Призрачный свет, стр. 50

Труф почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд.

Эта мысль пришла к ней с неожиданностью откровения. Труф посмотрела на массивные дубовые двери — они были открыты, хотя она помнила, что закрывала их.

В комнату, кроме нее, никто не заходил, но Труф не покидало тревожное ощущение, что кто-то пристально следит за ней. Сознание, что за ней наблюдают, было слишком сильным, оно болью отозвалось в затылке, и Труф не выдержала и оглянулась. Одновременно, сжав конец нитки, она выпустила из рук маятник, и он тут же встал под углом, показывая на одну из стен, где еще с давних времен сохранились следы лепки.

Но сейчас Труф смотрела не на художественное оформление интерьера. На ее глазах стена начала трескаться, будто невидимый нож прорезал на ней три идеальные прямые линии, лепка куда-то исчезла, и перед ошеломленной Труф появилась дверь.

Дверь, которую она никогда раньше не видела.

Труф сделала к ней два робких шага, но вскоре сообразила, что тот, кто прочертил эту дверь, может поджидать ее с не самыми дружелюбными намерениями. Труф остановилась. С одной стороны, ей было крайне любопытно, с другой — она понимала, что не следует терять осторожности.

Раздался резкий, жалостливый скрип, какой бывает, когда водишь мокрым пальцем по стеклу. За ним послышался удар и треск, словно кто-то с силой вонзил в полено топор и расколол его.

Труф отскочила как ошпаренная, и очень своевременно — портрет Торна Блэкберна высотой в три и шириной в два ярда, нарисованный на пригнанных друг к другу дубовых досках, вдруг накренился и рухнул на пол. Угол золоченой рамы ударил в мраморную плитку пола, вдребезги расколов ее. Посыпалась штукатурка, портрет, покачавшись, постоял на нижней доске рамы и рухнул плашмя на пол, как раз на то место, где только что стояла Труф. Труф почудилось, что на лице Торна на какое-то мгновение мелькнула злорадная улыбка. Раздался сильный грохот, казалось, что это гремят громы, возвещая начало Страшного суда.

Труф в оцепенении смотрела на картину, край ее острой рамы лежал в полуметре от ее ног. Если бы она двинулась к дверям, картина упала бы прямо на нее.

А сама дверь?

Труф повернулась и посмотрела на стену, совершенно чистую, без единой царапины. Труф подошла и провела по стене рукой. Ничего, только штукатурка.

Никакого намека на дверь. Да и была ли здесь дверь когда-нибудь?

"Галлюцинации, еще одно паранормальное явление", — сделала Труф уже известный вывод и снова ощутила знакомое чувство злости. Ей все время приходилось иметь дело с недоказуемым, с тем, что невозможно ни проверить, ни оценить. Все ее исследования сводились к диким предположениям и догадкам. Она ничего не понимала, поскольку игра шла не по тем правилам, к которым она привыкла. Впрочем, были ли здесь вообще какие-нибудь правила?

Труф взглянула на портрет, под которым могла легко оказаться. Щепки рамы лучами лежали на желтом полу. Труф посмотрела на доски картины и содрогнулась: вес ее вместе с рамой достигал не менее сотни фунтов. Труф почувствовала, как по ее спине забегали мурашки. Окажись она тут в момент падения картины, сотрясение, перелом, а может быть, кое-что и похуже было ей обеспечено.

Теперь, когда опасность миновала, Труф представила себе последствия и затряслась от страха. Но она не могла избавиться от странного ощущения — всем, что она делает, руководит чужая воля. Даже страх, нервное подергивание рук казалось ей выполнением чужого желания. Пытаясь побороть озноб, грозивший охватить все ее тело, Труф попыталась сконцентрироваться и проанализировать случившееся. Значит, так, упала картина.

Просто так? Висела и вдруг упала? Труф уже не верила в совпадения.

Послышался звук открываемой двери.

— М-да, — задумчиво произнес Карадок, не входя в комнату. — Я проходил мимо… — Он посмотрел на лежащую на полу картину, затем перевел взгляд на Труф. — Помощь не нужна? — спросил он.

