Книга царств, стр. 51

Пышность, с которой Меншиков отъезжал из Петербурга в ссылку, совсем озлобила его врагов. По мере удаления от столицы на опального князя одно за другим нагнетались все новые утеснения и лишения. Едва отъехал он от петербургской заставы, как его остановил запыхавшийся курьер с приказанием отобрать все иностранные ордена, – Меншиков отдал их вместе со шкатулкой, в которой они хранились, и в тот же первый день пути начальника караула капитана Пырского догнал в Ижоре гвардии адъютант Дашков с устным повелением Верховного тайного совета отобрать оружие у людей, сопровождавших Меншикова. Эта мера предосторожности не была лишена оснований, так как челядь князя превышала конвойную команду, а в дальнем пути могло случиться всякое. В Тосне Пырский отобрал у людей, сопровождавших князя, 18 фузей, 36 пар пистолетов, 33 палаша, 25 кортиков. И там же, в Тосне, по свидетельству самого конвойного начальника, у Меншикова «гортанью кровь по-прежнему появилась». А когда въезжали в село Березай, князь «чють не помер, отчего того часу кровь ему пустили и потом исповедовали и причастили святых тайн», – сообщал в Петербург Пырский.

Напуганная тяжелым состоянием мужа, Дарья Михайловна писала великой княжне Наталье, чтоб «ее высочество соизволило попросить его императорское величество хотя бы нам малую отраду иметь, понеже весьма по воле божьей, великою болезнью отягчен, и ныне у его светлости из горла руда шла, отчего в великой печали обретаемся и чють живы».

На письмо не последовало никакой «отрады». Оно вызвало распоряжение, чтобы впредь все письма от Меншикова поступали в Верховный тайный совет, где они приобщались бы к делу, а по адресам не доставлялись.

Просьба Меншикова сделать остановку в селе Березай до зимнего пути были Пырским отклонена. Больного уложили в качалку, привьючили ее к двум лошадям и, накрыв попоной от дождя и ветра, довезли до Вышнего Волочка. Там сделали короткий передых и – снова в путь.

Скоро оказалось, что не бескорыстное чувство любви к отечеству и не преданность молодому императору, а ненависть и злоба управляли Остерманом, Долгорукими и их сообщниками при низложении Меншикова. Все их действия против него после отъезда из Петербурга имели целью беспощадные гонения и преследования. Создана была следственная комиссия во главе с Остерманом. Меншиков обвинялся: в несчастии царевича Алексея Петровича, отца государя; в тайных сношениях со шведским сенатом во вред герцогу голштинскому; в присвоении себе шестидесяти тысяч рублей из сумм, герцогу принадлежащих; в разных похищениях государственного достояния; в погублении многих почетных правительственных лиц, в безвинном отнятии у них чести и имения; в стремлении упрочить права самодержавия в своей фамилии через женитьбу императора на его, Меншикова, дочери и через замужество великой княжны Натальи за его сына; в намерении подкупить войско и склонить его на свою сторону.

По сведениям комиссии, имение князя Меншикова, кроме городов и деревень по жалованным грамотам Петра I и Екатерины, состояло из: 1) 9 миллионов рублей в банковых билетах Лондонского и Амстердамского банков и в других заемных актах; 2) 4 миллиона рублей наличными; 3) бриллиантов и разных драгоценностей на сумму свыше миллиона рублей; 4) 45 фунтов золота в слитках и 60 фунтов в разных сосудах и утварях, и множество серебра в посуде: три серебряных столовых прибора, каждый из 24 дюжин тарелок; один из сих приборов сработан в Лондоне, другой – в Аугсбурге, а третий – в Гамбурге; 5) в великом множестве дорогой мебели, комиссией не оцененной.

Драгоценности, золото и серебро препровождены были в государственную казну, а некоторые из деревень розданы лицам, пострадавшим от Меншикова.

Падение всемогущего светлейшего князя было не только торжеством его недругов, но явилось причиной общего народного веселья, – его единовластие давно уже обременяло всех, а торжествующие враги не довольствовались его удалением, а хотели повергнуть в первоначальное нищенское состояние.

По прибытии Меншикова в Тверь, ему было объявлено, что все ближние и дальние его имения повелено опечатать, а для него самого, впредь до особого распоряжения, оставить только поместье в Раненбурге и в нем – самое необходимое. Богатые экипажи тут же были отобраны; он с семейством и челядинцами пересажен на простые телеги и отправлен в дальнейший путь с удвоенным караулом, под надзором строже прежнего.

