Шпионский роман, стр. 25
– Селенцов! Это начальник управления! Предлагаю поговорить!
Почему начальник управления, растерянно подумал Егор, но в следующую секунду догадался: шеф нарочно важности прибавляет, хочет шпиона своими ромбами и орденами соблазнить, чтоб последний патрон не на себя, а на чекистскую шишку потратил. Вот это человек! Ведь застрелит его сейчас Вассеров связной, сто процентов застрелит!
Не мог Егор смотреть на такое спокойно – нарушил приказ командования.
Выскочил из укрытия, отфутболил в сторону подвернувшийся под ноги мяч, догнал старшего майора.
– Дорин, ты? – вполголоса спросил Октябрьский, не оборачиваясь. – Ну конечно, у кого еще дисциплина хромает… Значит, так. Если выстрелит, сразу на него и своим знаменитым апперкотом в нокаут. Соплей надо мной не ронять, плач Андромахи не закатывать.
– К-какой плач? – заикнулся от напряжения Егор.
– Эх, чему вас только в школе учат…
Бревенчатый сруб был уже совсем близко.
– Избушка-избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом! – крикнул старший майор.
И вдруг из низенькой дверцы высунулась рука с пистолетом. А за ней, пригнувшись, вышел Егоров собутыльник.
Дорина взглядом не удостоил – держал на мушке Октябрьского.
– Если вы такой наблюдательный и слежку заметили, что ж на улице пальбу не открыли? – спросил шеф самым обычным, разговорным тоном, останавливаясь.
Остановился и Егор.
– Да знаете, место подходящее выбирал, – так же мирно ответил связной. – Природу люблю. Хотелось на деревья посмотреть, напоследок… Настоящий генерал, не ряженый, – сказал он, как бы сам себе. – По глазам видно.
Вот зачем вылез – убедиться, понял Егор. Сейчас точно выстрелит!
А шеф этого словно не понимал.
– Что сейчас-то на деревья смотреть, они еще почти мертвые, почки одни, – сказал он, с наслаждением вдыхая весенний воздух. – Вот через неделю листочки полезут, самое лучшее время года. Захотите – сами увидите.
На эти слова Селенцов улыбнулся:
– Искушаете вы меня, господин генерал.
Произнесено это было таким тоном, что Егор понял: не о листочках речь, а все о том же последнем патроне.
Дорин не сводил глаз с пальца, лежавшего на спусковом крючке. Одно крошечное сокращение мышц, и будет поздно. А что, если кинуться на связника? Рефлекторно он должен выстрелить в нападающего – это, как говорил тренер дядя Леша, психофизика. Может, повезет – не на смерть положит, а только ранит.
Тут Егору показалось, что роковой палец чуть дрогнул, и младший лейтенант с места рванул вперед, заслонив собой шефа.
Скорость движений у без пяти минут чемпиона была хорошая, маневренность и вовсе отличная, но выстрел прогремел раньше, чем кулак Егора мог достичь цели.
Селенцов молниеносно вскинул руку к подбородку. Приглушенный хлопок – и шпиона швырнуло затылком об избушку. Мощнейший хук справа рассек пустоту, а сам Дорин впечатался в бревенчатую стенку. Мало того, что больно ударился локтем, но еще и на ногах не удержался – рухнул на самоубийцу.
Сразу же, конечно, вскочил. Увидел задранную голову Селенцова с пульсирующим пулевым отверстием выше горла. Содрогнулся. Конец! Шеф, чтобы взять агента, жизнью рисковал, а он, Дорин, всё испортил!
На старшего майора Егор боялся и смотреть. Что-то он сейчас скажет?
Октябрьский сказал, задумчиво:
– М-да. Не соблазнился почками-листочками наш любитель природы… Что ты, Дорин, съежился? Правильно действовал. Больно у него реакция хорошая. Жалко. Ну, заглянем в гости к Бабе-Яге. Что там с рацией?
Паршиво было с рацией. Остались одни обломки – судя по следам, «Связной» расколотил передатчик пистолетной рукояткой.
– Шеф, – угрюмо произнес Егор в нарушение всякой субординации, – как вы могли так под пулю лезть? Ладно я, я младший лейтенант. А если из-за каждого связного старший майор госбезопасности станет жизнь класть…
– Это не «каждый связной», это был ход к Вассеру, а стало быть, ключик ко всей германской «затее», – очень серьезно ответил Октябрьский. – Тут, очень возможно, судьба нашей родины на карту поставлена… И потом, Егор, я человек суеверный, в предсказания верю. Мне в четырнадцатом, перед той войной, цыганка нагадала, что я ровно в полдень умру, а сейчас уже без пяти два.
