Песнь хлыста, стр. 2

— А если я не хочу уезжать?

— Тогда кое-кто намерен устроить праздник в твою честь.

— Ну тогда я задержусь, пока как следует не отдохну, — решил Монтана.

— И долго ты собираешься отдыхать?

— Не знаю… Хотя песня парня с того берега здорово освежила меня. Но пока не могу точно сказать.

— Монтана, почему бы тебе не внять голосу здравого смысла? Неужели ты так и будешь каждый день провозглашать декларацию собственной независимости от всех и вся до конца своей жизни? Ребята не хотят ссориться с тобой. Говорят, лучше иметь дело с сотней ягуаров. Но они обеспокоены.

— Не надо меня подгонять, — потребовал Кид. — Обещаю избавить вас от своей персоны. Однако мне пришлось тащить в горы немалый груз, плечи побаливают. Сам знаешь, от плети добрый конь только быстрей устает. К тому же я американский подданный и имею полное право отдохнуть под сенью нашего старого доброго флага.

Райли не смог удержаться от улыбки.

— С тобой трудно договориться, Монтана. Судя по всему, в последний раз ты забрался довольно далеко на юг.

— Почему ты так решил? — удивился Кид.

— Такие золотые шпоры, как у тебя, севернее Мехико не делают. Да и серебряная окантовка полей твоего сомбреро тоже с юга, и голубая шелковая рубашка совсем как у испанского идальго, и пояс на бедрах вышивали, должно быть, лет пять… Кое-кто считает что пиратам следует прятать награбленное в трюм, а не выставлять на палубе для всеобщего обозрения.

— Не знал, что для красивой одежды можно найти иное применение, кроме как носить ее, — возразил Монтана.

С противоположного берега Рио-Гранде послышались крики. Парень в расшитом блестками кожаном костюме, низко припав к развевающейся гриве лошади, во всю прыть удалялся от того места, где пел. Из-за деревенских домов неожиданно выскочило с полдюжины всадников. Двое из них бросились в погоню за ковбоем, а остальные принялись хлестать лассо и плетями пеонов, составлявших его аудиторию. Лассо так и мелькали в воздухе; плети, словно извивающиеся змеи, наносили удары. Пеоны, будто сухие листья, подхваченные порывом ветра, разлетелись в разные стороны. Лишь один из них споткнулся и упал, а когда снова вскочил на ноги, был тут же заарканен лассо.

Всадник, захвативший пеона, захлестнул за луку седла сыромятное лассо и погнал коня вскачь, волоча пеона за собой и поднимая облако пыли.

Когда он остановил коня, пеон на конце лассо походил на безжизненный труп.

— Наверно, ты разбил ему голову о камень, — крикнул один из наездников.

— Ну и что с того? — огрызнулся тот, что был с лассо.

Медленным шагом он направил коня обратно; тело пеона безвольно ударялось об ухабы, его руки и ноги нелепо дергались.

Монтана Кид поднялся из-за стола и осторожно, будто проснувшаяся кошка, потянулся всем телом, потом снова сел. Его темно-синие глаза посветлели от гнева.

— Жестокие, сволочи, — заметил Райли. — Однако пеоны привыкли к подобному обращению. У них шкура, как у носорога, а кости все равно что из прочной резины. Их можно согнуть, но не так-то просто сломать.

Монтана ничего не сказал. Он принялся тихонько напевать:

До чего ж надоели мне эти рабы

С их дубленой и грубого кожей;

От битья она только крепчает…

Всадниками командовал высокий светловолосый испанец. Его распоряжения были слышны и на этом берегу.

— Приведите его в чувство! Привяжите к дереву и сделайте так, чтобы он очухался.

Повинуясь приказу, пеона привязали к дереву. Его тело безжизненно обвисло, а всадники, проезжая мимо рысью или галопом, принялись хлестать его по спине. У некоторых это получалось очень умело — от их звучных ударов дешевая ситцевая рубаха пеона рвалась в клочья, а кое-кто из них, чтобы придать ударам большую силу, даже привставали в стременах.

