Марийкино детство, стр. 38

По утрам, убирая постель, она спрашивала Веру:

– Скажи, я сегодня со сна ничего не говорила? Мне страшное что-то приснилось…

А в те вечера, когда Стэлла уходила в цирк одна, Марийку трясло как в лихорадке. Марийка рано ложилась спать, но не засыпала, а долго лежала, уткнувшись носом в подушку. «Вот сейчас Стэлла уже, наверно, вышла из дома, – думала она, – вот сейчас она подходит к цирку».

Утром Стэлла прибегала в подвал, и, если был кто-нибудь посторонний, говорила с безразличным видом:

– А Сметанинша. сегодня опять ругалась…

Марийка знала: это значит, что у Саши всё благополучно.

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ В ЦИРКЕ

Прошла неделя.

Марийка с Верой сидели за починкой белья и, чтоб было веселее, рассказывали друг другу сказки. Вернее, рассказывала одна Марийка: она всякий раз выдумывала новую сказку, так что Вера только диву давалась, откуда она их столько знает.

Сегодня Марийка рассказывала про мальчика, у которого были волшебные синие очки. Стоило ему надеть эти очки, как он начинал угадывать чужие мысли.

– И вот, понимаешь, приходит он к толстому мельнику и просится переночевать. Мельник ему ласково говорит. «Что ж, ночуй, мне не жалко». А мальчик надел свои очки, посмотрел на мельников лоб и сразу прочитал все его мысли…

Марийка остановилась на полуслове. В окошко она увидела ноги Стэллы в туфлях на высоких каблуках. Потом показалось и Стэллино лицо.

Она заглядывала в подвал и делала какие-то странные гримасы.

Марийка воткнула иголку в простыню и опрометью выбежала вон.

– Ты куда? Опять секретничать? – кричала ей Вера вслед.

Когда Марийка выскочила из подвала, она увидела, что Стэлла стоит в глубине двора, возле помойки, и машет ей рукой:

– Скорей, Марийка, скорей…

Стэлла была бледная, волосы растрёпаны, кофточка, видно надетая второпях, застёгнута вкривь, не на те пуговицы.

«Кончено! Сашу арестовали…» – подумала Марийка. Она подбежала к Стэлле, схватила её за плечо и спросила шёпотом:

– Арестовали, да? Арестовали?

– Да нет же, – зашептала Стэлла, – понимаешь, только что у нас были гайдамаки. Они приказали папе завтра устроить в цирке представление. Папа сказал, что это невозможно, что в цирке протекает купол и почти все артисты разъехались… А они и слушать не хотят. Сказали – если завтра не будет представления, то папу расстреляют… Папа побежал к борцам Макаровым.

– А как же Саша?

– Папа говорит, что Саша должен остаться в цирке, ему больше некуда деваться. Он наденет рабочую куртку и сойдёт за служителя. Это на один только вечер.

– А вдруг узнают? Саша говорил, что за ним следили.

– Не узнают!… Ну, я побегу сейчас штопать трико. Мне ведь тоже завтра выступать. Ты пойдёшь со мной пораньше в цирк и поможешь мне одеться. Ладно?

– Ладно.

Марийка вернулась домой и молча села за шитьё.

– Ну что, насекретничались со своей Стэллочкой? – спросила Вера, поглядывая на неё искоса.

– Это не секреты. Стэлла пришла сказать, что завтра она выступает в цирке.

– Да ну её с её цирком! Кончай лучше сказку. Какие же у мельника были мысли?

Марийка задумалась и не слышала Вериных слов.

– Марийка! Ну как тебе не стыдно! Что ж дальше было?

Марийка вздрогнула и уколола палец.

– Я ещё дальше не придумала, – сказала она.

На следующий день на стене цирка появился наспех намалёванный плакат:

Патапуф распорядился, чтобы сняли доски, которыми был заколочен вход. Две кассы у входа зияли выбитыми стёклами, земля была покрыта обломками стекла и кусками облупившейся штукатурки. Лошадиные головы на барельефах, украшающих здание цирка, почти все были с отбитыми ноздрями и ушами.

Вечером толпа повалила в цирк. Здесь были гайдамаки, солдаты и множество мальчишек, которые, разузнав о даровом представлении, сбежались с самых дальних улиц.

