Ночной всадник, стр. 8

Доктор выпрямился на стуле, протер очки и снова взглянул на ковбоя:

— Вы вполне уверены, что возвращение этого человека, этого странного скитальца, поможет мистеру Камберленду вернуться к жизни?

— Конечно. Он целиком поглощен Свистуном Дэном.

— Какова природа их отношений? Что заставляет одного так странно зависеть от другого?

— Мне трудно судить, док. Мы все спятили из-за этого. Когда Дэн здесь, кажется, будто старик действительно живет тем, что Дэн делает, слышит и видит. Мы наблюдали, как Камберленд настораживается в тот момент, когда Дэн входит в комнату, и ожидает. Иногда Дэн сидит рядом со стариком и рассказывает о своих делах… А иногда просто болтает о том, как небеса смотрят на землю, а легкий ветерок ласкает травы… Но Джо с мечтательным взглядом внимает ему, словно маленький ребенок, которому рассказывают волшебную сказку. Кети говорит, что так всегда было с тех пор, когда Джо впервые привел Дэна в горы. Он зачем-то нужен старику… Почти как воздух. Должен вам сказать, что когда они вдвоем, то зрелище просто потрясающее. Такое стоит увидеть.

— Очень странно, очень странно, — хмурясь, размышлял Рэндалл. — Но, похоже, в таком странном месте и могут жить только странные люди. Вы не знаете, почему Дэн покинул ранчо?

— Спросите диких гусей, — горько ответил Бак и добавил: — Может, вам лучше поинтересоваться у черной лошади Дэна или его собаки Барта. Им наверняка известно побольше моего.

— Но что этот человек делал после своего ухода? Вы не догадываетесь?

— Поболтайте в округе о джентльмене, что приезжает в город на черной лошади, красивее которой никто не видел. Впрочем, едва ли у кого-то развяжутся языки. Думаю, он просто ездит вокруг, никому не причиняя вреда. Но если кто-нибудь натравит на Барта собаку, то пес разорвет ее на тысячу кусков. Тогда хозяин собаки начнет ссору, Дэн его уложит и отправится дальше.

— Оставив позади себя труп? — воскликнул доктор, съежившись, словно пытаясь спрятаться от холода.

— Труп? Вовсе нет. Вам не придется убивать, если вы умеете обращаться с револьвером так, как Дэн. Нет, он только подстреливает их. Всаживает заряд свинца в плечо, в руку или ногу. Вот и все. Дэн не любит крови… кроме…

— Ну?

— Док, — вздрогнул Бак, — я не собираюсь говорить об исключениях. В основном мы узнаем о Дэне и его проблемах. Но иногда мы слышим о джентльменах, которым Дэн помог справиться с болезнью, и тому подобном. Нет никого лучше Дэна, когда джентльмен болеет. Вот что я вам доложу!

Доктор вздохнул:

— Если я вас правильно понял, то девушку и этого человека — Свистуна Дэна, как вы его назвали, связывают нежные и близкие отношения?

— Она его любит, — медленно ответил Дэниелс. — Она боготворит землю, по которой он ступал, и места, где он побывал.

— Но, сэр, из вашего рассуждения следует, что его возвращение в таком случае не будет принято ею враждебно?

— Рассуждение? — горько воскликнул Бак. — Да что сможет сделать рассудок со Свистуном Дэном? Боже! Если бы Барри вернулся, неужели вы думаете, он вспомнил бы, как когда-то признавался в любви Кети? Док, я знаю его так хорошо, как ни один другой человек. Уверяю вас, он думает о ней не больше, чем дикие гуси. Если старик умрет из-за отсутствия Дэна… Что ж, в конце концов, Камберленд прожил вполне достаточно. Но как я вынесу, если Барри пройдет мимо Кети и не заметит ее. А он именно так и поступит, когда вернется. Мне хочется его убить, но при перестрелке он меня отправит на небеса, вот и все. А что тогда будет с Кети? Это убьет ее, док, без всяких сомнений.

— Вы полагаете, — произнес доктор, — что если она никогда снова не увидит Дэна, то вскоре о нем забудет.

— Вы могли бы забыть о воткнутом в вас ноже? Нет, она его не забудет. Но вероятно, со временем станет меньшее о нем думать. Она привыкнет к боли и станет говорить и смеяться, как прежде. О, док, если бы вы видели ее такой, какой я видел ее раньше…

— Когда этот человек был с ней? — перебил доктор.

У Бака перехватило дыхание.

— Будьте вы прокляты, док! — мягко произнес он.