— Что это за парень со светлыми усами? — спросил Монтана. — Ты его знаешь?

— Управляющий дона Лерраса в этих местах, — ответил Райли. — Эмилиано Лопес. Поговаривают, что он собирается жениться на Доротее Леррас и получить в приданое половину папашиных миллионов.

— Миллионов? Так он охотится за наследством? — уточнил Монтана.

От нестерпимой боли пеон пришел в себя. Он начал кричать и дергаться. Но потом, словно опомнившись и осознав, где находится и что с ним происходит, закусил губу и замолчал.

Было только слышно, как с того берега реки доносятся резкие, рассекающие воздух удары хлыста.

Дон Эмилиано жестом велел всем отойти в сторону. Затем что-то крикнул и, спешившись, подошел к пеону. Отдав свою богато расшитую куртку одному из всадников, он закатал правый рукав рубахи и, выбрав кнут, прикинул на глаз размах. Когда Дон Эмилиано принялся с оттяжкой стегать несчастного по спине, прикрывавшие ее лохмотья рубахи моментально покраснели от крови.

— Совсем озверел, — заметил Райли,

— Собаке собачья смерть, — произнес Кид.

Но тут пеон поднял голову и неожиданно громко запел «Песнь Хлыста»:

Дон Эмилиано, взревев от ярости, принялся хлестать пеона еще сильнее.

Монтана Кид снова встал.

— Эге! — крикнул он, продолжая наблюдать за происходящим.

Райли пристально посмотрел на него. Немного погодя сказал:

— Похоже, ему это нравится.

На что Монтана задумчиво отозвался:

— А ведь в деревне не меньше сотни пеонов, — и снова, как кошка, потянулся, уселся на место.

Вечер близился к концу. С другого берега реки по-прежнему доносилось громкое пение истязаемого пеона:

Закончив припев, он тяжело обвис. Его безжизненное тело болталось на веревке, которой его привязали за кисти к дереву, и оно больше походило на истерзанный кусок мяса.

Глава 2

В медленных водах Рио-Гранде отражались звезды. Вылетевшая на охоту сова парила над самой кромкой берега в поисках какого-нибудь мелкого грызуна, пришедшего под покровом ночи на водопой. Но ни один человеческий глаз не видел, как Монтана с мустангом переплыл излучину реки и вывел его на берег. Заставив коня лечь под прикрытием обрыва, Кид направился к дереву, под которым истязали пеона. Несчастного так и оставили привязанным. Он уже пришел в себя и теперь стоял, тяжело навалившись на ствол; его ноги дрожали от напряжения. Еще немного, и они, не выдержав усталости, подломятся, тогда он снова безжизненно повиснет на связанных руках и неминуемо умрет.

Монтана остановился позади пеона и услышал, как тот молится:

— Пресвятая Дева, прости мне мои прегрешения. Прости меня, прости Хулио Меркадо. Смилуйся, Пресвятая Дева, прости несчастного Хулио Меркадо. Прости, что пел эту песню. Прости…

— Эй, парень, ты пел хорошую песню. Зачем просить прощения за то, что ты пел ее? — тихо проговорил Кид.

Хулио Меркадо слегка выпрямился:

— Ты человек дона Эмилиано?

— Нет, дружище.

— Ну, тогда я рад, что пел ее. Я должен был ее спеть. Потому что когда я пришел в себя, то услышал, как моя глотка вопит от боли. Поэтому и запел. Мужчинам не подобает скулить, как побитым собакам.

— Я слышал, как ты заскулил, а потом запел. Ты настоящий мужчина, Хулио.

Одним движением охотничьего ножа Монтана перерезал веревку на руках пеона, и тот рухнул на колени, восклицая:

— Зачем вы это сделали, сеньор? Привяжите меня обратно. Если утром обнаружат, что я освободился, меня запорют до смерти, а мою мать выгонят из дома. Во имя Господа, привяжите меня обратно, иначе со мной все кончено!

— Если я оставлю тебя здесь, — возразил Монтана, — то к утру ты будешь и так свободен— даже вопреки их воле. Ты умрешь, Хулио.