Были здесь и Вера с Машкой, и Сенька, и Митька Легашенко, и Володька из 35-го номера. Они пришли в цирк задолго до начала представления. Марийки с ними не было. Она сказала, что пойдёт к Стэлле в уборную, а сама побежала искать Сашу. Он стоял в глубине полутёмного коридора и складывал какие-то доски.

Лицо у него было выпачкано в саже, на плечах драная широкая куртка, на голове кепка. Когда Марийка шла мимо Саши, он подмигнул ей.

В большой уборной собрались все артисты, которых Патапуфу удалось разыскать.

Здесь были борцы-акробаты братья Макаровы, грудастые широкоплечие парни в чёрных трусиках.

Они боролись друг с другом, чтобы corреться, так как в нетопленной уборной стояла стужа. Танцовщица Зоя Жемчужная, которая последнее время служила телефонисткой, сидела в пальто и ботиках перед зеркалом и красила щёки.

Стэлла, склонившись над коптилкой, зашивала последние дырки на своём старом трико. Посреди уборной стоял с собачонкой под мышкой дрессировщик Адольф, он же Андрей Иванович. Это был очень высокий и худой мужчина, с длинными, как у священника, волосами, падавшими на воротник его бархатной блузы.

– Ну и температурочка! – говорил он, гладя свою дрожащую собачонку. – Не знаю, Зоя, как вы будете танцевать в вашей газовой юбочке. Выдумали тоже представление! Ерунда…

В уборную вбежал Патапуф. Пальто у было расстёгнуто, на шее болтался пёстрый шарф. Он вытер платком потный лоб и сказал:

– Сейчас начинаем! Полный цирк гайдамаков. Макаровы, готовьтесь к выходу!

– А купол починили? – капризно спросила Зоя.

– Затянули дыру брезентом. Ничего, ничего, всё сойдёт прекрасно.

Марийка подошла к Стэлле и поправила ленту в её волосах:

– Ты готова?

– Успею, Вот только зашью ешё четыре дырки. Мой выход предпоследний. Ну, как там, всё в порядке? – Стэлла глазами указала на дверь.

– Он доски носит. Я с ним не говорила – вдруг кто увидит, – сказала Марийка, еле шевеля губами.

– Правильно. Ну, иди скорей, сейчас начало. Слышишь, как хлопают?

Марийка побежала смотреть представление. Вера приберегла для неё место рядом с собой.

Гайдамаки хлопали, топали ногами и пронзительно свистели.

– На-чи-най! Вре-мя!

Цирк был освешён только наполовину. Посреди купола большая брешь была кое-как затянута брезентом.

Вышел Патапуф в чёрном фраке.

Подняв руку, он несколько секунд подождал, пока уляжется шум, потом поклонился и густым, бархатным голосом, какого Марийка у него никогда ещё не слышала, объявил:

– Известные борцы-акробаты братья Ринальди. Внимание – Ринальди!…

Макаровы, кувыркаясь, выскочили на арену, разостлали коврик, начали прыгать друг дружке на плечи и бороться.

– Оце-добре! Дуже добре! – кричали гайдамаки и хлопали так, что тряслись стены.

Они заставили Макаровых три раза подряд повторить номер, чему были очень рады все мальчишки.

– Вторым номером нашей программы, – объявил Патапуф, – выступит известная балерина Зоя Жемчужная.

Под звуки вальса на грязную, затоптанную арену выпорхнула Зоя.

Зрители все сидели в пальто и тёплых шапках, а на Зое было розовое шёлковое трико и газовая юбочка. На её голые руки и плечи жалко было смотреть. Но Зоя как ни в чём не бывало кружилась на кончиках пальцев и с улыбкой посылала в публику воздушные поцелуи.

Кто-то бросил к ногам Зои бумажный пакет, из которого посыпались галеты.

Потом выступил Адольф со своей тощей дрессированной собачонкой, у которой можно было пересчитать все рёбра.

Собачка начала старательно плясать на задних лапках. Она плясала, кружилась, подпрыгивала до тех пор, пока не заметила несколько валяющихся на песке галет. Тут, к великому смущению Адольфа, собачонка с жадностью накинулась на галеты, и сколько он ей ни кричал: «Бобби, Бобби, пиль!» – она не обращала на него никакого внимания и с хрустом продолжала грызть галеты.

Марийка посмотрела на Веру. Лицо у той было покрыто пятнами, она смеялась, но на глазах у неё стояли слёзы.