Чужак, стр. 20
Однако шериф не стал ее торопить, это сделал легким кивком Шерри.
Тогда девушка продолжила, обращаясь прямо к нему:
— Моя жизнь в этом доме протекала Довольно одиноко после смерти отца. Не знаю почему. Раньше здесь царило веселье. Мы жили как на гребне волны. Можно было одним взглядом окинуть весь город, равнину, холмы и возвышающиеся за ними горы. Но потом все померкло, стало холодным. Я возненавидела дом и стала проводить большую часть времени в саду, гуляя среди деревьев. Однажды я допоздна задержалась там. Зашло солнце, и мне уже следовало быть дома. Да, я помню, что видела между стволами багровые отблески заката. Но возвращалась я очень медленно, потому что было противно идти домой. И вероятно поэтому шла почти бесшумно. И вдруг услышала голоса, точнее, возбужденный голос дяди.
— А кто был его собеседником? — поинтересовался шериф.
— Не знаю. Тот говорил значительно тише. Я практически ничего не поняла из того, что он сказал. Но вроде бы это был голос доктора Леймана.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Мой дядя кричал: «Я же говорю вам, что у меня их нет. Я их потерял. Не осталось ни одной!» Потом выругался, как обезумевший от гнева человек, и продолжил: «Неужели вы считаете, что если бы я смог их найти, то стал бы тратить драгоценное время здесь, пытаясь…»
— Как он закончил это предложение?
— Он его не закончил, умолк, а потом заявил: «Да простят меня Небеса! Да простят меня Небеса! Люди считают, что я благородный человек. Если бы они только знали, что у меня на душе и в уме! А тут являетесь вы, чтобы меня изводить! Но клянусь, нет ни одной! Разве я задержался бы здесь, если бы они у меня были?»
После этого я четко услышала слова собеседника: «Это ваши проблемы. Они у вас были. Вы распоряжались ими. И знали, что должны были их сохранить. Вы обязаны достать деньги, чтобы это оплатить. Это не значит запрашивать слишком много!»
Мой дядя что-то так же возбужденно ответил, но тут поднялся ветер, и больше ничего не стало слышно. Я вернулась в дом и начиная с этого момента ужасно боялась, не придется ли мне погибнуть, опасалась даже еды, которую мне подавали за столом!
— Так, понятно. А что произошло сегодня?
— Я стала носить с собой револьвер, начала тренироваться. Полагала, если научусь хорошо стрелять, то смогу постоять за себя. Понимаете? Сегодня в саду занималась этим же делом. Зарядила барабан и сделала один выстрел… в молодое деревце.
— Вы попали в него?
Беатрис моргнула.
— Нет. Думаю, не попала. Я пошла среди деревьев, вышла на тропинку и тут увидела мужчину, лежавшего ничком на земле! Я наклонилась над ним и поняла, что это дядя Оливер. Дотронулась до его лица, надеясь привести в чувство. Но, испачкав руку кровью, отдернула ее, запаниковала и бросилась в кусты, где вы меня и нашли, а потом принесли обратно к покойнику!
Глядя на Шерри, она как-то криво улыбнулась, затем зажмурилась и побелела.
Глава 18
В этот момент Малышу Лю показалось, что бедная девушка полностью доказала свою невиновность. Он немного подался вперед, чтобы, повернувшись, посмотреть на лицо шерифа, рассчитывая увидеть в его глазах такую же убежденность. Но блюститель порядка наклонил голову и скороговоркой строго произнес:
— Мертвеца, конечно, видеть неприятно. Очень неприятно. Это подействовало вам на нервы, заставило броситься в кусты. Полагаю, у вас помутился разум, потемнело в глазах, верно? Бедняжка!
— Да, да! — пробормотала она, не открывая глаз.
Конечно, слова шерифа не могли успокоить девушку, они, безусловно, ярко вызвали в ее памяти ужасную картину увиденного. К тому же произнесены они были отнюдь не любезным тоном, а как-то слишком торопливо, с пылом, что не поддавалось пониманию Шерри.