И подмигнул.
Итоги операции на Девичьем Поле были хуже некуда: трое сотрудников мертвы, пятеро ранены. Селенцов продал свою жизнь дорого.
– Если у Вассера такие связные, то каков же он сам? – спросил Егор, глядя, как уносят мертвых товарищей.
Октябрьский только нахмурился – видимо, думал о том же.
– Товарищ старший майор, рация вызывает!
В маршрутке шеф приложил к уху головной телефон. Немного удивился:
– Григорян, ты? Что такое?
Даже в трех шагах было слышно, как дрожит и срывается голос Демидыча.
– Товарищ старший майор, виноват, недосмотрел… Главное, он спокойный был. Щей поел, добавку попросил… А сейчас захожу – он в серванте стекло сломал, и осколком себе по горлу…
Это Демидыч про Степана, ахнул Егор.
– Хорошие дела, – оборвал шеф писк наушников. – Я ведь говорил: паршивые щи у Валиулиной. – И отсоединился.
Он еще может шутить! Связной мертв, передатчик разбит, а теперь еще и радиста нет. Полный провал, по всем направлениям…
Рация снова замигала.
– Октябрьский слушает, – тускло сказал шеф.
– Ну что у тебя? Докладывай.
Нарком!
Глава восьмая
Девятичасовые новости
Сбоку было видно, как у старшего майора заходили желваки.
– Плохо, – сказал он после секундной паузы. – Провал. Живым не взяли. И рацию успел расколотить. На одной из машин была вмятина на бампере. Объект обратил внимание, сделал выводы. Это еще не все. Радист Карпенко, которого держали на Кузнецком, покончил с собой. Я недооценил его. В общем, кругом виноват. Готов нести ответственность.
Егор с трепетом ждал, что ответит Нарком.
В наушниках долго было тихо, от этого Дорину стало совсем страшно.
– В чем виноват? За что ответственность? – стальной нитью завибрировал далекий голос. – Радист был поручен Григоряну, он и ответит. Думаю, достаточно будет дисциплинарного взыскания. Если человек всерьез решил убить себя, помешать ему трудно. А вот вмятина на бампере – это хуже намеренного вредительства. Чей автомобиль?
– Младшего лейтенанта Лялина, служба наружного наблюдения.
– Под суд. Расстрелять. Чтоб другие помнили.
Эти слова Сам произнес без гнева, очень спокойно, даже рассеянно, будто думал о другом.
– Без нас уже расстреляли, – мрачно ответил Октябрьский.
Нарком помолчал.
– Ваш анализ ситуации?
– Скорее всего нить к Вассеру оборвана.
– «Скорее всего»? Значит, есть надежда?
– Чахлая, товарищ генеральный комиссар.
– Говори, Октябрьский, не тяни резину. Сам знаешь, как это важно.
– Первое: связной не имел возможности сообщить Вассеру о слежке. – Палец в черной перчатке согнулся. За ним последовал второй. – Второе: агент Эфир. Скорее всего используют именно его, если надо будет опять выйти на радиста – ведь про смерть Карпенки знаем только мы. Теперь третье. Вассеру без передатчика нельзя. После сомнительной истории с полыньей он все-таки рискнул, пошел на связь с радистом. Возможно, пойдет на риск и снова… Однако есть большое «но», которое превращает все эти резоны в мусор.
– Исчезновение связника?
– Так точно. Он пошел на встречу с радистом и не вернулся. Факт, как говорится, неопровержимый. Ничем не исправишь. Куда делся связной? Машина сшибла, кирпич на голову упал? Смешно.
– Значит, нужно убедить Вассера, что его связной погиб по случайности. Например, в результате дорожно-транспортного происшествия. Так?
Старший майор горько усмехнулся:
– Убедить – это чересчур шикарно. Если б Вассер хотя бы допустил такую возможность, уже хорошо. Пусть бы хоть засомневался: вдруг в самом деле случайность. И рискнул бы. Ему тоже не до жиру – связь нужна. Через посольство Вассер явно действовать не хочет. И правильно делает. Там у нас и прослушка, и Эфир, и другие возможности…