Плохая кровь, стр. 35

Японцы они или нет, Гиббонс понятия не имел. И если они рабы, то уж, конечно, не станут об этом кричать. Вкалывали они именно как рабы, но двери не были заперты. Гиббонс свободно прошел внутрь. Но если эти ребята рабы, то где же надсмотрщики? Кто тут главный? На стоянке перед фабрикой не было машин, и, кроме нескольких грузовиков у разгрузочной площадки, в округе виднелся лишь жалкий белый «додж», припаркованный сзади, машина, подходящая скорее для коммивояжера, чем для крутых парней из мафии.

Гиббонс подошел к чану, в котором шестеро молодых парней, по трое с каждой стороны, мыли кур. У одного на лице красовался ужасный синяк. Катышки куриного жира плавали в розоватом рассоле, а запах был еще гнуснее, чем вид. Сможет ли он когда-нибудь есть курятину, нанюхавшись такого?

– Эй, ребята, где я могу найти босса?

Они продолжали оттирать проклятых кур, не поднимая глаз.

– Босс, – повторил он, пытаясь перекричать шум. – Где босс?

Словно бы его тут и не было.

– Кто-нибудь говорит по-английски? Вы меня понимаете? Английский?

Гиббонс заглянул в лицо каждому их них, пытаясь поймать взгляд. Бесполезно.

Все это ему совсем не нравилось. Пусть даже им запретили разговаривать с посторонними – но эти бедные недоумки ни жестом, ни взглядом не выдают, что хоть как-то заметили его присутствие. Кроме кретинов и роботов, так ведут себя те, кто запуган до полусмерти. Гиббонс разнервничался сам.

– Ну ладно, ребята, вот вам последний шанс. – Он достал удостоверение и помахал им перед рабочими, надеясь, что вид официального документа хоть немного расшевелит их. – Гиббонс, агент по специальным поручениям из Федерального бюро расследований. Это как полиция, только еще лучше. Доходит? Так вот, если кто-нибудь из вас говорит по-английски, колитесь сейчас, а то потом поздно будет.

Парнишка с синяком поднял глаза, но, встретив взгляд Гиббонса, быстро отвернулся.

– Ты что-то хочешь мне сказать?

Ответа нет.

Гиббонс сунул удостоверение обратно в карман.

– Большое спасибо, – пробормотал он, повернулся и направился к железной решетчатой лестнице, ведущей на второй этаж. Офисы, надо думать, там, наверху.

Гиббонс начал уже подниматься по ступенькам, как вдруг заметил, что ребята у другого чана смотрят куда-то в конец комнаты. Он повернулся и увидел еще одного человека с Востока: он стоял на входе – просто стоял и смотрел на Гиббонса. Парень был совершенно квадратный – такой же в длину, какой и в ширину. Он походил на жука, что поднялся на задние лапки; на нем была кричащая черно-белая спортивная куртка шахматного рисунка.

– Ты тут главный? – окликнул его Гиббонс.

Жук кивнул и пошел ему навстречу с совершенно каменным лицом.

– Я бы хотел задать несколько вопросов, – заявил Гиббонс. Он уже начал спускаться по лестнице навстречу кивающему жуку. – Послушайте, я...

Внезапно жук сделал гигантский прыжок и взлетел, подняв одну ногу и целясь ею прямо в лицо Гиббон су. Гиббонс попытался увернуться, но было уже поздно. Нога ударила его в плечо. Он тяжело упал на спину и прокатился несколько футов по мокрым опилкам, устилавшим деревянный пол. Падение вышибло из него дух, но он исхитрился все же вытащить револьвер из кармана пиджака и направить его на огромного жука, который нависал над ним, с презрением глядя на маленький кольт.

Увидев револьвер, Такаюки затаил дыхание. Он застыл на месте с руками, погруженными в холодную жирную воду чана. Надо было что-нибудь сказать. Надо было предупредить полицейского насчет Масиро.

– Ну-ка назад, Тодзё, – крикнул полицейский, но Такаюки уже знал, что сейчас сделает Масиро. Это произошло так быстро, что Такаюки увидел только, как револьвер прокатился по полу и стукнулся о стену, а нога Масиро, поразившая запястье полицейского, вернулась в исходную позицию.