В Клину ссыльных нагнал капитан Шушерин с приказанием отобрать у младшей дочери Меншикова и у свояченицы его ордена св. Екатерины, а у старшей дочери – перстень, полученный ею от императора. Значит, всякая связь с Петром II, даже символическая, даже память о ней обрывалась. В довершение всего расторопный капитан Шушерин, сдав отобранное Пырскому для отсылки в Петербург, приказал Варваре Арсеньевой пересесть в подъехавшую другую телегу, чтобы под конвоем унтер-офицера везти ее в александровский Вознесенский монастырь.

– Погоди, господин капитан… А проститься-то… – повернулась было Варвара к своим, но господин капитан воспротивился этому и подтолкнул Варвару к телеге, на которой ей предстояло отбывать в монастырь.

– Прощай, Варя!.. – крикнул Меншиков. – Прощай…

– Прощайте…

Унтер-офицер торопился, словно боясь опоздать.

– Пошел!.. – нетерпеливо крикнул он кучеру.

И телега затряслась на кочковатой дороге.

Под Химками обоз ссыльной семьи повернул на юг, чтобы, минуя Москву, выехать на Коломенскую дорогу и уже с нее держать путь на Раненбург. Почти два месяца прошло с того дня, когда выехали из Петербурга. Вот и высчитывай, Александр Данилович, каков час езды неторопливых ступистых коней.

Для ради благополучного прибытия в Раненбург опальный хозяин выдал солдатам, охранявшим его с самого начала пути, по полтора рубля, а прибывшим к ним в подкрепление из Москвы – по рублю. А подкрепление солдатами, по суждению Пырского, было необходимо потому, что Раненбург «крепость не малая и содержания требует искуснова». Конвойная команда состояла теперь из 195 человек. В дополнение к казенному рациону, Меншиков от своих щедрот велел выдать каждому солдату еще по одной копейке в день на мясо и рыбу.

Ну, наконец-то добрались до места и опальный хозяин, полагая, что в Раненбурге его оставят в покое и он заживет с семьей, пользуясь прихваченным с собой богатством. Предусмотрительно с разных мест пути он отправил несколько распоряжений о заготовке столовых припасов. Приказчикам вотчин, находившихся близко к Волге, велено было на Покровской ярмарке и в других местах «проявить усердное старание в покупке и присылке в Раненбург яицкой и волжской разных засолов икры», а московский приказчик должен был обеспечить пивом, медом и разными сортами вин. Было своевременно дано указание о приведении в должный порядок хором, чтобы прибывшие люди не испытывали никаких житейских затруднений.

Но ожидаемой спокойной жизни в Раненбурге не последовало. Только-только там обосновались, как пришел приказ отобрать у Меншикова всех конюхов, лошадей и сбрую и отправить в московский Приказ большого двора. Приказано было значительно уменьшить численность дворни: выехали слуги иностранного происхождения, певчие, лакеи. Утром просыпался князь, и первым кого видел, был часовой, стоявший у двери и следивший за каждым движением своего поднадзорного.

В действиях капитана Пырского Верховный тайный совет усмотрел допущенные им поблажки, а потому явившемуся в Раненбург гвардии капитану Мельгунову и приехавшему следом за ним действительному тайному советнику Плещееву были даны особые инструкции для более сурового содержания опальной семьи. Плещееву поручалось допросить Меншикова по целому ряду обвинений, выдвинутых против него в последнее время, а также произвести подробную опись княжеских пожитков. Мельгунов заключил Меншикова с женою и сыном в спальню и приставил к дверям часовых; дочери были отведены в другую комнату и тоже находились под охраной. В большую столовую комнату собрали со всего дома, из чуланов и кладовок сундуки, укладки и коробья, а чем они наполнены, про то надлежало дознаваться от хозяев в присутствии понятых и служилых людей. Раскрыли сундуки, и собравшиеся люди изумленно смотрели на невиданные прежде сокровища в золоте, серебре, драгоценных камнях, пышных уборах и нарядах, в тугих свертках, наполненных деньгами. При описи, проводившейся в первый день, было описано и опечатано содержимое двух сундуков с золотыми вещами и драгоценностями из бриллиантов, жемчугов, алмазов и два других сундука – с серебряной посудой и домашней утварью, а потом еще девять сундуков с богатым платьем и бельем.