Два завоевателя, стр. 96

— Что, черт побери, она имела в виду, когда сказала, что я — один из вас?

— Ну, она, вероятно, обратила внимание, что совсем недавно — буквально вчера — у тебя проснулся ларан, — ответил Варзил. — Ты считаешь, что лерони не могут общаться друг с другом с его помощью?

— Но откуда — Аларский Волк меня разорви! — почему она так решила? — На лице Барда так ясно вырисовался испуг, что Варзил рассмеялся.

— Ну, не въявь, конечно. Мы редко смотрим на подобных себе обычными глазами. Понимаешь, мы как бы видим мысли друг друга… Не так, скорее, душу!.. Никто из нас не смеет читать чужие мысли, этого еще не хватало. Но мы можем общаться без слов. — Он улыбнулся. — Неужели ты считаешь, что Хранитель Башни Нескьи, глава ее кругов, принимает первого встречного, пусть даже он является лордом-генералом Астуриаса, Маренжи, Хамерфела, Серраиса и прочее, прочее, прочее. Только боги знают, сколько земель ты уже успел нахапать. Эти заботы меня не трогают. — Он опять улыбнулся, отчего все эти слова потеряли обидное значение и обратились в подобие шутки. — Другое дело Бард мак Фиана, друг Мелоры, которую я очень люблю и уважаю; человек с трудной судьбой, у которого вдруг открылся ларан. В качестве старшего ларанцу я обязан отнестись к нему со всей возможной серьезностью и вниманием. Ты являешься — как бы поточнее выразиться — точкой приложения сил, некоей осью вращения…

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Я тоже, — кивнул Варзил. — Как бы это объяснить? Как бы сформулировать?.. Одним словом, как только я увидел тебя в первый раз, меня сразу осенило — вот он, человек, вокруг которого закрутятся события. Вот та ось, которая определит ход истории. Я тоже являюсь одной из этих осей или, скажем так, неким центром тяжести, оказывающим влияние на направленность событий. Я обязан воздействовать на них — это мой долг. Я должен исполнить его, что бы ни случилось. Но я, если можно и дальше придерживаться этой аналогии, центр тяжести — я тяну людей в нужную сторону, но из этого ничего не получится, если события не завертятся. Кто-то должен приводить историю в движение. Вот почему ты стал главнокомандующим Астуриаса.

— Все это звучит несколько заумно, ваи дом, — нахмурился Бард. — Я никогда не любил мистику.

Да, подумал он, я вернулся из изгнания по собственной воле, а вовсе не из намерения что-то там вращать, чему-то придавать ход. Конечно, у каждого человека своя судьба, но говорить, что чьи-то поступки способны потрясти мироздание, — наивно.

— Может, и так. Я всю жизнь был ларанцу, и одна из особенностей моего дара — умение различать события грядущего. Туманно, смутно, можно сказать, с разрывами, но тем не менее с его помощью мне было куда легче выбрать свой путь среди многих путей-дорог. Я слышал, что в древности существовали зачатки подобных способностей, потом они исчезли. Но временами я не могу отделаться от мысли — особенно когда встречаюсь с человеком — вот она, точка приложения сил истории. Поверь, мне много лет, и в этом я ни разу не ошибался.

Бард усмехнулся.

— Предположим, — сказал он, — что вам так и не удалось разыскать кого-то, кто смог бы разделить ваши идеи. Или, например, нашли вы такого человека, объяснили, что надо поступать так-то и так-то, и он тут же бросился исполнять?

— Ах, конечно, нет. Это было бы слишком просто. Мне думается, что боги вовсе не желают оберегать нас, защищать или, скажем, посылать пророков, чтобы вести к лучшей жизни. Нет, просто каждый в каждый момент делает то, что ему кажется самым выгодным, самым необходимым, и этот поступок почти всегда расходится с тем, о чем я мечтаю. В противном случае я был бы богом, а не скромным Хранителем Башни. Я делаю только то, что могу, не более того. Я всегда ужасно переживаю, когда допускаю ошибку — а я их допускал, и не одну… Я, точно так же как и любой другой человек, делаю то, что считаю на данный момент наилучшим, и… — его голос неожиданно налился металлом, — глядя на твой опыт, Бард мак Фиана, мне кажется, что ты кое-чего недопонимаешь, что тебе что-то надо усвоить. И немедленно! Ты должен совершить то, что должен совершить, что считаешь самым важным для себя, и не допустить при этом непоправимых ошибок. Однако ни в коем случае я бы не хотел, чтобы ты попал в положение осла, перед которым на равном расстоянии бросили две охапки сена, и он не может решить, с какой начать.

