Русский советский научно-фантастический роман, стр. 5
Попытки чисто литературного определения фантастики неудовлетворительны как раз потому, что снимают эти краеугольные вопросы метода. В литературных определениях научная фантастика уравнивается с вненаучной в рамках некой фантастики вообще. (Неравноценные, с точки зрения науки, они, мол, равноправны перед лицом искусства). Фантастика как метод заменяется, таким образом, фантастикой — литературным приемом. Такая теория создана была известными писателями А. и Б. Стругацкими и А. Громовой [18] и в ней, на наш взгляд, источник путаницы, снизившей идейно-художественное значение их собственного творчества.
В природе современной фантастики важно не столько то, что объединяет и разъединяет ее, с одной стороны, с наукой, а с другой — с литературой, сколько то, что определяет ее отношение к действительности. Хотя научное мировоззрение присутствует в разных типах художественной литературы в разной мере, сегодня оно во всех, случаях остается конечным мерилом. В определениях фантастики не столь существенны жанровые разграничения, сколь методологические. Важно не то, какое место занижает тот или иной вид фантастики в иерархии литературных форм, а то, какая методологическая специфика определила это литературное своеобразие.
Научная фантастика многое взяла от художественной литературы и в значительной мере ей обязана своим сравнительно высоким сегодня художественным уровнем. Но все же первопричина нынешнего расцвета научной фантастики в другом — в том, что научно-технический прогресс стал оказывать на общественную жизнь такое большое воздействие, что возникла необходимость в опережающем его осмыслении. Еще пятьдесят лет назад научно-фантастическая литература не могла иметь столь прямой социальной действенности, потому что будущее не смыкалось с современностью так стремительно.
Частные научно-технические темы, отдельные аспекты отношения науки и техники к человеку и обществу охватывают повесть, рассказ, новелла. Но проблемы будущего сегодня столь многосложны, что ответ на вопрос вопросов: что обещает нам научно-технический прогресс в целом и как направить его на благо человека, — может дать только развернутая многоплановая форма романа либо эквивалентный ей цикл рассказов и повестей.
Тип научно-фантастического романа нынче необычайно многообразен — от социально-философской утопии до научной сказки и от традиционной технологической фантастики до новой формы фантастико-психологического повествования. Обоюдоострость научно-технического прогресса повела к тому, что наряду с позитивной утопией, зовущей к братству и социальной справедливости, получил развитие и фантастический роман-предупреждение, предостерегающий от опасных нежелательных тенденций научно-технического и социального развития.
Форму традиционного научно-фантастического романа с самого начала определила специфика объекта и метода. Жюль Верн, приспосабливая к своей популяризаторской задаче роман путешествий и приключений, делал приключение носителем научных сведений и вместе с тем изменил характер повествования: под приключение была подведена научная подкладка. В «реалистическом» романе действие развертывается силой событий и людских воль и страстей. В жюль-верновском «романе в совершенно новом роде» события подчинены логике изобретательской мысли, его герои выходят из самых невероятных положений благодаря своему творческому гению.
Сюжетная динамика обрела, таким образом, важное новое свойство — интеллектуальную мотивировку. В научно-фантастическом сюжете, пожалуй как нигде, наглядно реализовалось творческое начало человека по отношению к объективной «судьбе». Вот это и отличает научно-фантастическое повествование от детективного и других смежных жанров.
В современном научно-фантастическом романе поэтическая структура явно сдвинулась с приключения-действия к «приключению мысли», и тем более что наука вошла в круг явлений, имеющих для нас прямую эстетическую ценность: ее уже не надо снабжать приключенческой декорацией. Однако в ранний период советский научно-фантастический роман ориентировался и на просветительскую фантастику. С другой стороны, он граничил (в 20-е годы да и позднее) с пародийно-фантастическим и приключенческим романом, с романом производственным, с политическим памфлетом; на него оказала воздействие романтическая фантастика А. Грина.
Соотношение со смежными жанрами — одна из главных трудностей исследования научной фантастики. Автор этой книги не счел себя в праве обойти ее, хотя и не старался исчерпать эту тему. Главной своей задачей он считал историко-литературную характеристику русского советского научно-фантастического романа. Теоретические замечания, в том числе изложенные выше, не претендуют, конечно, на законченную теорию и призваны лишь ввести читателя в специфику научно-фантастической литературы.
Автор хотел бы надеяться, что его работа поможет литературоведам, преподавателям, библиотекарям и всем, кто интересуется научной фантастикой, ориентироваться в этом популярном и малоизученном потоке художественной литературы. Дополнительным справочником послужит библиографическое приложение.
Автор пользуется случаем выразить сердечную признательность всем, кто содействовал выходу в свет этой книги, особенно сотрудникам Пушкинского дома и его библиотеки, а также ленинградским писателям и критикам-фантастам, чьи замечания имели особую ценность.
Страницы предыстории
В 1916г. в «Теории словесности» А. Пресс утверждал, что фантастического романа в России еще не было, [19] а в 1934 г. К. Федин на Первом съезде писателей сожалел, будто этот роман у нас уже «умер и закопан в могилу». [20] Можно подумать, что за два десятилетия он успел народиться и отцвести. В 1938 г. А. Беляев призывал: «Создадим советскую научную фантастику» (так называлась его статья). [21] Но к этому времени один только Беляев создал целую библиотеку фантастических романов. «Куда нам, писателям технически отсталого народа, сочинять романы о машинах и полетах на другие планеты!», [22] — иронизировал К. Чуковский над «Аэлитой» А. Толстого, не ведая, что именно эта книга положит начало новой разновидности советской литературы и как раз тогда, когда Россия еще оставалась отсталой страной…
«Роман в совершенно новом роде», [23] как назвал Жюль Верн созданный им жанр, формировался у нас медленно в силу технической отсталости, но предубежденность ученой критики не позволила заметить, что зародился он все-таки еще в прошлом веке и не только в русле научно-технического прогресса, но и в связи с передовой общественной мыслью.
В России, как и на Западе, научная фантастика в первоначальной форме существовала в «синкретизме» с социальной утопией. Характерна в этом отношении незаконченная утопия В. Ф. Одоевского «4338 год. Петербургские письма» [24], — по-видимому, первое в России произведение, бросавшее взгляд в будущее с высоты научно-общественной мысли. Одоевского можно считать пионером научной фантастики не только в России: «Петербургские письма» появились в 1840 г. — за 22 года до первого романа Верна и столько же лет спустя после «Франкенштейна, или Современного Прометея» Мэри Шелли, романа, от которого некоторые ведут начало современной фантастики. «Петербургские письма» — научно-техническая утопия в форме распространенного в первой половине XIX в. эпистолярного романа. Вымышленный автор записок перенесен в будущее в сомнамбулическом сне, в котором превратился в китайского студента, путешествующего по России 44-го столетия.