Долгое завтра, стр. 39

«Возможно, он прав, а может, и нет. Возможно, он хочет оправдаться в собственных глазах. Так или иначе, этот поиск не может длиться вечно, и мне столько не прожить».

– Моя жена – просто класс! – Исо рассмеялся.

Лен почти не общался с Эмити. Они относились друг к другу с прохладцей, и такая обоюдная неприязнь отнюдь не скрашивала их встречи. Поэтому Лен уточнил:

– Это как?

– Когда она впервые услышала об атомной энергии, ужасно испугалась и клялась, что потеряет ребенка от таких переживаний. А знаешь, что она говорит теперь? Все, что здесь делается, чрезвычайно важно, и она, мол, может это доказать.

– Интересно, как?

– Каждый знает, на что способна атомная сила, и если за ней не следить, каньона не было бы – только кратер, как рассказывал судья Тэйлор. Ей легче жить с такими мыслями, – Исо улыбнулся. – Я почему-то уверен, что у меня будет сын. Может быть, я так и не научусь работать на этой большой машине, тогда это сделает он.

Клементина действовала на Исо, как удав на кролика. Она гипнотизировала и зачаровывала его. Он проводил возле нее все свободное время, задавал вопросы Эрдманну даже при встрече на улице. Частенько к машине подходил и Лен. Он стоял неподвижно, глядя на мертвые приборы, и нервничал. Ему казалось, что он стоит у постели спящего, который вовсе и не спит, а пристально наблюдает за ним исподтишка.

«Но ведь это не настоящий мозг», – думал он.

По ночам его частенько посещали кошмары – создания с огромным мозгом и сердцем.

Вообще же Лен упорно работал, и другое создание частенько посещало его мысли, не оставляя покоя душе, создание из плоти и крови – девушка по имени Джоан.

Часть 25

Время для Исо и Лена летело незаметно. Фол Крик уже три раза посетили чужеземцы, оставаясь ненадолго поторговать. Дважды наведывались небольшие группки смуглых охотников за мустангами, менявших жеребцов на муку, сахар и пшеничный виски. В третий раз приезжали нью-ишмалайтцы. Они не захотели ночевать в Фол Крике и остановились на окраине городка, словно боялись чего-то. Шермэн прислал то, что они просили, и начались молитвы, крики. Половина населения Фол Крика пришла поглазеть на это зрелище. Лен с Джоан были среди них.

– Смотри, один из них, кажется, собирается читать проповедь, – сказала Джоан, – этого-то все и ждут.

– Я наслушался за свою жизнь достаточно проповедей, – угрюмо пробормотал Лен, но все же остался.

С заснеженных горных вершин дул ледяной ветер, все были одеты достаточно тепло, кроме нью-ишма-лайтцев. Сквозь их лохмотья проглядывало посиневшее тело.

– Они очень страдают зимой, – сказала Джоан. – Мрут, как мухи, от голода и холода. Весной часто находят их околевшие тела, иногда даже несколько. Особенно страдают дети, – она окинула оборванную толпу холодным, презрительным взглядом. – Мне кажется, они должны дать шанс выжить хотя бы детям. Пусть вырастут и решают сами, обязательно ли им замерзать до смерти.

Худые, словно скелеты, посиневшие от холода, бегали дети, размахивали ручонками и что-то кричали. Даже в старости у них никогда не будет собственного мнения. Обычаи, стадное чувство, среда, в которой они растут, – все обязательно скажется на их сознании.

Из толпы выступил человек и начал проповедь. Его волосы и длинная борода были грязно-серыми, и Лен подумал, что он не такой уж старый, как кажется. Нью-ишмалайтцы почти не доживают до старости. На проповеднике была козья шкура, засаленная и отвратительно грязная, волосы спутались и свалялись. Ребра, похожие на стальные прутья, выпирали так, что их без труда можно было сосчитать. Он погрозил в сторону населения Фол Крика кулаком и воскликнул:

– Покайтесь, покайтесь, заклинаю вас именем Господа! Вы, живущие ради своей плоти, близится ваш конец. Господь низвергнет с небес гром и пламя, земля разверзнется и поглотит грешников. Но сейчас Господь, в безграничной милости своей лишь дал вам еще немного времени, дабы вы успели покаяться и замолить грехи свои. Посмотрим, что вы скажете, когда снизойдет Господь на землю вершить свой суд. Как будете вы тогда ползать и рыдать, умоляя о пощаде, и что тогда будет значить вся ваша роскошь и суетность? Только лишь пламя ада. Огонь, сера и боль, длящиеся вечно, – вот что грозит вам, если не искупите вы грехи свои.

