Если бы Бах вел дневник, стр. 17

По всей вероятности, число музыкальных инструментов, принадлежавших Баху, было гораздо больше, чем это указано в данном списке. Но еще при жизни он роздал многие свои инструменты детям. Например, Иоганн Христиан претендовал на два клавира, ссылаясь на то, что отец еще при жизни подарил их ему.

Полная стоимость всего наследства составила 1122 талера 16 крейцеров, что не представляло собой сколько-нибудь значительного состояния. Вдова Баха вскоре впала в большую нищету. 19 мая 1752 года городской муниципалитет выплатил ей 40 талеров за «несколько музыкальных пьес, учитывая ее стесненное положение». Немногим позже ее поместили в богадельню на Хейн-штрассе, где она и умерла 27 февраля 1760 года.

Потомки Баха

Сыновья Баха вскоре обрели столь обширную музыкальную известность, что она даже затмила славу отца. В создании «нового стиля» в музыке значительную роль играл Карл Филипп Эммануил, известный под именем берлинского или гамбургского Баха, а также Иоганн Христиан, «миланский» или «лондонский» Бах. Иосиф Гайдн считал для себя образцом в отношении стиля Филиппа Эммануила. Моцарт, говоря о «баховской» музыке, имел в виду прежде всего сыновей Баха. С большим мастером галантного стиля, «лондонским» Бахом он был в личной связи. Сам Себастьян самым гениальным из своих детей считал Вильгельма Фридемана, человека блестящих способностей, но слабохарактерного. Недавнее издание произведений четвертого сына Баха, Иоганна Кристофа или «бюккебургского» Баха, показало значительность и этого мастера. Карл Филипп Эммануил умер в 1788 году, Иоганн Христиан – в 1782, Вильгельм Фридеман – в 1784 году и Иоганн Кристоф – в 1795 году.

В мае 1800 года Рохлитц, первый значительный исследователь творчества Баха, опубликовал в «Лейпцигской всеобщей музыкальной газете» следующее обращение к читателям:

«Семья Бахов уже вся вымерла, за исключением единственной оставшейся в живых дочери великого Себастьяна Баха. Она уже достигла преклонного возраста и сейчас бедствует».

Обращение это не осталось без последствий. Одним из первых откликнулся из Вены Бетховен, который изъявил готовность отдать одну из своих рукописей в качестве пожертвования. Но семья Бахов еще не вымерла. Последним музыкантом из этой семьи, о котором имеются сведения, был капельмейстер прусской королевы Луизы. Его звали Вильгельм Фридрих Эрнст, отцом его был «бюккебургский» Бах.

Когда 23 апреля 1834 года в Лейпциге был открыт памятник Себастьяну Баху, Роберт Шуман писал об этом в «Новом музыкальном журнале»: «Виновником торжества, кроме Иоганна Себастьяна Баха, был его единственный оставшийся в живых внук, довольно еще крепкий и энергичный старик 84 лет, с белоснежной головой и выразительным лицом, который приехал на празднество вместе с женой и двумя дочерьми из Берлина. Никто ничего не знал о нем, хотя этот человек жил в Берлине более сорока лет. Об условиях его жизни мы не смогли узнать ничего, кроме того, что он был капельмейстером супруги Фридриха III». Он умер 25 декабря 1845 года, с ним вымерла прямая мужская ветвь рода Баха.

Мнение Баха о самом себе

Бах в свое время не стоял в центре всеобщего внимания артистических кругов. Наиболее выдающиеся критики его времени, как Маттесон, Шейбе, Вальтер и Гиллер, при случае относились к нему не слишком деликатно. По их мнению, великими светилами музыки были Телеманн, Гассе, Граун и Кайзер. Захария еще в 1754 году чествовал Телеманна как величайшего музыканта эпохи. Сам Фридрих Великий гораздо больше ценил Грауна, своего композитора, чем Баха или Генделя. Даже в своей семье Баха не оценили по достоинству, несмотря на все уважение, которым он пользовался у детей. «Сыновья Баха были детьми своего века и потому никогда не понимали своего отца. Только из сыновнего уважения они смотрели на него снизу вверх», – говорит Эйтнер, а Щвейтцер добавляет, что «в лондонском Бахе не было даже этого уважения. Об отце он говорил только как о старом упрямце. Если мы примем во внимание искреннюю скромность Баха, его довольство своей судьбой и искреннее восхищение произведениями своих современников, то мы склонны думать, что даже он сам не полностью представлял себе свое, превосходящее всех и вся, значение и свою гениальность. Он не чувствовал себя центром своего времени, и, быть может, именно это дало ему моральную силу стать им».

