Сердце рыцаря, стр. 26

Сказав это, Мари попыталась понять, действительно ли это так. Ее решимость не изменять вассалитета семьи сохранилась, но ей трудно было удержаться от растущей рядом новой приверженности. Ей нравился герцог Хоэл – он действительно оказался благородным терьером: энергичным, шумным, прямодушным, любящим смех и охоту. Ей нравилась хитрая сентиментальная герцогиня, которая радушно принимала ее саму – и всех на свете. И ей нравились молодые рыцари гарнизона, которые обращались с ней лучше, чем с гостьей: ей нравились их комплименты, их шутки и их внимание. Ей было даже стыдно, что все это так сильно ей нравится. Та девочка, которая жила в Шаландри, и послушница из монастыря Святого Михаила казались ей скучными особами рядом с той женщиной, в которую ее превратил Ренн.

– Меня привезли сюда из-за Шаландри, – напомнила она себе вслух. – Не из-за того, какая я на самом деле, а только потому, что я – наследница.

В темноте она почти ощутила поместье вокруг себя, словно лежала сейчас в собственной кровати, в комнате, где умерла ее мать. Дом. Ступенька на лестнице, которая всегда скрипела, полоса кустиков иссопа в огороде, старые бревна частокола, окружавшего поместье, деревня и поля, сбегающие к реке. Рекой в Шаландри был Куэнон. Вот почему, сказала она себе, герцог так об этом хлопочет. Эти земли лежат на границе, на середине дороги, по которой должны будут ехать нормандцы, чтобы напасть на Бретань. Если герцог их получит, то сможет построить там крепость, завершив цепь, защищающую границу: Шатобриан, ла Герш, Витре, Фужер... и Шаландри. Владелец замка, кастелян, стоит выше рыцаря, который владеет простым поместьем, пусть даже укрепленным. Понятно, что молодые рыцари гарнизона мечтали о таком.

– Но ведь Шаландри – владение Пантьевров! – возразила Элин, как это делали и другие.

– Я спорила об этом со всеми в Ренне, – нетерпеливо объявила Мари. – Я не могу изменить того, что сделали люди в прошлом. Может быть, мой дед неправильно поступил, перейдя к нормандцам, но это не значит, что я могу перейти обратно, не поступившись честью. Верность начинается там, где ты оказываешься. Когда-нибудь мой отец и герцог Роберт возвратятся из крестового похода, и тогда, наверное, герцог Хоэл разрешит мне вернуться в обитель. Особенно если я пообещаю там остаться и передать все земли моего отца монастырю Святого Михаила.

– Ты действительно хочешь стать монахиней? – изумленно спросила Элин. – Почему?

– Я хотела стать монахиней, – ответила она просто, надеясь, что Элин не обратит внимания на изменение времени. – Мне... мне хотелось вооружиться против дьявола и защищать мир силою молитвы.

Теперь это желание уже представлялось ей заносчивым, глупым и лицемерным. Она льстила себе мыслью о том, что относится к духовно избранным, что не имеет значения, обладает ли она красотой и талантами и что отец и брат едва ее замечают. А теперь, став объектом похвал и внимания, она обнаружила, что не так уж сосредоточена на духовности и что мир отнюдь не кажется таким пустым и злым, как раньше.

– Это так благородно! – проговорила Элин, на которую эти слова произвели глубокое впечатление. – А мне всегда хотелось только выйти замуж за лорда и рожать детей.

– Я не очень благородная, – виновато призналась Мари. – Думаю, что и мне хотелось бы того же, что и тебе, если бы я могла получить это честно.

Элин вдруг обняла Мари, словно та была ее родной сестрой.

– Я молю Бога, чтобы ты смогла! – воскликнула она. – Когда я пойду молиться перед свадьбой, то попрошу святую Агнессу и нашу благословенную Богородицу, чтобы для тебя нашелся такой муж, которого бы приняли и твой отец, и наш герцог. Мне хочется, чтобы все были счастливы так, как счастлива сейчас я!

Глава 5

На следующее утро дождь стал стихать и окончательно прекратился днем. Все вышли из замка во двор, чтобы насладиться солнечным светом. Герцог и герцогиня прохаживались рука об руку в сопровождении своих приближенных, замковые слуга прервали работу и тоже вышли подышать свежим воздухом. Мари снова оказалась рядом с Элин. Все блестело от влаги. Гладкие каменные стены бросали золотистые блики, отражая солнечные лучи, а трава казалась подсвеченной изнутри, словно роговая оболочка фонаря.