Слова проповедника потонули в сильном ветре, он относил их куда-то в сторону:

«Покайтесь, покайтесь!» – навязчивым эхом отдавалось где-то в каньоне.

«Интересно, – думал Лен, – что сделал бы этот ненормальный, если бы шепнуть ему на ушко, что находится под горой в полумиле отсюда. Вон, вон, сумасшедший старик, прекрати свою глупую проповедь!»

Наконец проповедник замолчал, удовлетворенный своей платой за дары, преподнесенные жителями Фол Крика, присоединился к остальным, и все двинулись вверх по дороге, к перевалу. Ветер становился все сильнее, угрюмо завывая в скалах, и Лен невольно содрогнулся.

– Вначале мне тоже было жалко их, – сказала Джоан, – но лишь до тех пор, пока я не почувствовала, что они могут в любой момент растерзать кого-нибудь из наших. – Она критически оглядела себя: коричневое пальтишко, длинная шерстяная юбка, ботинки… – Роскошь! Излишество! – она рассмеялась как-то невесело. – Грязный, старый болван. Он даже не знает, что значат эти слова. – Джоан посмотрела Лену в глаза. В них горел озорной огонек. – А ведь я могу показать тебе, Лен, что значат эти слова.

Лена всегда волновал ее взгляд, такой проницательный, что, казалось, она насквозь видит его. Он чувствовал: Джоан сейчас бросила вызов, поэтому ответил:

– Ну что ж, покажи.

– Для этого нам нужно идти домой.

– Я так или иначе приду, к вам обедать, ты ведь не забыла?

– Нет, идти нужно прямо сейчас.

– Ладно, – пробормотал он.

Дома было тихо и тепло, лишь две мухи монотонно жужжали возле оконной рамы. Джоан сняла пальто.

– Думаю, мои не скоро вернутся, – сказала она, – это тебя не смущает?

– Нет, – ответил Лен.

Он тоже снял пальто и устроился на стуле. Джоан подошла к окну, безуспешно попыталась прихлопнуть муху. Когда возвращались домой, она очень торопилась, теперь же от этой спешки не осталось и следа.

– Тебе все еще нравится работать в Дыре?

– Конечно, – ответил Лен, – это просто замечательная работа.

Молчание.

– Они уже нашли ответ?

– Нет пока, но как только Эрдманн… А почему ты задала этот вопрос? Сама ведь прекрасно знаешь ответ на него.

– А тебе говорил кто-нибудь, сколько им нужно еще времени?

– Это ты тоже знаешь сама.

Вновь молчание. Одна из мух замертво упала на пол.

– Почти столетие, – тихо сказала она, задумчиво глядя в окно. – Как это долго. Трудно предположить, проживем ли мы еще одно столетие.

Лен поднялся, стараясь не смотреть ей в глаза:

– Наверное, я лучше пойду.

– Почему?

– Ну, твоих дома нет, и…

– Они вернутся только к обеду.

– Но до обеда еще куча времени.

– А разве ты не хочешь увидеть то, ради чего я притащила тебя сюда? – Она рассмеялась. – Подожди немного.

Джоан скрылась за дверью соседней комнаты. Лен вновь опустился на стул. Он сжал руками колени, его бросило в жар. Однажды он уже испытывал нечто подобное в беседке судьи Тэйлора, где он сидел с Эмити. Он слышал возню Джоан за дверью. Прошло уже довольно много времени, и Лен начал нервничать, не понимая, что она там делает так долго, прислушиваясь к шорохам на крыльце. Вместе с тем он знал, что, не будь у них достаточно времени, Джоан не заварила бы эту кашу.

Дверь в соседнюю комнату распахнулась.

Джоан была в красном платье. Немного великоватое, оно долго лежало на дне сундука и безнадежно помялось, но это не имело значения. Оно было огненно-красным, сшитым из какого-то тонкого, блестящего материала, шелестело при каждом движении и спадало до самого пола. Джоан развела руками и медленно повернулась. Платье оставляло обнаженными спину и плечи, плотно обтягивало грудь. Ее блестящие черные волосы каскадом спадали на обнаженные плечи.