Великие умы последующих поколений о Бахе

Поколения, последовавшие непосредственно за Бахом, настолько позабыли его, что позже его в полном смысле слова пришлось открывать вновь. Только в кругу его непосредственных учеников память о нем жила более долгое время. Первым биографом Баха был Форкель. Данные относительно его жизни он получил еще непосредственно от сыновей Баха. Работа Форкеля, насчитывающая 98 страниц, была названа им «О жизни, искусстве и произведениях Иоганна Себастьяна Баха. Для патриотических почитателей настоящего музыкального искусства. Лейпциг, 1802». Эту книгу он посвятил барону ван Свитену, который был большим почитателем Баха, другом Гайдна и Моцарта и доброжелателем Бетховена.

Написанная Форкелем биография Баха заканчивается следующими словами: «И этот человек, величайший композитор и величайший исполнитель музыкальных произведений, который когда-либо существовал и, по всей вероятности, будет существовать, был немцем. Гордись им, родина, гордись, но и будь достойной его!»

Рохлиц, первый из известных музыковедов, уяснивший все величие Баха, писал о внезапно вспыхнувшем в 1800 году интересе к композитору: «Вращающееся колесо истории на один миг подняло на самую высокую точку славного Себастьяна Бахал Но он убежден, что время подлинного возрождения Баха еще не наступило, потому что «круговорот событий после более или менее кратких перерывов снова выносит на поверхность те главные направления, которые определены великими человеческими умами».

Моцарт получил возможность познакомиться с искусством Баха у барона ван Свитена. Он писал: «Каждое воскресенье я хожу к барону ван Свитену; мы играем там исключительно только Генделя и Баха. Сейчас я как раз составляю себе коллекцию из фуг Баха, причем в нее входят произведения как Себастьяна, так и Эммануила и Фридемана». Рохлиц сообщает, что через бывшего ученика Баха кантора церкви св. Фомы, Долеса, Моцарт познакомился в Лейпциге с мотетом Баха Споем господу новую песнь; «Моцарт знал Баха скорее понаслышке, чем по его произведениям; по крайней мере, мотеты, которые никогда не были опубликованы, были ему незнакомы. Но едва хор пропел первый такт, как он взглянул вверх, потрясенный; еще несколько тактов – и он закричал: «Что это такое?» Как будто вся его душа сосредоточилась в слухе. Когда хор умолк, он с радостью воскликнул: «Это опять что-то такое, на чем можно учиться!» Ему рассказали, что в школе, где Себастьян Бах был кантором, еще хранят и берегут, как святыню, полное собрание его мотетов. «Очень правильно! вот славно! – закричал он. – Покажите-ка мне их!» Так как партитуры этих песен не было, он попросил дать ему выписанные отдельные голоса. Для тихого наблюдателя было подлинной радостью смотреть, с каким рвением Моцарт сел и разложил листки вокруг себя, держа их в обеих руках, на коленях, на всех ближайших стульях; он забыл все на свете и не встал с места, пока тщательно не просмотрел все, что было из творений Баха. Он попросил себе копии и бережно хранил их».

Бетховен уже признавал выдающееся значение Себастьяна Баха по сравнению с другими представителями этой семьи. Ему принадлежит знаменитое высказывание: «Его нужно звать не Бах – (ручей), а море». В другой раз он сказал: «Старые? Среди них гениями были только немцы Гендель и Бах». Бетховен познакомился с фугами Баха уже через своего боннского учителя Христиана Нефе. По свидетельству его ученика Черни, он целиком знал наизусть «Хорошо темперированный клавир».