Лето, прощай, стр. 20
«Прощай-лето».
Господи, ну конечно!
– Эй, не пропадай. Побудь со мной. Без дружка плохо.
Дружок не пропал. И они побеседовали. В три часа ночи.
– Откуда на сердце такая радость? – спрашивал Квотермейн. – Что происходит? Я потерял рассудок? А может, исцелился? Не в этом ли заключено исцеление? – От непристойного смеха у него застучали зубы.
Да я только попрощаться хотел, шепнул слабый голосок.
– Попрощаться? – Квотермейн подавился собственным смехом. – Как это понимать?
Вот так и понимай, ответил все тот же шепот. Лет-то сколько минуло. Пора закругляться.
– И вправду пора. – У Квотермейна увлажнились глаза. – Куда, скажи на милость, ты собрался?
Трудно сказать. Придет время – узнаешь.
– Как же я узнаю?
Увидишь меня. Я тоже там буду.
– А как я пойму, что это ты?
Поймешь как-нибудь. Ты всегда все понимал, а уж меня – в первую очередь.
– Из города-то не исчезнешь?
Нет-нет. Я рядом. Но когда меня увидишь, не смущай других, ладно?
– Ни в коем случае.
Одеяло и пододеяльник начали опадать, холмик таял. Шепот стал едва различимым.
– Не знаю, куда ты собрался, но… – Квотермейн осекся.
Что «но»?
– Живи долго, в счастье и радости. Спасибо.
Молчание. Тишина. Квотермейн не мог придумать, что еще сказать.
Тогда прощай?
Старик кивнул; влага застила ему глаза.
Кровать, одеяло, его собственное туловище сделались теперь плоскими, как доска. То, что было при нем семьдесят лет, исчезло без следа.
– Прощай, – сказал Квотермейн в неподвижный ночной воздух.
«Все же интересно, – подумал он, – чертовски интересно, куда его понесло?»
Огромные часы наконец-то пробили три раза.
И мистер Квотермейн уснул.
В темноте Дуглас открыл глаза. Городские часы отсчитали последний из трех ударов.
Он поглядел в потолок. Ничего. Перевел взгляд в сторону окон. Ничего. Только легкое дуновение ночи шевелило бледные занавески.
– Кто там? – прошептал он. Молчок.
– Кто-то тут есть, – прошептал он. А выждав, снова спросил: – Кто здесь?
Смотри сюда, раздался невнятный говорок.
– Что это?
Это я, был ответ откуда-то из темноты.
– Кто «я»?
Смотри сюда, опять прошелестело из темноты.
– Куда?
Вот сюда – совсем тихо.
– Куда же?
И Дуглас поглядел по сторонам, а потом вниз.
– Сюда, что ли?
Ну, наконец-то.
В самом низу его туловища, под грудной клеткой, ниже пупка, между бедер, там, где соединялись ноги. В том самом месте.
– Ты кто такой? – шепнул он.
Скоро узнаешь.
– Откуда ты выскочил?
Из прошлого в миллион веков. Из будущего в миллион веков.
– Это не ответ.
Другого не будет.
– Не ты ли был…
Где?
– Не ты ли был в том шатре?
Это как?
– Внутри. В стеклянных банках. Ты или не ты?
В некотором роде я.
– Что значит «в некотором роде»?
То и значит.
– Не понимаю.
Поймешь, когда мы с тобой познакомимся поближе.
– Звать-то тебя как?
Как назовешь. Имен – множество. Каждый мальчишка называет по-своему. Каждый мужчина за свою жизнь произносит это имя десять тысяч раз.
– Но я не…
Не понимаешь? Лежи себе спокойно. У тебя теперь два сердца. Послушай пульс. Одно бьется у тебя в груди. А второе – ниже. Чувствуешь?
– Чувствую.
Ты и вправду чувствуешь два сердца?
– Да. Честное слово!
Тогда спи.
– А ты никуда не денешься, когда я проснусь?
Буду тебя поджидать. Проснусь первым. Спокойной ночи, дружище.
– Честно? Мы теперь друзья?
Каких у тебя прежде не бывало. Друзья на всю жизнь.
По полу затопотали заячьи лапы. Кто-то натолкнулся на кровать, кто-то нырнул под одеяло.