10. Истина или смерть

Труф взглянула на Карадока, на картину и нерешительно рассмеялась.

— Я не принадлежу к иконоборцам, картина сорвалась со стены по своей воле.

"Так оно и было".

Карадок подошел к ней. Когда свет падал на его короткие темно-коричневые волосы, они загорались красным огнем, и тогда казалось, что вокруг его головы образуется ореол. Остановившись возле Труф, он задумчиво осмотрел пол.

— Кому-то все равно придется вешать ее на стену, — произнес он после непродолжительных раздумий. — Если Джулиан увидит, что такое выдающееся произведение валяется на полу, он описается от горя.

Он произнес последнюю фразу с оттенком мрачного злорадства.

— Доски не потрескались, следовательно, с картиной все в порядке, — успокоила его Труф. — Только рама немного пострадала.

— Раме крышка, — поправил ее Карадок и довольно хрюкнул.

Труф снова посмотрела на стену, туда, где висела картина. Высоко от пола на кремовой поверхности стены она увидела небольшую блестящую поверхность. Казалось, что это торчит хвостовик пули, выпущенной в стену. Труф присмотрелась: это была часть болта, на котором держался портрет. Труф нагнула голову и увидела почти у самых ног другую его часть. По всей вероятности, болт обломился. Ей это показалось странным, так как диаметр его превышал толщину ее пальца. Обломился? Но место «облома» было ровным и блестящим, будто болт кто-то перерезал, причем не пилой, а неизвестно чем.

— Ну и дела, — произнес Карадок, и Труф, забыв на мгновение о его присутствии, посмотрела на него. — Тебе повезло, что ты не оказалась рядом с этим шедевром. Он прихлопнул бы тебя как муху, — сказал он. — Я как раз шел на завтрак, слышу — грохот. Вначале мне показалось, это гром, но уж слишком сильный. — Он ухмыльнулся. — Я даже подумал, не стали ли ненароком разверзаться могилы.

Труф непроизвольно посмотрела в окно: небо было чистым и безоблачным.

— Это только пока, — заметив ее взгляд, сказал Карадок. — Увидишь, вечером тут такое начнется.

Он помолчал. Уходить ему явно не хотелось, но и уверенности в необходимости своего присутствия у него тоже не было. Видя нерешительность Карадока, Труф удивилась. Какое же впечатление она произвела на него в первый день, что он повел себя так вызывающе? Сейчас Труф как никогда требовался друг и союзник, ей надоело быть в роли отверженной. Выиграть в одиночку надвигавшуюся битву невозможно, а времени на поиски единомышленников уже не осталось.

Труф никогда не искала новых знакомств, всегда сторонилась теплых, дружеских отношений, считая, что они только отвлекают от дела, но сейчас она решила принять предлагаемое участие.

— Карадок, — сказала она, решив выяснить его позицию, по возможности найти ответы на свои вопросы и попытаться сделать его своим единомышленником, — не упоминал ли здесь кто-нибудь о тайных переходах, дверях в стенах, спрятанных коридорах и тому подобное?

Карадок пожал плечами.

— Была одна дверь, она вела из кухни в амбар, но вот уже лет сто, как его нет. Когда Блэкберн купил этот дом, дверь заделали. Стены кухни укрепили, и ничего там больше нет. Так говорил Джулиан. Правда, я знаю точно, что есть тайные проходы из спален третьего этажа в башни, я видел их на плане дома, — ответил Карадок, загадочно глядя на Труф.

— А здесь? — спросила она.

— Здесь их не может быть. Сама посуди, тут и барабанная комната, залы, коридоры. Им просто негде разместиться.

— Барабанная комната? — переспросила Труф.

— Да, храм. Кое-кто называет его так. Комната круглая, и, когда на улице буря, в храме стоит такой грохот, будто находишься внутри барабана. Разве что перепонки не лопаются.

— Вот как? — Ноги Труф перестали дрожать, она встала со стула, растерла носком туфли попадавшую со стены штукатурку, нагнулась и подняла болт. Повертев его в руке, Труф покачала головой, удивившись блестящему идеальному срезу. Никаких следов излома, ни единой зазубринки.