Некоторое время оба молчали. Лицо Дэниелса исказилось от нахлынувших мыслей. Бирн тем временем пытался сопоставить факты и вскоре обнаружил между ними значительный разрыв. Он пробовал представить себе человека, чье присутствие оживляло старика Джо и чье отсутствие словно испаряло масло из лампы, где едва тлело пламя. Но он не мог представить себе ничего подходящего. Правда, ему удалось нарисовать смутный образ человека, для которого шторм и преодолевающие шторм дикие гуси имели смысл и значение. В руках Бирна его любимая логика разлеталась на тысячи кусков.

Молчание — лишь слово, а не факт. Даже в абсолютной тишине слышны звуки. Если не считать стук ветра в окно или таинственный шепот в доме, существует ваше собственное дыхание, а в минуты напряженного ожидания сердце бьется громко и ужасно, словно наигрывая похоронный марш. Именно такое молчание наступило между доктором и ковбоем. Больше всего на свете Бак хотел уйти из этой комнаты, но взгляд доктора заставлял его оставаться на месте. Они снова ждали, ждали, полные ужаса, до тех пор, пока слабое поскрипывание в сотрясаемом ветром доме не превратилось в звук шагов. Кто-то прошел через прихожую и остановился у двери. Затем последовало хриплое дыхание того, кто слушал и улыбался. Доктор заметил, что глаза Бака расширились и просветлели, лицо побледнело, даже губы стали бесцветными и двигались весьма поспешно.

— Послушайте!

— Это ветер, — почти шепотом ответил доктор.

— Послушайте! — снова приказал Бак.

Тогда доктор уловил. Неясный звук заставил сердце бешено заколотиться. Горло сжало так, словно его сдавила чья-то беспощадная рука. Бак встал, в его глазах горело безумие и желание услышать то, что он не видел. Глядя на него, Бирн понял, как мужчины славно погибают в битве, сражаясь за идею, или как они совершают тайные бесчестные убийства. Однако он боялся этого звука больше, чем Бак. Бирн тоже встал, и когда Дэниелс подкрался к двери в смежную комнату и прислонился к ней, доктор последовал за ним.

Теперь они слышали лучше. В комнате звучала музыка. Женщина плакала в той комнате, где на полу лежала цепь, свернувшаяся змеей. Бак выпрямился и отошел от двери. Он засмеялся, стараясь, чтобы его не услышали за дверью. Такой немой смех показался доктору самым страшным из всего увиденного в жизни. Так продолжалось некоторое время. Затем истерика прошла. Забрав все силы Дэниелса, она заставила ковбоя дрожать подобно осиновому листу.

— Док, — пробормотал Бак, — я не в силах больше терпеть. Я поеду и постараюсь его сюда привезти. Прости меня за это, Господи.

Он вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, спустился в прихожую, стараясь производить как можно больше шума. Доктор сел, пытаясь привести в порядок свои мысли. Он начал со следующего пункта: «Физический факт отсутствует, существует только нематериальный». Но прежде, чем Бирн приступил к умозаключениям на основании своей предпосылки, он услышал ржание лошади возле дома. Рэндалл подошел к окну и широко его распахнул. В тот же момент до него донесся стук копыт, после чего Бирн увидел всадника. Почти мгновенно тот исчез из виду.

Глава 7

ДЖЕРРИ СТРЭНН

Гнев Божий кажется менее ужасающим, когда сосредоточен в определенном месте. Почти весь мир ежедневно благодарил Бога за то, что сфера деятельности Джерри Стрэнна ограничивалась «Тремя „Б“… Все в горах знают, что „Три „Б“ — это Биндер, Бакскин и Браунсвилл. Они образуют вершины неправильного треугольника, ограниченного каньонами и горами. Треугольник являлся излюбленным местом пребывания Стрэнна. Джерри не был уроженцем «Трех «Б“, и причина, заставившая его выбрать данное место, озадачивала аборигенов. Но они догадывались, что в лице Джерри Стрэнна им на голову обрушился гнев Божий, как воздаяние за все их бесчисленные прегрешения.

Ему едва исполнилось двадцать четыре, но Джерри успел превратиться в притчу во языцех. Люди в «Трех „Б“ датировали события визитами молодого человека. Если с гор приносился шторм, кто-нибудь мог заметить: „Похоже, Джерри Стрэнн идет“. Подобное замечание всегда встречалось с угрюмым молчанием. Матери знали, чем можно до смерти напугать детей. „Если будешь себя плохо вести, то Джерри Стрэнн тебя заберет“. А ведь Джерри вовсе не выглядел людоедом с окровавленным кинжалом в зубах. У него была совершенно романтическая внешность: рост шесть футов, грациозность молодого тополя на ветру и прочность корней мескитового дерева. Джерри относился к той редкой категории мужчин, чья красота не мешала мужественности. Тонкость работы природы над чертами его лица напоминала мастерство Праксителя, явившее миру прекрасную Фебу. Густые темные волосы развевались на ветру, а ореховые глаза сияли неземным светом — безудержной радостью жизни.