Одиночка — Джек, стр. 32

Рассуждения доктора, на его взгляд, были вполне безупречны, и, прежде чем сигарета была им наполовину выкурена, доктор знал в точности, что необходимо делать и как он это сделает. Он взвесил все последствия и перестал чего-либо опасаться.

Можно было идти дальше. В этот момент доктор вдруг осознал, что Джерри куда-то исчез. Он с беспокойством свистнул. Никакого результата. Но ведь он только что видел его, видел, как огромный зверь непонятно зачем помчался между стволами деревьев по направлению к домику, куда он теперь и сам поспешил.

Не прошел доктор и пятидесяти ярдов, как споткнулся обо что-то лежащее на тропинке. Это не был поваленный ствол, поскольку под носком его сапога что-то мягко подалось.

Он наклонился, чтобы посмотреть. Это было тело мертвой собаки — тело Джерри!

Волосы в буквальном смысле слова встали дыбом на голове доктора. Тот, кто убил мастиффа, наверняка был его врагом: собаку нужно было убрать, чтобы расчистить путь к убийству ее хозяина!

Первым порывом доктора было взять ноги в руки и стрелой помчаться вон из сада — на улицу. Но он сдержал панический порыв, чтобы зажечь спичку и обследовать тело.

В смерти Джерри не было ничего странного. На горле его зияла ужасная рваная рана. Доктор присмотрелся повнимательнее: горло пса было разорвано огромными острыми зубами — он побоялся даже представить себе эти зубы! Казалось, они могли принадлежать только тигру.

И с каких это пор тигры рыскают в окрестностях Джовилла?!

Но, по крайней мере, доктор Майерс увидел достаточно. Он стремительно рванулся прочь от дома Гранжей назад к улице и, когда добежал до нее, выскочил на самую середину и остановился там; его дыхание прерывалось, а глаза вылезали из орбит.

Но он, по крайней мере, убедился, что его никто не преследует. Тогда, приободрившись, Майерс только и прошипел сквозь зубы:

— Двадцать пять долларов псу под хвост!

Это была цена, уплаченная за беднягу Джерри.

Потом он вновь двинулся к дому Гранжей, и теперь решимость его возросла, поскольку он со злостью почувствовал, что мир здорово его надул. Мир похитил у него жизнь собаки. Почему же он не вправе ответить миру, отобрав у него жизнь человеческую?

Эта мысль доставила ему явное удовольствие.

У парадной двери он негромко постучал и стал ждать, изобразив на лице профессиональную мрачность.

Красавица Эстер Гранж распахнула дверь и, увидев доктора, воскликнула с нетерпеливым облегчением:

— Мы ждем вас уже несколько часов!

— К несчастью, я был по горло занят, — ответствовал доктор. — Теперь, пожалуйста, проведите меня к пациенту. Как он?

— Повязку надо сменить. Доктор Гудрих сказал мне, что я не должна этого делать самостоятельно. Но теперь же он уехал!.. Дурачье! Как они могли выгнать такого человека из Джовилла! Ну, вы войдете, наконец? Он беспомощен и очень страдает.

— Ничего, скоро ему полегчает, — пообещал доктор и вошел в комнату больного.

Это была лучшая комната в домике и самая просторная, но она все равно казалась довольно скромной и маленькой. А на постели лежал молодой Дэвид Эпперли, и лицо его было изможденным и бледным, а под глазами темнели большие синие круги, точно тени приближающейся смерти.

Он приоткрыл глаза и молча взглянул на доктора, потом вновь опустил веки, и доктор Майерс знал, что это означает. Перед ним лежал не нервный и скулящий инвалид. Это был человек, который направлял свою энергию на то, чтобы сохранить последние остатки силы тела и духа, чтобы вновь обрести здоровье. То, что он еще был жив, было чудом. Но чудо это объяснялось его постоянно действующей железной волей.

Доктор пощупал пульс. Тот не был особенно сильным, но и дрожащим или неровным тоже не был, и, когда доктор послушал дыхание и измерил температуру, он утвердился в мысли, что этот человек при естественном развитии событий не умрет сегодня вечером. И завтра не умрет тоже. Он будет жить, и даже выздоровеет, если не произойдет чего-нибудь непредвиденного. И доктор Майерс удовлетворенно кивнул в подтверждение своих мыслей умной и коварной головой. Можно не сомневаться — он заслужит похвалу Большого Шодресса!

