Замок тайн, стр. 57
— Опять смерть в Сент-Прайори. Думаю, нам надо пойти сообщить об этом.
Карл согласно кивнул.
Они пошли, сами не замечая, как ускоряют шаг. Потом побежали, перепрыгивая через бурелом, разбрызгивая воду в мелких заводях заболоченного берега, врезаясь в кусты. Что-то жуткое, почти невыносимое словно гнало их, толкало в спины.
Джулиан не заметил, как обогнал короля. От этого Карла обуял почти панический страх — он боялся отстать.
Уже подбегая к замку, он закричал, даже не отдавая себе отчета, что выкрикивает самое некоролевское слово:
— Помогите!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Леди Элизабет Робсарт считала себя женщиной недюжинного ума. Или редкостной хитрости — разве это не одно и то же?
Ей нравилось вводить окружающих в обман, заставлять поверить, что дело обстоит так, а не иначе, и наблюдать за их реакцией. Это развлекало ее, давало пищу для размышлений. Она следила за ними, близоруко щурясь, хотя обладала ястребиной зоркостью, предпочитала создать впечатление о себе как о женщине, ничем не интересующейся, хотя всегда старалась быть в курсе всех событий. Это создавало у нее возвышенное мнение о себе. Они недооценивают ее — и ладно. Считают никчемной старой девой — что ж, она еще им покажет, на что способна.
Элизабет Робсарт не любила людей. Одинокая, никому не интересная, разуверившаяся в собственной судьбе, она затаила в душе обиду на весь мир, а особенно — на своих близких. Никчемные создания, борющиеся с судьбой и топчущиеся на месте, по сути, как куры в навозе. Уж куда разумнее никак себя не проявить, в то время как знаешь все обо всех и умеешь делать правильные выводы.
Леди Элизабет всегда придерживалась мнения, что ей фатально не везло в жизни, в отличие, например, от братца Дэвида, которому все доставалось шутя: карьера, успех, женщины. А вот она так и осталась «невестой стариков» — все сватавшиеся к ней почтенные джентльмены почему-то не доживали до свадьбы; поневоле поверишь в фамильное проклятье. Какие она могла составить блестящие партии! Например, третьим по счету к ней посватался Самюэль Дэврэ — древний род, обширные земельные угодья, богатые коммерческие вклады, и все это должно было достаться ей!
Правда, когда Самюэль Дэврэ прибыл ко двору, она едва совладала с собой. Жениху было под девяносто, голова его тряслась, и он ходил, опираясь на руки двоих дюжих лакеев. К невесте он отнесся благосклонно.
— Какая роскошная дама! — прошамкал он и даже протянул сухонькую ладонь, словно желая коснуться ее груди. — Ишь, какие шары. Будет за что подержаться.
Элизабет была шокирована, однако роскошное колье с крупными изумрудами, которое лорд Дэврэ приподнес невесте, сразу же расположило ее к нему.
Свадьбу намечалось отметить в ближайшие дни, и даже известие, что ее брат овдовел в третий раз, не помешало Элизабет готовиться к венчанию. Она скрыла от всех, что ей полагается носить траур, и щеголяла во всех новых дорогих украшениях, которые дарил ей сэр Самюэль, длинные нити жемчуга, броши с алмазной россыпью, серьги с зелеными смарагдами, с голубыми искорками в глубине, браслеты из пластин с красными, как кровь, карбункулами в чеканной золотой оправе…
В положенный день Элизабет ожидала жениха в платье из темно-зеленого атласа со стоячим кружевным воротником и вышитым золотом шлейфом в шесть локтей длиной. От удовольствия она похорошела, и даже ее милашка-племянница Ева отметила, что тетя выглядит, как настоящая невеста. В тот день Элизабет была доброй: она нежно приголубила свою племянницу и подарила ей целый моток кружевной тесьмы.
Но оказалось, что в церкви жениха нет. Элизабет ожидала его, все сильнее нервничая, пока не появился слуга в ливрее дома Дэврэ и не пояснил, что ночью с милордом произошел сердечный приступ и сейчас у него священник, ибо не остается сомнений, что сэр Самюэль отходит. Для Элизабет это был удар. И все же она старалась держаться. Накинув темный плащ, чтобы прикрыть вызывающую роскошь наряда, она отправилась в дом жениха. Там уже собралась вся многочисленная родня лорда в ожидании, когда тот отойдет в лучший мир и будет зачитано завещание. На явившуюся Элизабет поглядывали со злорадством, ибо теперь она для них не была опасна, и они не боялись, что ей, как вдове, отойдет треть состояния старца.
Ее проводили к лорду. Сэр Самюэль хрипел, не приходя в себя, и даже не почувствовал, как она взяла его руку, а через несколько минут священник стал читать отходную.
Опять леди Элизабет осталась ни с чем. Она стала нервной, плаксивой, кляла во всем свою судьбу и злополучный род Робсартов. Свою племянницу она еле выносила. Ведь Ева была такой хорошенькой, популярной, ее звезда еще только восходила, тогда как для нее, Элизабет, все было кончено.