Спасаясь от грязи, все аристократическое общество поднялось на огромную стену замка, откуда им открылся вид на Ренн. Собор, фасад которого сверкал на солнце, возвышался над промокшими домиками с тростниковыми крышами, жавшимися к коричневой воде Вилена. Кое-где уже разожгли очаги, и облака дыма, густые и синие от влаги, пятнами окрашивали чистый воздух, темнея на фоне ярко-голубого неба. Отряд из дюжины всадников ехал вдоль крепостного рва по направлению к воротам замка. Их лошади, сапоги и плащи были заляпаны грязью, но они сбросили капюшоны, ловя солнечные лучи.

Мари заметила, что при виде всадников Элин замерла в ожидании. Когда они подъехали ближе, стало видно, что впереди на гнедом боевом коне едет всадник с темными волосами и бородой. Элин успокоенно расслабилась, и ее лицо осветила улыбка – такая же яркая, как этот день. Ее жених приехал вовремя. Сердце у Мари сжалось.

Когда рыцарь достиг ворот, герцог Хоэл прокричал приветствие по-бретонски, а Тиарнан поднял голову, улыбнулся и крикнул ответное приветствие.

Тиарнана называли человеком герцога. Это просто могло означать, что он получил управление своими землями непосредственно от герцога, не принося клятвы верности какому-то графу или барону. Однако в случае Тиарнана эти слова имели более глубокое значение: именно Хоэлу принадлежали вся его Еерность и готовность незамедлительно повиноваться. Это отнюдь не было само собой разумеющимся. Отношение Тиарнана к предыдущему герцогу Бретонскому, брату герцогини Авуаз, Конану Второму было иным. Когда Тиарнан впервые оказался при дворе, герцог Конан был еще подростком и имел друзей среди юных сквайров и пажей, ставших мучителями Тиарнана. К тому же он, как самые худшие из них, был нарочито изысканным франкоговорящим бретонцем приграничья. Тиарнан понимал, что как вассал обязан хранить верность своему сюзерену, но смотрел на их отношения исключительно сдержанно. Единственным бретонским бароном, который был ему по-настоящему приятен, оказался зять Конана, Хоэл. Хоэл не претендовал на придворную изысканность. Он говорил то, что думал, и притом думал, как правило, что-то добродушное, а говорил по-бретонски. В бою он был яростен и упрям, а в мирное время обожал охоту. Когда он заметил, что молодой сквайр Тиарнан разделяет его страсть, то начал брать его в свои частые вылазки в лес, выслушивая его мнение относительно дичи. Это были единственно приятные воспоминания, которые остались у Тиарнана от времен правления Конана: дни охоты, когда лаяли собаки, а Хоэл трубил в рог, и вечера после нее, когда вся компания сидела под деревьями у костра, хохоча над всяческими россказнями. Все остальные воспоминания были о боли и жестокости.

Герцог Конан погиб в бою очень молодым, не успев жениться. Титул перешел к Хоэлу, и официальная преданность Тиарнана перестала противоречить личной. Говорили, что рыцарь должен любить своего сеньора, как сын любит отца. Тиарнан не знал отца, но герцога Хоэла он любил.

Как только его конь рысью прошел подъемный мост, он спрыгнул на землю, предоставив своим сопровождающим ловить поводья. Сам он взбежал по лестнице, перепрыгивая через ступеньку. Он опустился на колени перед герцогом и поцеловал ему руку, а когда он снова выпрямился, Хоэл обнял его и хлопнул по спине.

– Ну вот ты и приехал! – сказал Хоэл по-бретонски. – Закончил покаяние и готов жениться?

– Это правда, мой господин, – ответил Тиарнан, улыбаясь. Когда герцог предложил ему для свадебного обряда храм в Ренне, Тиарнану хотелось отказаться. Он понимал, что Хоэл оказывает ему честь, но предпочел бы находиться в Таленсаке, среди своих людей. Но сейчас он уже смирился с этим знаком внимания и радовался тому, что герцог будет присутствовать на его свадьбе.