Мой милый враг, стр. 50

Бернард не ответил и молча вел его за собой через пустое крыло дома туда, где начинался двойной ряд дверей, за которым, если память ему не изменяет, находился бальный зал.

Эйвери грустно улыбнулся. Еще подростком он считал глупым тщеславием устраивать бальный зал в доме, который был задуман как самое заурядное жилище фермера. Он даже спрашивал себя, как часто здесь на самом деле давались балы. Он переступил порог комнаты в тот момент, когда Бернард откинул последнюю из тяжелых портьер цвета слоновой кости, закрывавших окна и спускавшихся от потолка до самого пола, и застыл на месте, ошарашенно осматриваясь по сторонам.

Взрослый экземпляр водяного буйвола касался лапой начищенных до блеска половиц, застыв в такой позе навеки благодаря искусству таксидермиста. Рядом чучело тигра удобно разлеглось между манекеном в боевом наряде маори и другим — в одежде бедуина. Крокодил, чьи стеклянные глазки зловеще поблескивали в лучах солнечного света, проникавшего в окно, казалось, наслаждался здесь весенним теплом. Вдоль стен по периметру были расставлены длинные столы и стеллажи, на которых рядами располагались его находки, каждая из которых была снабжена аккуратно надписанным ярлыком.

Все, что он когда-либо присылал Бернарду, нашло свое место в этом зале! Более хрупкие предметы были укрыты стеклянными колпаками, а с тех из них, которые находились на открытом воздухе, недавно убрали пыль. На ярлыках, надписанных таким знакомым, безошибочно узнаваемым для него женским почерком, были указаны год, регион и обстоятельства приобретения того или иного артефакта.

Он лишился дара речи, не зная, что следовало сказать в подобной ситуации. Парень даже и не подозревал, что именно он только что с ним сделал. Ни одна женщина, движимая исключительно чувством долга, не стала бы прилагать столько усилий, чтобы вести летопись жизни мужчины, к она не питала ни малейшего уважения. Здесь, перед его глазами, находилось неопровержимое свидетельство того что Лили Бид никогда не относилась к нему с пренебрежением — ни тогда, ни теперь.

Однако это все равно ничего не меняло. Разве у них могло быть общее будущее? Он так хотел иметь семью, детей, которые носили бы его имя…

Не сказав ни слова, Эйвери крупными шагами вышел из комнаты, и гулкое эхо его шагов казалось отголоском его чудовищной утраты.

Глава 21

В конце концов Бернард так и не поехал на прием к Камфилдам. Сославшись на крайнюю усталость, он остался дома, взяв, однако, с матери слово отправиться туда без него. А поскольку остальные не смогли найти достаточно убедительного предлога, чтобы последовать его примеру, им волей-неволей пришлось заняться приготовлениями к торжеству. Как следствие этого, когда дамы заняли места в экипаже, который должен был доставить их в поместье Камфилдов, вид у них был настолько обреченный, словно они собирались на допрос, а не на вечеринку, что на удивление точно отражало настроение самого Эйвери. Всю дорогу они упорно молчали, и тишина нарушалась лишь периодическими приступами чихания у Эйвери. Они в конце концов стали настолько частыми и сильными, что Лили была вынуждена прервать молчание.

— Что с вами? — спросила она раздраженно. Тем же раздраженным тоном он ответил:

— Это все проклятые лошади.

— Лошади?

Он едва мог различить ее очертания в полумраке кареты. Капюшон плаща скрывал ее лицо, и только темно-алые губы виднелись в свете фонарей, покачивавшихся по бокам экипажа.

— У меня ужасная аллергия на этих животных, — бросил он в ответ.

Если даже она узнает о его слабостях, какое это теперь имеет значение? Она и так уже всецело завладела его сердцем, этим до отвращения чувствительным органом.

Его признание вывело ее из задумчивости. Она наклонилась к нему.

— Но я думала, что…

Что именно думала Лили, так и осталось для него тайной, поскольку она тут же снова плотно сомкнула губы и отвернулась, упорно храня молчание весь остаток пути.

Сразу по прибытии на место Лили выскользнула через дверь напротив, а Эйвери помог Франциске и Эвелин выйти из экипажа. К тому времени, когда он поднялся с ними по ступенькам к парадному крыльцу, Лили уже исчезла в доме.