– Том, ты?
– Ага, – ответил голос из-под одеяла. – Можно, я рядышком посплю? Ну пожалуйста!
– Ты чего, Том?
– Сам не знаю. На меня страх напал: вдруг ты наутро исчезнешь или помрешь, а еще хуже – и то и другое разом.
– Я помирать не собираюсь, Том.
– Когда-нибудь все равно придется.
– Ну, знаешь…
– Так можно мне остаться?
– Ладно уж.
– Возьми меня за руку, Дуг. Да сожми покрепче.
– Зачем?
– Сам подумай: Земля крутится со скоростью двадцать пять тысяч миль в час или около того, верно? Перед сном обязательно нужно за что-нибудь уцепиться, а то сбросит тебя – и поминай как звали.
– Давай руку. Вот так. Теперь не страшно?
– Не-а. Теперь и поспать можно. А то я за тебя испугался.
Короткое молчание, вдох-выдох.
– Том?
– Ну?
– Как видишь, я тебя не кинул.
– Слава богу, Дуг, ох, слава богу.
В саду поднялся ветер; он раскачал ветки, отряхнул листья, все до единого, и погнал их по траве.
– Лето кончилось, Том.
Том прислушался.
– Прошло лето. Осень на дворе.
– Хэллоуин.
– Ого! Надо что-нибудь придумать.
– Я уже придумываю.
Они подумали вместе и вместе заснули.
Городские часы пробили четыре раза.
А бабушка села в постели, не зажигая света, и назвала по имени то самое время года, что намедни кончилось, миновало, кануло в прошлое.
Послесловие
Как важно удивляться
Ход работы над моими романами можно описать при помощи такого сравнения: иду на кухню, задумав поджарить яичницу, но почему-то принимаюсь готовить праздничный обед. Начинаю с самого простого, но тут же возникают словесные ассоциации, которые ведут дальше, и в конце концов мною овладевает неутолимое желание узнать, какие неожиданности произойдут за следующим поворотом, в ближайший час, на другой день, через неделю.
Замысел романа «Лето, прощай» возник у меня лет пятьдесят пять тому назад, когда я был еще совсем зелен и не обладал должной начитанностью, чтобы создать хоть сколько-нибудь значимое произведение. Материал копился годами, но потом в одночасье захватил меня с головой и потом уже не переставал удивлять; тогда-то я и сел за машинку, чтобы писать рассказы и повести, которые впоследствии составили единое целое.
Основным местом действия в романе служит овраг; этот образ проходит сквозь всю мою жизнь. Наш дом стоял на маленькой улочке в Вокегане, штат Иллинойс; к востоку от дома был овраг, который тянулся на несколько миль к северу и югу, а потом описывал петлю, сворачивая к западу. Получалось, что я обитал на острове, откуда мог в любой момент нырнуть в овраг, навстречу разным приключениям.
Там можно было вообразить себя хоть в Африке, хоть на Марсе. Мало этого, через овраг я каждый день бегал в школу, а зимней порой здесь же гонял на лыжах и катался на санках, поэтому овраг занимал главное место в моей жизни; вполне естественно, что впоследствии он стал центром этого романа, по кромкам расположились все мои друзья, а рядом с ними еще и старики – удивительные живые хронометры.
Меня всегда тянуло к старым людям. Они входили в мою жизнь и шли дальше, а я увязывался за ними, засыпал вопросами и набирался ума, как явствует из этого романа, в котором главными героями выступают дети и старики, своеобразные Машины Времени.
Зачастую самые прочные дружеские отношения складывались у меня с людьми за восемьдесят, а то и за девяносто; при каждом удобном случае я донимал их расспросами про все на свете, а сам молча слушал и мотал на ус.
В некотором смысле «Лето, прощай» – это роман о том, как много можно узнать от стариков, если набраться смелости задать им кое-какие вопросы, а затем, не перебивая, выслушать, что они скажут. Вопросы, которые ставит Дуг, и ответы, которые дает мистер Квотермейн, служат организующим стержнем в отдельных главах и в развязке романа.
К чему я веду речь: ход событий определяется не мною. Вместо того чтобы управлять своими персонажами, я предоставляю им жить собственной жизнью и без помех выражать свое мнение. А сам только слушаю и записываю.