Владычица магии, стр. 61
У Моргейны вновь побежали по спине мурашки — то же самое она чувствовала, когда на Холме перед глазами ее разыгрывался этот ритуал. «Королю года суждено умереть во имя жизни своих людей». Под воздействием ли дурманного снадобья она видит это все так отчетливо?
— Ну что ж, времена нынче иные, Моргейна, — тихо докончила Вивиана. — Теперь в древних обрядах нужда отпала, ибо растет ячмень и жертвы приносят бескровные. Лишь в час великих бедствий Племенам потребен такой вождь. И Врана предрекла, что такой час настал. Так что вновь испытание ждет того, кто рискует жизнью ради избранного им народа, дабы народ этот последовал за ним и к смерти. Рассказывала ли я тебе о Великом Браке?
Моргейна кивнула, от такого брака родился Ланселет.
— Племенам народа фэйри и всем Племенам Севера дан великий вождь, и избранник сей будет испытан по древнему обряду. И если в испытании он не погибнет — а это отчасти зависит от силы Девы-Охотницы, налагающей чары на оленей, — он станет Увенчанным Рогами, супругом Девы Охотницы, коронованным рогами самого Бога. Моргейна, много лет назад я сказала тебе, что твоя девственность принадлежит Богине. Ныне Богиня требует принести ее в жертву Увенчанному Рогами. И для церемонии избрана ты.
В комнате воцарилось безмолвие, точно обе они вновь свершали обряд в центре кольца камней. Моргейна не смела нарушить тишину. Наконец, понимая, что Вивиана ждет слов согласия — как же прозвучали эти слова много лет назад? «Слишком тяжкое это бремя, чтобы нести его подневольно», — она склонила голову.
— Тело мое и душа принадлежат Богине; да поступит она с ними по воле своей, — прошептала девушка. — А ее воля — это твоя воля, о Матерь. Да будет так.
Глава 15
С тех пор как Моргейну привезли на Остров, она покидала Авалон лишь два или три раза, и то для недолгих поездок по окрестностям Летнего моря, чтобы изучить расположенные неподалеку места, сохранившие, даже будучи заброшенными, былую силу.
Теперь время и место утратили для нее всякое значение. В рассветном безмолвии ее забрали с Острова, закутанную в плащ, под покрывалом, дабы ничей кощунственный взгляд не осквернил ненароком посвященной, и усадили в плотно занавешенные носилки, чтобы даже луч солнца не коснулся ее лица. Путешествие продлилось почти целый день, покинув огороженный двор священного острова, девушка очень скоро потеряла всякое ощущение времени, пространства и направления, погрузилась в медитацию, смутно сознавая, что впадает в магический транс. Бывали времена, когда она противилась накатывающему экстазу. Теперь она охотно отдавалась ему, полностью открывалась Богине, мысленно приглашая войти в свое сознание, овладеть ею, и телом и душою, дабы она, Моргейна, орудие и средство, во всем поступала как сама Богиня.
Настала ночь, за занавесями носилок тускло засияла почти полная луна. Носильщики остановились, и девушка почувствовала, как ночное светило омывает ее холодным светом, и голова у нее закружилась в преддверии экстаза. Моргейна не знала, где она, да о том и не задумывалась. Она ехала туда, куда ее везли, — покорная, незрячая, одурманенная, — зная лишь, что едет навстречу судьбе.
Ее ввели в дом и поручили незнакомой женщине, что принесла ей хлеба и меда, — к еде Моргейна не притронулась; следующий раз она утолит голод только в ходе ритуальной трапезы; дали ей и воды, и девушка жадно напилась. Обнаружилась там и кровать, поставленная так, что на нее падал лунный луч, незнакомка хотела уж было закрыть деревянные ставни, но Моргейна властным жестом остановила ее. Большую часть ночи она пролежала в трансе, ощущая лунный свет точно зримое прикосновение. Наконец она забылась беспокойным сном, то и дело просыпаясь, точно одержимый тревогой путник, и в мыслях ее рождались странные образы: мать — она склонялась над светловолосым надоедой Гвидионом; вот только ее белая грудь и медно-рыжие волосы заключали в себе не ласковый привет, но угрозу; Вивиана — вот только отчего-то она, Моргейна, была жертвенным животным; Владычица Авалона вела ее куда-то на веревке, и девушка словно со стороны услышала свой недовольный голос: «Незачем меня тащить, иду я, иду», и беззвучно кричащая Врана. Гигантская, увенчанная рогами фигура — наполовину мужчина, наполовину зверь — внезапно отдернула занавеску и ворвалась в ее комнату; Моргейна проснулась и села на постели — рядом никого не было, лишь в окно струился лунный свет да незнакомая женщина мирно спала у нее под боком. Девушка поспешно улеглась вновь и заснула, на сей раз крепко, без снов.
