Плоды вдохновения, стр. 8
Хлеб, любовь и Азия
(Гарольд Регистан)
По мотивам поэмы «Звезды в снегу»
На полевом далеком стане
(Не уточняю, что за стан)
Однажды в труженицу Маню
Влюбился труженик Степан.
Она сама к нему тянулась,
Шептал он что-то, к ней припав…
И это дело затянулось
На много полновесных глав.
И вдруг он встал.
– Послушай, Манька!
Послушай, звездочка моя,
Прости, любимая, но встань-ка,
Гляди, о чем подумал я.
Я за тебя отдам хоть царство,
С тобою быть всегда готов,
Но знаешь, сколько государству
Мы можем недосдать пудов?!
Она вскочила.
– Невозможно!
Пошли! Того гляди, гроза…
И разом вспыхнули тревожно
Их изумрудные глаза.
О как они в труде горели!
На них залюбовался стан.
Они умаялись, вспотели,
Но перевыполнили план!
Не сорвались хлебопоставки…
Над степью плыл густой туман.
И снова на широкой лавке
Марусю обнимал Степан.
И вновь она к нему тянулась,
Шептал он что-то, к ней припав.
И это снова затянулось
На много полновесных глав.
Больше не хочу!
(Екатерина Шевелева)
Я была в Женеве, Бонне, Ницце,
До чего же скучно за границей!
Целый год томилась я в Париже,
Мне Перхушково духовно ближе.
На Монмартр ходила, не робела,
Но, придя, о Зюзине скорбела.
Я мартель и арманьяк пивала,
Но о «Трех семерках» тосковала.
Проезжая Вену в «мерседесе»,
Мне хотелось на трамвай в Одессе,
А в отелях Дели и Мадраса
Не нашлось московского матраца…
В Филадельфии дрожали губы:
«Надоело. Поскорее в Мгу бы!»
В Токио мне ночью снилась Шуя…
Крест поездок на себе ношу я.
Боже мой, к кому бы обратиться,
Чтоб не ездить больше за границу!
Ремесло
(Яков Белинский)
Легко сапожнику: сработал сапоги –
пощупай хром! И каждому из тыщи
понятно, что хорош… О бедные стихи,
у вас – ни каблуков, ни голенища.
Поэтам нелегко.
Мастеровым пера
до подлинного далеко искусства;
то смысл насквозь течет,
а то в строфе дыра,
спадает форма,
жмет безбожно чувство.
А то еще, глядишь,
стихов не тот размер
глухое вызывает раздраженье.
Сапожники – вот кто классический пример
трудящихся, достойных уваженья!
В поэзии – для них
доступным быть хочу.
На разговоры лишних слов не трачу,
в руках сапожный нож,
то бишь перо, верчу,
подметки строф
гвоздями рифм собачу.
Спины не разогну,
как белый раб, тружусь,
искусство – ремесло, учти, художник.
Вот почему всегда
я так собой горжусь,
когда мне говорят, что я – сапожник!
Мы чаврим
(Михаил Беляев)
Обнажилась девушка в лесу…
Хочется остановиться,
Но стоять не хочется.
И зачаврит она,
Как в дождях колосок.
Я в смятенье,
Головой трясу.
Снял очки, глаза протер рукою.
Обнажилась девушка в лесу.
В первый раз
Увидел я такое!
Надо бы уйти,
Но не могу.
Посидеть решил – так не сидится!
Лег на траву –
Отлежал ногу,
Встал, но тоже плохо – не стоится.
Крикнул: «Эй!» –
И вижу – вот те на! –
У нее глаза на мокром месте…
Я зачаврил,
Чаврит и она,
Лучше, если мы зачаврим вместе.
Бутылка
(Валентин Берестов)
Среди развалин, в глине и в пыли
Улыбку археологи нашли…
Молчок. Щелчок. И – праздник позади…
Среди развалин, в глине и в пыли
Бутылку археологи нашли.
Кто знает, сколько ей веков иль дней.
«Московская» написано на ней.
«Особая» добавлена внизу.
Я улыбнулся и смахнул слезу.
Взошла луна, и долго при луне
Находку созерцал я в тишине.
…Пещера. Питекантропа рука.
Пол-литра. Птеродактиль табака.
Сгрудились питекантропы. У них
Глаз-ватерпас – чтоб ровно на троих!
Иначе в глаз – и впредь не подходи.
Кусок. Глоток. И – эра позади.