Полицейский старался подняться на ноги. Он встал на одно колено, однако кулак Масиро, быстрый как молния, ударил его в грудь, и он снова упал, повернулся на бок и схватился за ребра, моргая и тяжело дыша. Такаюки испугался, что полицейскому станет плохо с сердцем. Он чувствовал, как боль разливается по всему телу бедняги. Он сам по опыту знал.

Масиро отступил, выжидая. Полицейский попытался было устремить на самурая меркнущий взгляд, но вдруг отвернулся и посмотрел туда, где стоял Такаюки. Такаюки перепугался. Полицейский смотрел прямо на него.

Лоррейн... Я ей обещал, что этого не случится... Я ей сказал, что меня не покалечат... Черт... Помогите, ребята... Нельзя, чтоб меня покалечили... Она меня убьет...

– Эй... – Он вывернулся и прохрипел из последних сил: – Как насчет того, чтобы помочь мне, ребята? – Дышать было больно. – Нет, правда, а? Ради Лоррейн? О-о-о-о-о!

Нога Масиро опустилась на то же самое место посередине груди. Полицейский теперь корчился в опилках. Боже мой, как бы это прекратить? Может, всем вместе кинуться на самурая? Такаюки огляделся вокруг, посмотрел на бледные, испуганные лица товарищей и понял, что они никогда не решатся на такое. Все они видели разрушительную мощь приемов Масиро. Все они были напуганы, как и он сам.

Холодный пот выступил у него на лбу. Глупый полицейский теперь стоял на четвереньках, уткнувшись лбом в грязный пол, и старался вздохнуть. Лежи, дурак. Притворись.

Масиро склонился над полицейским, широко расставив ноги, прикидывая расстояние между своей раскрытой ладонью и шеей жертвы – так мастер каратэ прикидывает, какой высоты должна быть груда досок. У Такаюки все оборвалось внутри. Он знал, что за этим последует.

Лихорадочно оглядываясь, соображая, что можно сделать, Такаюки потянулся к единственному оружию, которое оказалось под рукой, – к тушке курицы, что свисала с конвейера прямо перед самым его носом. Он схватил курицу за ноги и с силой швырнул ее. Тушка взвилась в воздух и попала в сгорбленную спину Масиро как раз в тот момент, когда рука его опускалась к намеченной цели. Полицейский повалился навзничь на замусоренный пол и больше не шевелился.

Масиро повернулся, чуть согнув ноги, готовый отразить нападение, но единственное, что он увидел, была обтянутая желтой кожей курица, лежащая у его ног. Масиро обвел взглядом рабочих, в каждом лице отыскивая свидетельство преступления. Дойдя до Такаюки, он задержал взгляд.

Такаюки почувствовал, что теряет сознание. Он подумал, что ноги вот-вот подогнутся под ним, так ужасно они тряслись. Масиро знал, что это он бросил тушку. Он и так уже на плохом счету у Масиро – за то, что тогда ворвался к Д'Урсо и потребовал сказать, что случилось с его двоюродным братом. За одно мгновение он прокрутил в уме десятки немыслимых способов ответа на неизбежную атаку самурая, хотя отлично знал, что никакое его действие не сможет остановить этого безумца. Такаюки стиснул зубы и приготовился к избиению.

Но Масиро внезапно отвернулся от парня и пошел подбирать оружие полицейского. Сердце у Такаюки заколотилось еще сильнее. Он видел, как Масиро сунул револьвер себе в карман, затем вернулся, склонился над безжизненным телом полицейского и положил пальцы ему на затылок. Потом приподнял веки, медленно повернул его голову и пощупал шею под подбородком. Наконец Масиро кивнул, пробормотал что-то и коротко рассмеялся. Затем самурай схватился за безжизненную руку полицейского, рывком поднял его и взвалил обмякшее тело себе на плечо.

Когда Масиро прошел сквозь пластиковые полосы, что висели над погрузочной платформой, Такаюки стал вслушиваться в тишину, глаз не сводя с курицы, что лежала на полу, вся облепленная опилками. Тишина, однако, длилась всего минуту, потому что его товарищи вернулись к работе как ни в чем не бывало. Такаюки вгляделся в тела, движущиеся в ярком свете флуоресцентных ламп, и спрашивал себя, осталось ли в них хоть что-нибудь человеческое. Потом и сам вернулся к работе.

Глава 18

Лифт задребезжал и остановился. У Тоцци екнуло в животе.

– Ну давай же, давай, – пробормотал он, не в силах ждать, пока двери откроются.