Тем не менее именно благодаря Еве она получила еще один шанс в жизни. Это было в Оксфорде, уже в годы войны. Ева в глазах леди Робсарт была существом порочным, легкомысленным и греховным. Маленькая девочка, к которой она когда-то испытывала нежность, превратилась в яркую, выразительную красавицу, которая вызывала в стареющей даме зависть и негодование. Нежности не осталось. Однако леди Элизабет с удовольствием согласилась составить ей компанию для поездки ко двору Карла I в Оксфорд, хотя и понимала, что в глазах племянницы является чем-то ненужным, но обязательным, на манер дорожного баула. Когда Ева закрутила роман с принцем Рупертом, она не удивилась этому. Однако в кои-то веки не стала донимать племянницу упреками и разговорами о чести.
Тогда ей было не до Евы. Лорд Монтгомери, солидный, внушительный мужчина, сдержанный и рассудительный, полностью завладел ее вниманием. Но главное — и он проявлял к ней интерес! Они спокойно беседовали, прогуливались по дорожкам вдоль готических строений старинного университета, обсуждали политику и нынешний упадок нравов у молодежи, им было хорошо и интересно вместе. Когда лорд Монтгомери предложил ей скрасить его одинокую старость, она с тихой радостью согласилась.
Из этого тоже ничего не вышло. Лорд Монтгомери был убит в битве при Марстон-Муре, а она вместе с печальной Евой вернулась в Сент-Прайори. Теперь Элизабет не сомневалась, что на ней, как и на всех представителях рода Робсартов, лежит проклятье. Теперь она уже была настроена с гордостью нести свой крест. Даже узнав, что Ева в положении, она восприняла это как одно из проявлений их злосчастной судьбы, хотя и негодовала. Только бастардов им и недоставало! Она глядела на Еву с презрением и с гордостью отмечала, что хотя ее жизнь и не сложилась, но она не уронила чести рода и сможет с достоинством относиться к себе самой. Ей есть за что уважать себя.
К счастью, ребенок Евы умер. Она, как и Ева, ни минуты не жалела о нем, считая, что так намного легче скрыть позор, и не понимала, почему так убивается о случившемся Рэйчел. Рэйчел вообще была странной девушкой. Опять-таки, если, когда Рэйчел была ребенком, да еще и некрасивым, Элизабет порой испытывала к ней похожую на жалость привязанность, то едва Рэйчел начала взрослеть и хорошеть, против нее в душе тети стало расти раздражение. Как это бывает у многих старых дев, она не переносила молодых, была к ним придирчива и безмерно строга. Ведь у них впереди было столько шансов!
Потом прибыл ее брат Дэвид Робсарт и обратился за помощью. Элизабет была возмущена его просьбой. Как, этот думающий только о себе эгоист, красавчик Дэвид, который не позаботился о ней, и, похоже, не сильно утруждал себя заботами о дочерях, теперь смеет просить их о помощи, навязывать им свои проблемы?! Ей хотелось бросить ему в лицо все, что она о нем думает, но она сдержалась — в конце концов, Сент-Прайори принадлежал именно ему. Да и честь рода Робсартов, которую Элизабет теперь возводила едва ли не в культ, требовала от нее, чтобы она смирилась. Но она не пожелала обременять себя этим. Если сам Дэвид этого не хочет, то уж с нее взятки гладки. И она не сказала ему ни да ни нет, лишь величественно удалилась к себе.
Теперь она стала, как никогда, заносчивой, надменной, скрытной. В скрытности она находила особое удовольствие. У нее стали появляться свои странности, которые, однако, ее очень развлекали. Так, когда все считали, что она сидит за рукоделием в своей комнате, она тайно шныряла по переходам, подглядывала, подслушивала, собирала сплетни. А позже появлялась: громоздкая, неуклюжая, опираясь на свой солидный посох и близоруко щурясь. Теперь ей даже нравилось казаться старше, чем она есть, чтобы никто и не заподозрил, какая сила и проворство еще сохранились в ее тучном теле. Ей нравилось всех обманывать и считать глупцами, а себя умной, которой известно все. Страсть к сплетням и скандалам по поводу и без повода стала едва ли не ее болезнью. Она расположила к себе глупенькую болтливую служанку Кэтти, которая, накручивая волосы госпоже на папильотки, бездумно выкладывала ей все окрестные новости. Она-то первая и поведала ей, что леди Ева заинтересовалась помощником шерифа Стивеном Гаррисоном, но тогда Элизабет считала, что Ева никогда не снизойдет до подобного мужлана, и, когда Ева уехала в Лондон вместе с Энтони, с самодовольством решила, что была права. Ева вернулась несолоно хлебавши, и Элизабет буквально торжествовала. Так этой шлюхе и надо. Теперь ей, как и самой Элизабет, уготована одна участь — остаться в глуши, стать старой девой. Да еще и с подмоченной репутацией.