Эйвери переступил порог и внимательно осмотрелся по сторонам. Камфилд явно вложил немалые средства в перестройку дома. Извилистая лестница с резным орнаментом поднималась вверх от выложенного мрамором пола. Огромные букеты цветов стояли в причудливо украшенных урнах по обе стороны от сдвоенных дверей, ведущих в необъятных размеров танцевальный зал, вся мебель в котором — по крайней мере насколько мог заметить Эйвери — была отодвинута к стенам, чтобы освободить место для гостей.

Гостей здесь было много — даже слишком много. Добрая сотня их сновала по комнате из угла в угол, о чем-то весело переговариваясь, теснясь и толкая друг друга с нарочитой неловкостью журавлей в брачный период — шеи гордо выпрямлены, подбородки выпячены вперед, глаза окидывали оценивающим взором проходящих мимо гостей, а те, в свою очередь, оценивающе разглядывали их самих.

Как ни странно, но это человеческое стадо, похоже, получало от подобного времяпрепровождения немалое удовольствие. Лица горели от возбуждения, губы расплывались в улыбке, время от времени раздавался чей-то звонкий смех, сопровождаемый звоном бокалов и дорогого фарфора, довершая этим картину общего веселья.

Лили нигде не было видно. С угрюмым сознанием долга Эйвери проводил Франциску и Эвелин вдоль длинного ряда собравшихся, коротко кивнул Камфилду, склонился мимоходом к ручкам обеих его сестер и наконец, к своему облегчению, достиг конца зала. Где же Лили?

Он недовольно поморщился, когда обе барышни Камфилд буквально вцепились в его рукава, и только вмешательство их брата избавило Эйвери от их чрезмерного внимания. Он вынул из кармана часы. Прошел всего лишь час, а он уже испытывал смертельную скуку.

— Должна признать, Эйвери, что ты прекрасно выглядишь в вечернем костюме, — игривым тоном заметила Франциска. — Как хорошо, что тебе так быстро удалось найти портного, чтобы он снабдил тебя всем необходимым!

— Гм…

— Как всегда, ты образец красноречия. Кто на самом деле писал твои рассказы, дорогой?

Франциска и не ждала от него ответа. С пылающим румянцем на щеках и блестящими от возбуждения глазами она окинула взглядом толпу, невольно напомнив ему лису, попавшую в курятник.

— Я знаю, тебя это утомляет, но, пожалуйста, постарайся держаться с остальными как можно любезнее. Лили будет гораздо легче, если все графство узнает, что ты на ее стороне.

— Я всегда любезен, — ответил он. — Кроме того, Лили не нуждается в моей поддержке. Ей ровным счетом наплевать на этих людей и их мнение, иначе она бы не стала разгуливать по всей округе в штанах — только не спорь со мной, Франциска! — и смущать прислугу своими речами. Должно быть, она и сейчас в этом своем тряпье. Только розового цвета.

— Гм… — Улыбка Франциски выглядела подозрительно самодовольной.

— Да куда она подевалась, черт возьми? Тебе не кажется, что ей следовало бы проводить больше времени рядом с тобой?

— Осторожнее, дорогой, — посоветовала ему Франциска. — Ты стал слишком уж раздражительным. Если ты посмотришь вон туда, то без труда ее обнаружишь.

Эйвери осмотрелся по сторонам и заметил среди толпы Мартина Камфилда. С сияющим от удовольствия лицом тот беседовал с какой-то брюнеткой, чья стройная спина была почти полностью обнажена. Дама начала медленно поворачиваться в его сторону. Эйвери пожалел, что Лили не могла видеть, как этот тип распускал слюни при виде… Лили!

Да, это была Лили, облаченная — или, вернее, разоблаченная — в до ужаса откровенное платье из полупрозрачного черного шелка, надетое поверх блестящего чехла телесного цвета. Корсаж и юбка были украшены вышивкой в виде черных роз, с каждой из которых ему подмигивали темные гагатовые бусины. Ее шея и плечи возвышались, подобно полированному янтарю, залитому лунным сиянием, над мерцающей тканью, плотно облегавшей бюст. И куда только, черт возьми, она спрятала свои штаны?!