Серебристые сумерки, стр. 29
Краешком сознания Джош понимал, что он вовсе не желал такого поворота событий. Но теперь уже поздно было об этом думать. Сейчас он только чувствовал всепоглощающую страсть Анны, которая захлестнула и его самого. Ему казалось, что он уже почти растворился в этой женщине, и теперь уже не разобрать, где она, а где он сам. Все это походило на безумие. Джош никогда не испытывал ничего подобного.
Руки Джоша осязали стройное и податливое тело Анны, прошлись по изгибу талии, опустились на бедра. Джош чувствовал, что у него дрожат пальцы, да и сам он весь дрожал, и сердце колотилось с бешеной силой. Джош успел подумать: “Я знал… знал, что это произойдет с нами…” А потом он уже ни о чем не мог думать – потому что Анна целиком заполнила его.
Джош осторожно уложил Анну на скамью, его ладонь легла на ее ногу. Легкая ткань подола покорно поднималась вслед за его рукой, которая уже легла на колено, потом коснулась бедра.
– Анна! – только и успел торжествующе прошептать Джош.
“Нет, нельзя, – мелькнула у Анны смутная мысль, – это не должно случиться!..” Но тело ее пылало, голова кружилась, и тут Анна ощутила на себе теплую тяжесть. Ночной воздух щекотал ее голые ноги, которыми она сжимала бедра Джоша. “Господи, неужели это со мной?..” – мелькнуло где-то вдали, но тут же исчезло, сметенное водоворотом чувств. Заполнившее Анну желание отогнало прочь все мысли. Джош. Это все, о чем она сейчас могла думать…
Джош на мгновение отстранился, его ладонь скользнула вниз и очутилась между их телами. Внезапная вспышка паники заставила Анну открыть глаза, она увидела лицо Джоша, сведенное судорогой желания. Дыхание его было прерывистым, горевшие огнем глаза глядели прямо в глаза Анны.
– Останови меня, Анна! – хриплым шепотом взмолился Джош. – Останови…
Анна понимала, что он прав, что пока еще не поздно… Им не следовало делать этого. Она не должна…
Однако руки сами обвились вокруг его плеч, губы искали его губы, и единственным звуком, вырвавшимся из ее горла, оказался короткий, приглушенный вскрик… Анна почувствовала, как напряглось тело Джоша, и подалась ему навстречу. “Надо, надо остановить его…”
Но было уже поздно.
Глава 12
Стояло ясное осеннее утро. Джош неторопливо брел по покрытой росой траве в направлении особняка. Прохладный воздух бодрил, вызывая смутные воспоминания о доме и… об Анне – в свете камина, с распущенными по плечам волосами, теплым румянцем на щеках и сверкающими глазами. Анна. Похоже, ее присутствие он теперь ощущал везде.
Джош знал, что после близости с женщиной такое бывает. Иногда даже возникает нежность, и это может длиться часы, а то и дни. Иногда, если очень повезет, это чувство растягивается на годы. Но того, что сейчас испытывал Джош, раньше с ним не происходило никогда. Нынешние чувства были настолько непривычными и яркими, что порой просто ошеломляли его, как это было прошлой ночью, когда он уходил от Анны.
С самого начала он знал, что так должно случиться, и оказался прав. Его мать сказала бы, что это судьба. Едва увидев Анну, Джош понял это, но происшедшее все равно оказалось неожиданным. Его бедное воображение не могло ему подсказать такого.
Джош поднялся по ступенькам, взялся за ручку двери… Затем, улыбнувшись, он наклонился и отстегнул шпоры и только тогда вошел.
В доме было по-утреннему прохладно и тихо. Солнце еще не устремило лучи в окна, а слуги были заняты делами в задней части дома. Джош почувствовал волнующий запах готовящегося завтрака, из кухни донеслись какие-то звуки, однако вскоре все опять стихло.
Он задержался в гостиной, очарованный атмосферой этой комнаты: в ней явственно читался вкус хозяйки. Подобная комната, безусловно, не могла принадлежать ни фермеру, ни даже просто американцу. На стенах обои с темными розами, кресла на тонких ножках, несколько маленьких пухлых диванчиков, обтянутых полосатым шелком. Окна закрывали тяжелые розовые портьеры, изящные безделушки из фарфора и стекла стояли повсюду, где только возможно. Столы покрыты кружевными и ситцевыми скатертями, и даже ножки пианино, как ножки скромницы, задрапированы материей. Увидев это, Джош усмехнулся.
