Талисманы Шаннары, стр. 78
Над ним возвышался Глун, каким-то образом выросший до размеров птицы рок, на жилистом теле чудовища, словно иглы, топорщились перья. Окровавленными когтями и клювом он кусками рвал мясо своей жертвы. На мгновение прервав пиршество, сорокопут поднял голову и, угрожающе нахохлившись, в упор взглянул на девушку; единственное, что она прочла в его глазах, — неутолимый голод.
Дыхание Рен пресеклось, она не могла заставить себя отвернуться.
— Немножко подрос с тех пор, как ты его видела, тебе не кажется? — сказал Тиб Арне, неожиданно снова оказавшись совсем рядом. Он нагнулся над девушкой, и на нее упала его тень. Мальчишеский голос изменился так же, как и лицо. — Это было твоей первой ошибкой — решить, что мы именно те, кем кажемся. Да ты просто глупа.
Сжав ее шею, он заставил Рен посмотреть ему в лицо.
— На деле все вышло очень легко. Я мог бы прийти к лагерю в любую минуту, мог назваться кем угодно. Но я ждал, ведь я терпелив и ловок.
Я увидел гонца от свободнорожденных и перехватил его. Перед смертью он рассказал мне все.
Затем я занял его место. Все, что мне было нужно, — это заполучить тебя, одну, лишь на несколько минут. Вот и все, сама видишь.
Глаза его сверкали. Продолжая одной рукой сжимать шею девушки, чтобы она не упала, другой, свободной, рукой он несколько раз ударил ее наотмашь.
— Но ты не давала мне осуществить это! — Тиб снова повернул к себе ее залитое кровью лицо. Белокурые волосы его растрепались, в голубых глазах плясали огоньки, но было видно, что под обликом обаятельного мальчишки скрывается чудовище. — Ты попыталась отослать меня, а пока меня не было, провела атаку на армию Федерации! Глупая, глупая девчонка! Они — ничто!
Все, чего ты добилась, — чуть-чуть замедлила их движение, заставила нас отправлять ползук раньше, чем мы собирались, вынудила нас потрудиться чуть больше, чем мы рассчитывали!
Он упал перед ней на колени, все еще сжимая ее горло железной хваткой. В затуманенной болью голове девушки билась одна-единственная мысль: «Порождение Тьмы».
— Но я убил тех людей — вернее, Глун сделал это за меня. Рвал их на куски, а я слушал, как они вопят, и не делал ничего, чтобы ускорить их смерть. Но это по твоей вине они погибли, не по моей. Я велел Глуну спрятаться и вернулся — слишком поздно, чтобы остановить вашу дурацкую ночную вылазку, но достаточно скоро, чтобы увериться, что она больше не повторится. Потом я ждал, я знал, что выпадет случай застать тебя одну, знал, что так будет!
Он посмотрел на нее с видом умоляющего маленького мальчика и заныл:
— О госпожа, пожалуйста, пожалуйста, возьми меня с собой! Ты ведь обещала? Пожалуйста! Я не помешаю.
Девушка дышала с трудом, мучительно пытаясь выдохнуть забившие ноздри сгустки крови, стараясь не потерять сознания.
— О, прости. Тебе плохо? — Тиб легонько похлопал ее сначала по одной щеке, а потом по другой. — Ну вот! Теперь лучше? — Он засмеялся. — Так на чем я остановился? Ах да — на ожидании. Так вот, сегодняшний день положил ему конец, не правда ли? Ты повернулась ко мне спиной, я свистнул Глуну, чтобы он прикончил птицу рок, привлек твое внимание к ползукам на то время, пока я заколол Крылатого Всадника, а потом стукнул и тебя. Быстро и легко. За несколько секунд все было кончено.
Отпустив Рен, он поднялся. Девушка потеряла равновесие, но, не желая доставить ему удовольствие, постаралась не упасть. В ней разгоралась ярость, пересиливающая усталость и боль, придающая ей силы следить за мальчиком.
«Порождение Тьмы…»
Тиб Арне фыркнул:
— Теперь у тебя нет никакой надежды, не так ли, королева эльфов? Ни малейшей. Они будут искать тебя, но не найдут. Ни тебя, ни Крылатого Всадника, ни птицы рок. Вы просто исчезнете. — Он улыбнулся. — Хочешь узнать куда? Конечно же хочешь. Не важно, куда делись те двое, а ты…
Упершись руками, он вздернул голову — обычная его поза, которой теперь противоречили жестокость в глазах и злоба в голосе.
— Ты отправишься в Южный Страж, к Риммеру Дэллу — с ними!
Запустив руку в карман, он вытащил кожаный мешочек, в котором хранились эльфийские камни. У Рен оборвалось сердце. Эльфийские камни — единственное ее оружие против порождений Тьмы!