Разбудили ее где-то за час до рассвета. Теперь, по контрасту с бездумной отрешенностью транса предшествующего дня, сознание ее прояснилось, и она с обостренной чуткостью воспринимала все окружающее — холодный свежий воздух, и туманы, пронизанные розовым отсветом там, где вскорости взойдет солнце, и резкий запах маленьких смуглых женщин в одеждах из плохо выдубленной кожи. Все было четко очерчено и переливалось яркими красками, словно только что созданное рукою Богини. Смуглые женщины зашептались промеж себя, не смея обеспокоить чужую жрицу, Моргейна их слышала, но из их языка знала лишь несколько слов.
Спустя какое-то время старшая из них — та, что встретила девушку, ввела ее в дом накануне вечером и разделила с нею постель, — подошла к Моргейне и принесла ей свежей воды. Моргейна поклонилась, благодаря за услугу, — так жрица приветствует жрицу — и тут же задумалась, с какой бы стати. Женщина была стара; волосы ее, длинные, спутанные, скрепленные костяной заколкой, почти полностью поседели; на смуглой коже проглядывали поблекшие синие пятна. Платье ее из той же плохо прокрашенной кожи ничем не отличалось от одежды прочих, однако поверх платья она носила плащ из оленьей кожи, раскрашенный магическими символами; волосы липли к нему даже теперь; а на шее ее красовалось два ожерелья, одно — из чудесных янтарных бусин — даже у Вивианы не нашлось бы украшения роскошнее, — а второе — из кусочков рога, перемежающихся брусочками золота, покрытыми тонкой резьбой. Держалась она не менее властно, чем Вивиана; и Моргейна поняла: это Мать племени и жрица своего народа.
Своими руками женщина принялась готовить Моргейну к обряду. Она раздела девушку донага, раскрасила подошвы ее ног и ладони рук синей краской и заново выписала синий полумесяц на лбу, на груди и животе она обозначила контур полной луны, а над полоской темных волос — темную луну. Быстро, почти небрежно, она раздвинула девушке ноги и чуть надавила; Моргейна, уже не подвластная смущению, знала, что та проверяет. Для этого обряда жрица должна быть девственницей. Жрица племени ничего неподобающего не обнаружит, Моргейна — и впрямь нетронутая дева, однако ж она испытала не лишенный приятности страх и в то же мгновение осознала, что изнывает от голода. Ну что ж, забывать о голоде ее научили, так что спустя какое-то время он прошел сам по себе.
Солнце вставало, девушку вывели за двери, закутанную в такой же плащ, как у старой жрицы, с начертанными на нем магическими знаками — луной и оленьими рогами. Раскрашенное тело цепенело точно деревянное; некая часть сознания Моргейны, словно издалека, с изумлением и легким презрением глядела на эти символы таинств куда более древних, нежели мудрость друидов, коей ее столь досконально обучали. Но это мимолетное ощущение тотчас же и прошло, верования древних поколений, ныне канувших в неизвестность, придали обряду свою силу и свою святость. Позади нее остался круглый каменный домик, напротив стоял еще один, оттуда вывели юношу. Моргейна не могла разглядеть его как следует — встающее солнце било ей в глаза, — видела лишь, что он высок, крепко сложен, с копной светлых волос. «Выходит, он — не из их народа?» Но вопросов ей задавать не подобало. Мужчины племени, в частности, старик с шишковатыми, вздутыми мускулами кузнеца, раскрасили тело юноши с головы до ног синей вайдой, накрыли его плащом из невыдубленных сырых шкур, умастили кожу оленьим жиром. На голове его закрепили рога, по тихому слову старика юноша помотал головой, убеждаясь, что рога не свалятся на бегу. Моргейна, подняв взгляд, проследила гордый поворот головы, и все существо ее встрепенулось, словно пробуждаясь; икры ее свело судорогой, откликнулись и ожили самые сокровенные тайники тела.