В углу стоял граммофон, заинтересовавший его. Как-то раз Джош видел фотографию граммофона в одной из газет, однако назначение этого предмета так и осталось для него непонятным. Рядом находился “волшебный фонарь” – однажды Джош имел дело с таким в Денвере, поэтому точно знал, что это за штука. Он взял фонарь, посмотрел в глазок и увидел какой-то пасторальный пейзаж, возможно, английский. Джош поставил фонарь на место. В Денвере картинки были гораздо интереснее.
Неделю назад, даже еще вчера, Джош смотрел на эту комнату, с ее шикарной обстановкой и всякими механическими игрушками с пренебрежением, а то и с возмущением. Но сегодня она казалась ему уютной и элегантной, потому что это была комната Анны. Везде чувствовалось прикосновение ее руки. Именно этим Джош мог объяснить столь кардинальную перемену своего отношения к гостиной.
Услышав шаги в холле, он вернулся к двери. Увидев его, служанка раскрыла рот и едва не выронила тяжелый поднос, который несла.
– Это завтрак для мисс Анны? – поинтересовался Джош.
Служанка будто остолбенела и безропотно дала Джошу забрать у нее поднос.
– Эй, послушайте… – только и смогла вымолвить она.
– Иди занимайся своими делами, – велел Джош. – А поднос я сам отнесу.
Глаза служанки округлились от страха.
– Нет, сэр, это невозможно! Никому не разрешено подниматься наверх. Мисс Анна, она же меня выгонит, да и вас тоже. Прошу, сэр, не делайте этого!
Джош, уже поднимавшийся по лестнице, обернулся и подмигнул.
– Успокойся, Лизабель, никто тебя не выгонит, – весело заверил он. – А о себе я сам позабочусь.
Оставив ошеломленную служанку стоять столбом в холле, Джош продолжил свой путь, весело перескакивая через две ступеньки.
Анна сидела у туалетного столика и неловкими, судорожными движениями расчесывала волосы. Женщина, глядевшая на нее из зеркала, казалась больной и вялой – под глазами лиловые тени, выражение лица какое-то отстраненное и безжизненное.
Пожалуй, впервые в жизни Анна вообще не спала всю ночь. Она не помнила, как покинула летний домик. В груди болью отзывалась память о бесчисленных поцелуях, бесконечных ласках, перемежаемых нежным шепотом. Какая злая сила привела ее к тому, что она оказалась вне времени и пространства? Та женщина, которая вчера была в летнем домике, и та, которая сейчас смотрела из зеркала, ничем не напоминали друг друга. Только когда Анна добралась до своей спальни, зажгла лампу и увидела в зеркале растрепанную, раскрасневшуюся фурию с горящими глазами, только тогда она вернулась к реальности. И эта реальность настолько ошеломила ее, что Анна с трудом теперь приходила в себя.
Расческа с ручкой из слоновой кости выпала из ее онемевших пальцев, задев туалетный столик и стоявшую на нем бутылочку с туалетной водой. Анна не заметила этого, она вцепилась в край столика в героической попытке отогнать воспоминания, но безуспешно. На нее вновь обрушилось это обжигающее и леденящее-потрясение, и не было способа избавиться от него, как ни старайся.
Господи, что же она натворила? Анна как бы увидела себя со стороны и содрогнулась. Вот она в темноте извивается всем телом под тяжестью ковбоя, подол задран, от необузданного желания с губ слетают непристойные крики. Его руки ласкают ее, губы ищут ее губы, тяжелое тело вдавливает ее… Анну охватила дрожь. Нет, этого не могло быть! Анна Эджком не могла так себя вести.
Ведь у нее и в мыслях не было ничего подобного. Так, безобидные фантазии, безвредное любопытство, смутный сон, но и только. Могла ли она подумать, что зайдет так далеко? Да разве она могла себе такое даже представить?
Замужество оставило у Анны смутные воспоминания о торопливой, неловкой возне под одеялом, выполнение супружеских обязанностей не было особо приятным делом, но от этого нельзя было уклониться. Разве она могла представить себе, что те же самые, в сущности, нелепые действия могут так пьянить и лишать разума? Никогда с мужем Анна не испытывала и не позволяла себе того, что испытала и позволила прошлой ночью. И самое страшное… самое ужасное заключалось в том… что она наслаждалась этим. Возможно, объективная оценка собственного поведения и привела ее в столь плачевное состояние сегодня утром.