Про себя он подумал: «Все-таки в этом маленьком мужчине есть что-то ядовитое. Все коротышки такие!» Он давно заметил, что чем меньше человек ростом, тем язвительнее его характер. Что же касается самого Малыша Лю, то его постепенно начала охватывать злость. Он мог вынести много насмешек и даже оскорблений — протест медленно рождался в нем. Но когда страсть охватывала голову, Шерри был уже не способен этого выносить и вступал в борьбу. В тот момент он решил, что шериф необоснованно позволил себе сделать выпад против беспомощной девушки.
Опять раскрыв глаза, Беатрис остановила их на Малыше, но он понял, что она его не видит.
Шериф поднялся.
— Не стану вас больше беспокоить, — проговорил он. — Полагаю, вы сообщили мне все, что знаете.
— Ничего другого не могу припомнить, — отозвалась она.
— Я ухожу, — продолжал шериф, — а Шерри останется на тот случай, если вам что-нибудь понадобится или вдруг станет плохо. Мистер Шерри позаботится о вас.
Он проворно покинул комнату, а Беатрис сразу же вышла из состояния транса, вскочила и подбежала к Малышу Лю. Она была очень маленькой, ее голова не доходила до его плеча. Девушка ухватилась за его руки, твердые, как стальные канаты.
— Он не поверил мне! — выпалила Беатрис.
— В таком случае Мун — глупец! — искренне высказался Шерри. — Но он не говорил, что не поверил вам. Знаете ли, защитники правопорядка ухитряются ловко уходить от прямых ответов.
— Он мне не поверил! — повторила она, качая головой, как бы отмахиваясь от неуверенного возражения Шерри. — Скажите, он ведь действительно не поверил тому, что я рассказала?
— Они чудные… все эти охотники за людьми! — отозвался Малыш. — Впрочем, не важно, что думает шериф. Он не судья. И уж тем более не может заменить двенадцать присяжных заседателей.
Казалось, она немного отошла от страха, но как-то ослабела. Опустилась в кресло возле стола, сцепила руки и поверх них уставилась на Шерри.
А он был просто зачарован, потому что уже очень давно не видел таких изящных и нежных белых рук. Даже почти забыл, что бывают такие — не утолщенные, не огрубевшие от натягивания поводьев и размахивания топором, не покрасневшие от мойки посуды, бесконечной, стирки или работы тяжелой метлой.
Беатрис была из другого мира — утонченного и элегантного, поэтому Шерри глазел на кисти ее рук, которые с такой силой сжимали одна другую, что дрожали. Запястья походили на них — никакая жилка не вздулась! Малыш мог легко одной своей ладонью обхватить их оба. Но чем больше он осознавал свое физическое превосходство над девушкой, тем сильнее ее жалел и благоговел перед природой, создавшей такое чудо.
Когда она снова заговорила, ее голос изменился. Он стал хриплым, будто она долго кричала на ветру или горько рыдала.
— Вы считаете, что он будет настраивать на судебном разбирательстве? Вы так считаете, мистер Шерри?
— Это решает не он, — объяснил здоровяк. — Это зависит от следователя по делам об убийствах.
Беатрис протянула к нему обе руки ладонями вверх и полузакрыла глаза. Он испугался, что она вот-вот зарыдает.
— Неужели вы не понимаете? Здесь все поступают так, как того пожелает шериф Мун. Он тут все решает за весь Клейрок. Если он только нахмурился, меня тут же обвинят и не подумают о… о… — Не закончив фразы, она расцепила руки и одной из них провела вокруг шеи.
Он заметил тонкую голубую жилку на правой ее стороне и удивился, что видит через просвечивающуюся белую кожу — ведь вены скрыты так глубоко!
— О Боже! — воскликнул Шерри. — О чем вы говорите?! Неужели полагаете, что люди позволят случиться такому? Неужели считаете, что существуют такие тюремные двери, которые невозможно открыть и не найдется человека, чтобы вызволить вас из-за решетки?
Он протянул к ней руку, но не для того, чтобы привлечь к себе внимание, а потому что его вдруг охватило горячее чувство, которое придало ему силы, подобно тому, как сильный ветер раздувает мощное пламя. Льюис Шерри был прекрасным человеком, совершенно не похожим на людей в белых сорочках и черных обеденных фраках, умеющих искусно произносить жалящие слова. А сейчас он походил на могучего зверя, пылающего готовностью к действию.