Воспоминания, стр. 5

Брусилов много и плодотворно работал на поприще подготовки командных кадров РККА. Им были высказаны глубокие мысли о падении роли конницы и повышении значения авиации в современной войне. Отдавая свои знания, свою энергию Красной Армии, он делал это за совесть, а не за страх.

«Я подчиняюсь воле народа – он вправе иметь правительство, какое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой Советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю свои силы на благо горячо любимой мною родины», – ответил Брусилов иностранному корреспонденту, спросившему его, как он относится к Советской власти [12].

Белогвардейцы-эмигранты вначале сулили Брусилову всякие блага, а затем обвиняли его в том, что он «продался большевикам». Брусилов говорил жене: «Большевики, очевидно, больше меня уважают, потому что никто из них никогда и не заикнулся о том, что бы мне что-либо посулить».

В 1924 году, после пятидесяти двух лет пребывания в строю, Брусилов вышел в отставку, но остался в распоряжении Реввоенсовета. За год до отставки он завершил работу над книгой «Мои воспоминания», первое издание которой вышло в 1929 году, а четвертое – в 1946 году.

Умер Алексей Алексеевич Брусилов в ночь на 17 марта 1926 года в Москве от паралича сердца, последовавшего за крупозным воспалением легких.

«Рабочие и крестьяне Советского Союза не забудут А. А. Брусилова. В их памяти будет окружен светлым ореолом облик полководца старой армии, сумевшего понять значение происшедшего социального сдвига, сумевшего возвыситься до понимания пафоса революционной защиты республики рабочих и крестьян», – писалось в некрологе, напечатанном в «Правде» и «Известиях» 18 марта 1926 г.

Отдавая должное воинскому искусству А. А. Брусилова и ценя его вклад в дело обороны нашей страны, советские военные историки уделили ему много внимания [13]. Брусилов не обойден вниманием и наших советских писателей. С. Сергеев-Ценский посвятил ему свою книгу «Брусиловский прорыв». Еще до этого в сборнике «Артиллеристы» был напечатан рассказ Ю. Вебера «Прорыв».

В 1932 году часть личного архива А А. Брусилова, состоявшая из фотографий, писем, рукописей, заметок, воспоминаний, была передана вдовой А. А. Брусилова на хранение в белоэмигрантский Русский заграничный исторический архив в Праге. Через год, после смерти вдовы А. А. Брусилова, ее сестра передала в архив еще ряд материалов. В 1946 году большая часть Русского заграничного исторического архива поступила в СССР. В архиве хранилась машинопись якобы второй части «Моих воспоминаний» А. А. Брусилова, посвященная его жизни и деятельности в Советской России. Она носила ярко выраженный антисоветский характер.

В 1948 году руководители Министерства внутренних дел сообщили об этом И. В. Сталину. Появилась версия о том, что А. А. Брусилов написал эту антисоветскую книгу во время своего пребывания на лечении в Карловых Варах в 1925 году. И сразу имя его исчезло со страниц печатных изданий.

Только после XX съезда КПСС, развенчавшего культ личности Сталина, удалось восстановить историческую правду о Брусилове. Военно-научное управление Генерального штаба, Главное архивное управление при Совете Министров СССР, редакция «Военно-исторического журнала» и Центральный научно-исследовательский институт судебных экспертиз произвели тщательный анализ рукописи второй части «Моих воспоминаний». Скрупулезное исследование показало, что она написана рукой жены А. А. Брусилова – Н. В. Брусиловой-Желиховской. Отдельным заметкам и наброскам покойного она придала композиционную стройность и антисоветскую направленность.

Целью ее кощунственных «упражнений» с заметками покойного супруга было «оправдание» его перед белой эмиграцией. Над заметками А. А. Брусилова «трудились» и еще какие-то преступные руки.

Честное имя А. А. Брусилова восстановлено полностью [14]. Оно навсегда останется в ряду имен тех представителей генералитета старой армии, которые добровольно отдали свои силы и знания службе нашей социалистической Отчизны.

Доктор исторических наук, профессор В. В. МАВРОДИН.

От автора

Я никогда не вел дневника и сохранил лишь кое-какие записки, массу телеграмм и отметки на картах с обозначением положения своих и неприятельских войск в каждой операции, которую совершал. Великие события, участником которых я был, легли неизгладимыми чертами в моей памяти. Я не имею намерения писать связанных между собой подробных исторических воспоминаний о мировой войне, и тем более не в моих намерениях подробно описывать боевые действия тех армий, которыми мне пришлось командовать во время этой войны. Цель моих воспоминаний – более скромная. Она состоит в том, чтобы описать мои личные впечатления и переживания в тех великих событиях, в которых я был или действующим лицом или свидетелем.

Думаю, что эти страницы будут полезны для будущей истории, они помогут многое правильно осветить, охарактеризовать только что пережитую эпоху, нравы и психологию ныне уже исчезнувшей, а в то время жившей вовсю русской армии и многих ее вождей. Надеюсь, читатель не посетует, что на этих страницах он не найдет ничего стройного, цельного, а лишь прочтет то, что меня наиболее мучило или радовало, то, что захватывало меня полностью, да еще несколько картинок, почему-либо ярко сохранившихся в моей памяти.

С детских лет до войны 1877—1878 гг.

Я родился в 1853 году 19(31) августа в Тифлисе. Мой отец был генерал-лейтенант и состоял в последнее время председателем полевого аудиториата Кавказской армии. Он происходил из дворян Орловской губернии. Когда я родился, ему было 66 лет, матери же моей – всего лет 27 – 28. Я был старшим из детей. После меня родился мой брат Борис, вслед за ним Александр, который вскоре умер, и последним брат Лев. Отец мой умер в 1859 году от крупозного воспаления легких. Мне в то время было шесть лет, Борису четыре года и Льву два года. Вслед за отцом через несколько месяцев умерла от чахотки и мать, и нас, всех трех братьев, взяла на воспитание наша тетка, Генриетта Антоновна Гагемейстер, у которой не было детей. Ее муж, Карл Максимович, очень нас любил, и они оба заменили нам отца и мать в полном смысле этого слова.

Дядя и тетка не жалели средств, чтобы нас воспиты– вать. Вначале их главное внимание было обращено на обучение нас различным иностранным языкам. У нас были сначала гувернантки, а потом, когда мы подросли, гувернеры. Последний из них, некто Бекман, имел громадное влияние на нас. Это был человек с хорошим образованием, кончивший университет; Бекман отлично знал французский, немецкий и английский языки и был великолепным пианистом. К сожалению, мы все трое не обнаруживали способностей к музыке и его музыкальными уроками воспользовались мало. Но французский язык был нам как родной; немецким языком я владел также достаточно твердо, английский же язык вскоре, с молодых лет, забыл вследствие отсутствия практики.

Моя тетка сама была также выдающаяся музыкантша и славилась в то время своей игрой на рояле. Все приезжие артисты обязательно приглашались к нам, и у нас часто бывали музыкальные вечера. Да и вообще общество того времени на Кавказе отличалось множеством интересных людей, впоследствии прославившихся и в литературе, и в живописи, и в музыке. И все они бывали у нас. Но самым ярким впечатлением моей юности были, несомненно, рассказы о героях Кавказской войны. Многие из них в то время еще жили и бывали у моих родных. В довершение всего роскошная южная природа, горы, полутропический климат скрашивали наше детство и оставляли много неизгладимых впечатлений.