Но сначала надо позаботиться о том, чтобы сменить повязку. И сделал это доктор с таким мастерством, с такой быстротой и осторожностью, что Эстер Гранж, стоявшая рядом и ревниво следившая за каждым его движением, — поскольку она не доверяла этому целителю, — не могла не восхититься и шепотом выразила одобрение. Доктор Майерс оказался намного искуснее доктора Гудриха.

Когда наложили новую повязку, на губах больного появилась слабая улыбка.

— Кажется, с вашей помощью я пойду на поправку, — тихо сказал он и вновь закрыл глаза.

— Вы заслужили его доверие, — прошептала девушка и улыбнулась доктору так радостно и ласково, что тот не удержался и взглянул на нее еще раз.

Она очень переменилась по сравнению с тем, какой он знал ее раньше. Румянец пропал, лицо осунулось, и под глазами от бессонных ночей залегли тени. Люди говорили, что она ни днем ни ночью не отлучалась от постели больного больше чем на полминуты.

Доктор Майерс уже держал в руке стакан с водой, в который, не таясь, капнул две капельки бесцветной жидкости.

— Это вы дадите ему, чтоб он хорошо спал, — сказал он.

— Я должна сейчас это дать?

— Да. Или немного позже. Когда он будет засыпать.

— Я дам прямо сейчас.

Она подошла к кровати и нежной рукой приподняла голову больного.

— Тут совсем немного, Дэвид. Ты сможешь проглотить это? Ты готов?

— Да.

— Не совсем, — послышался голос рядом. Доктор и девушка резко обернулись и увидели в дверном проеме того, кто так пугал всех в округе и за кем так усердно охотились люди Шодресса. Это был Одиночка Джек собственной персоной.

Глава 27

ЧТО НАПИСАЛ ДОКТОР

Доктор Майерс сделал то, что на его месте, наверное, сделал бы самый храбрый и самый упрямый житель Джовилла при подобных обстоятельствах. Он поднял руки над головой и прижался спиной к стене.

— О! — простонал он. — Неужели вы пришли за мной?

— Вовсе нет, — ответил Одиночка Джек. — Но мне довелось краем уха слышать о том, как ухаживают за ранеными. Это питье — полагаю, бромид, чтобы успокоить нервы Дэвида Эпперли?

Доктор не издал ни звука.

— Принесите, пожалуйста, перо, чернила и бумагу, — сказал Одиночка Джек.

Девушка молча поспешно повиновалась.

— Возьмите перо, Майерс, и начинайте писать. Шодресс предложил вам за это деньги, не так ли?

Майерс облизал побелевшие пересохшие губы и посмотрел на Димза тупо и непонимающе.

— Я знаю, что главная вина лежит на Шодрессе, — сказал Одиночка Джек. — У вас есть шанс переложить свой позор на настоящего виновника. Вы поняли, о чем я говорю, Майерс?

Майерс продолжал дико таращиться на юношу. Потом он схватил перо.

— Мне бы и в голову не пришло сотворить такое! — почти выкрикнул он. — Этот убийца, дьявол, заставил меня! Он заставил меня!

— Ну конечно, это он заставил, — чуть мягче сказал Одиночка Джек. — Что бы выиграли вы, отравив Дэвида Эпперли? Но давайте, опишите по порядку все детали, и начните с платы, которую он вам обещал.

Доктор Майерс ударил себя кулаком по лбу.

— На самом деле — ни единого пени! Он только собирался выгнать из города Гудриха, чтоб мне могла достаться его практика! Вот и все, что он собирался сделать! Но за это…

Он в отчаянии всплеснул руками.

— Пишите, — спокойно сказал Одиночка Джек. — Это как раз то, что нам нужно.

И доктор принялся писать, сначала медленно, с остановками, но потом набирая скорость, точно в процессе работы понемногу разогревался. Наконец его страстный темперамент окончательно взял верх и он разразился потоком слов, детально описывая все, что произошло между ним и Александром Шодрессом, — все, что касалось условий устранения мистера Эпперли из этой юдоли скорбей.

Казалось, достопочтенному доктору и в голову не могло прийти, что в этой исповеди есть нечто унизительное и позорное. Он вошел в раж, сочиняя всю эпистолу. И если чем-то и был озабочен, так это только тем, как бы поудачнее выставить негодяя Шодресса, объявив его корнем всех зол. И страница за страницей так и летели из-под его энергичного, скрипящего пера, а Одиночка Джек и девушка читали их следом за ним.