— Нам известно о них с тех самых пор, как ты убила нашего брата во Взмахе Крыла. Такое могущество — и теперь уже не твое. Отныне оно принадлежит Первому Ищейке. И ты тоже, госпожа. Когда он разделается с тобой, я попрошу его вернуть тебя мне!
Тиб опять засунул мешочек в карман.
— Не стоило вмешиваться в события, королева эльфов. Пусть бы они шли своим чередом.
Для тебя это было бы куда лучше. Неужели ты забыла, что мы все одного происхождения — эльфы, пришедшие из древнего мира, где мы были королями. Тебе следовало бы попросить разрешения стать одной из нас. Твоя магия дала бы тебе это право. Порождения Тьмы — вот кем было суждено стать эльфам. Некоторые из нас знают это. Мы слышим, о чем шепчет земля!
«Что он говорит?» — недоумевала Рен. Но мысли ее путались, оставаясь бессвязными.
Тиб отвернулся, некоторое время понаблюдал, как ест Глун, а затем свистом подозвал боевого сорокопута. Глун неохотно повиновался, в его крючковатом клюве торчали куски мяса Граяла. Тиб Арне принялся ласкать и поглаживать огромную птицу, что-то тихо приговаривая, смеясь и шутя. Глун внимательно прислушивался, устремив на мальчика пристальный взгляд, послушно покачивая головой. Реп оставалась на прежнем месте, думая, как спастись.
Затем Тиб вернулся к ней, легко подхватил на руки, перебросил, словно мешок с зерном, через серебристо-стальную спину Глуна и крепко привязал. Подойдя к Эррингу Рифту, мальчик скинул тело Крылатого Всадника с утеса в раскинувшиеся внизу густые заросли. По команде Тиба Глун подцепил желтым, измазанным кровью клювом Граяла, подтащил несчастную птицу к обрыву и спихнул вниз. Рен закрыла глаза. Тиб Арне прав: она невероятно глупа.
Мальчик подошел и уселся верхом на Глуна.
— Видишь, магическая сила позволяет нам все, королева эльфов, — бросил он через плечо, устраиваясь поудобнее. — Глун может по своему желанию становиться больше или меньше, сохраняя оперение сорокопута, которое было у него до того, как он стал порождением Тьмы. А я мог бы принять облик сына, которого у тебя уже никогда не будет. Хорошим я был бы сыном, матушка? А? — Он захохотал. — Ты ведь не предполагала, кто я, не так ли? Риммер Дэлл сказал, что ты не заподозришь меня. Что поверишь и подружишься со мной, ты ведь потеряла в Морроуиндле лучшего друга.
Рен почувствовала, как душу ей разъедает горечь, смешанная с отчаянием и унижением. Тиб Арне некоторое время наблюдал за девушкой, а потом рассмеялся.
Глун расправил крылья, и они полетели на восток над равнинами, стремительно уносясь от западных лесов, от ползук, от армии Федерации и эльфов. Девушка следила, как все постепенно исчезает в закатном зареве, а потом в вечерних тенях. Вскоре в сером призрачном одеянии опустилась ночь. Глун нес седоков сквозь тьму, следуя на юг вдоль русла Мермидона к Каллахорну, мимо Керна и Тирзиса, через южные степи.
В полночь они опустились на темную равнину, где их уже ждали несколько всадников и фургон. Откуда они пришли, Реп не знала. Люди были в черных плащах с символами Ищеек — в виде волчьей головы. Их было восемь, мрачных и безгласных призраков в молчании ночи.
Казалось, они поджидали именно Тиба Арне и Глуна. Тиб вручил одному из них мешочек с эльфийскими камнями, двое других сняли Рен с Глуна и внесли в фургон. Никто не произнес ни слова. Рен изо всех сил извивалась, пытаясь выглянуть наружу, но брезентовые занавеси были опущены и закреплены.
Лежа в темноте, она услышала удары крыльев Глуна, снова поднимающегося в воздух. Фургон рывком тронулся с места. Заскрипели колеса, зазвенела упряжь, мерно зацокали в ночи копыта лошадей.
Девушка знала, что ее везут в Южный Страж, к Риммеру Дэллу, и еще она знала, что ей несдобровать.
Глава 27
Близился рассвет, когда Морган Ли заметил со стороны западных степей фургон и всадников, начавших медленный подъем на уступы, что вели к Южному Стражу. Разглядывая пробуждающуюся землю, юноша стоял на утесе, который вот уже три дня служил ему наблюдательным постом. На безоблачном ночном небе меркли луна и звезды, над холмами поднимался туман, заволакивающий лощины и овражки. И этот поднимающийся от земли туман вливался в уходящие ночные сумерки, отбеливая их и делая все более и более призрачными. Разумеется, за исключением фургона и всадников — теней во плоти, чьи движения четко просматривались на фоне разгоравшегося рассвета.