Может, ради этого Мелора и послала его к Варзилу?

— Частично, — ответил Хранитель Башни, подхватывая его мысль. — Но главное в том, что я провидел, что именно тебе, как главнокомандующему Астурийской армией, выпал жребий объединить все эти земли. Ты не можешь свернуть с этого пути. Наверное, и не хочешь… Но вся трудность заключается в том, как свершить предначертанное и не потерять самого себя? Вот вопрос вопросов!

Вот уж чего Бард не ожидал услышать. И от кого? От врага… Или бывшего врага… Он не знал, что и думать. Они некоторое время сидели молча, наконец Варзил нарушил тишину:

— Я пошлю с тобой Мелору. Думаю, она тебе понадобится. Астуриас сейчас горячее место, там решается судьба нашей земли. Но прежде, чем ты уйдешь, я прошу тебя дать ответ… я уже просил об этом, помнишь, на свадьбе Джереми… Согласен ли ты присоединиться к договору?

Первым порывом Барда было желание сказать «да», потом он чуть кивнул и сказал:

— Я бы охотно дал слово, тенерецу, но я солдат и подчиняюсь приказам. Позиция моего короля и регента будет и моей позицией. Хорошо это или плохо, но я поклялся им в верности, так что без их согласия я ничего не могу сказать. Нарушивший в первый раз слово преступит и во второй раз.

С нескрываемым стыдом он вспомнил, что то же самое говорил Карлине, тем не менее отступиться от них он не мог.

«Что было, то было. Пусть я растоптал ее, однако лишиться воинской чести, изменить брату, отцу!.. Тогда только в петлю…»

Варзил глянул ему в глаза, потом коснулся его запястья:

— Если этого требует честь, то пусть так и будет. Я не имею права вмешиваться. Однако я должен поехать с тобой в Астуриас, Бард. Подожди, пока я поговорю со своими советниками. Мы решим, кто заменит меня в Башне.

Карлина очнулась поздно — тяжкий, мучительный сон истомил ее. Тело ломило — казалось, каждую жилку, каждую клеточку пронизывала тупая боль. Первое, что она увидела, была женщина, стоявшая на пороге комнаты. Карлина вздрогнула, натянула на себя рясу, потом вспомнила, что уже не имеет права носить ее. По крайней мере не теперь… Пусть все забудется, сгинет как дурной сон, однако и в нижней рубашке оставаться не следует. Тем более что та вся изорвана, испачкана кровью. Окончательно проснувшись, она догадалась, кто эта женщина, полная, одетая в красивое зеленое платье, отделанное мехом. Это же наложница Барда, любимица леди Джераны, лерони, как ее?.. Она еще сына ему родила… Точно, ее зовут Мелисендра. Что-то смутное, неясное было связано в сознании Барда с этой женщиной. Детали она припомнить не могла, но сразу уловила, что отношения у них плохие. Натянутые…

Она судорожно прикрылась накидкой — не хватало еще, чтобы эта видела ее наготу…

— Ваи домна, — сказала Мелисендра, заметив, что принцесса очнулась, — вы, наверное, не желаете, чтобы слуги видели все это. Я прошу вас разрешить мне помочь вам. — Она села на кровать, осторожно коснулась кончиками пальцев большого синяка на щеке Карлины. — Поверьте, я вполне вас понимаю. Я дала обет сохранить невинность ради ясновидения, но не смогла устоять против чар — в этом смысле мне было куда хуже, чем вам, хотя он и не бил меня, не принуждал силой. Просто увлек в постель и лишил невинности. Понимаю, вы защищались изо всех сил, сделали все, что могли, а у меня не хватило решимости и воли. Я видела, что вы сделали с его лицом.

Карлина вновь зарыдала — отчаянно, в полный голос. Мелисендра прижала ее голову к своей груди.

— Вот так, вот так, — вымолвила она и, всхлипнув, сказала: — Поплачь, поплачь, моя хорошая, это помогает. — Потом принялась укачивать ее: — Моя маленькая, несчастная, я знаю, я все знаю, поверь мне. Я тоже прошла через это, и рядом не было никого, кто утешил бы… Моя сестра была далеко, в Башне. Я боялась показаться на глаза госпоже, думала, меня немедленно сошлют в деревню. Это было бы ничего, да только стыда-то сколько. Поплачь, моя милая…