Выпить сразу - против безумия толп, стр. 1
Рэй БРЭДБЕРИ
ВЫПИТЬ СРАЗУ: ПРОТИВ БЕЗУМИЯ ТОЛП
Это была одна из тех проклятых ночей, немыслимо жарких и душных, когда ты лежишь пластом, полуживой, до двух часов ночи, потом садишься рывком в постели, поливая себя своим прокисшим соком, и, пошатываясь, спускаешься в огромную печь подземки, куда на крыльях пронзительного воя вылетают из тьмы блуждавшие где-то поезда.
- Черт возьми, - прошептал Уилл Морган.
А черт уже взял эту заблудившуюся армию зверочеловеков, кочующих всю ночь напролет из Бронкса на Кони-Айленд, потом обратно: вдруг повезет, вдруг вдохнешь соленого океанского ветра и переполнишься благодарением.
Где-то, о боже, где-то в Манхэттене или дальше веет прохладой. Во что бы то ни стало нужно найти ее, найти до рассвета...
- Проклятье!
Оглушенный, он смотрел, как бешеным прибоем вскипает и проносится мимо улыбающаяся реклама зубной пасты, как эта реклама, созданная им самим, преследует его в эту душную ночь на всем пути через остров Манхэттен.
Застонав, поезд остановился.
На соседней колее стоял другой поезд.
Невероятно! Там, напротив, сидел у открытого окошка старик Нед Эмминджер. Старик? Ведь они одного возраста, обоим по сорок, но однако...
Уилл Морган рывком поднял окно.
- Нед, сукин сын!
- Уилл, паршивец! И часто ты разъезжаешь в такое время?
- С тысяча девятьсот сорок шестого года - каждую проклятую жаркую ночь!
- И я тоже! Рад тебя видеть!
- Лгун!
Взвизгнула сталь, и они оба исчезли.
"Боже, - подумал Уилл Морган, - двое ненавидят друг друга, сидят на работе рядом, в каких-нибудь десяти футах один от другого, оба, стиснув зубы, карабкаются вверх по служебной лестнице - и сталкиваются нос к носу в три часа пополуночи в этом дантовом аду под плавящимся от зноя городом. Вон как отдаются, замирая, наши голоса: лгун-н-н!"
Через полчаса, уже на вашингтон-сквер, его лба коснулся прохладный ветер. Он двинулся туда, откуда этот ветер дул, и оказался в переулке...
Где температура была ниже на десять градусов.
- Хорошо! - прошептал он.
От ветра пахло ледяным дворцом, погребом, откуда в жару он, тогда еще ребенок, таскал кусочки льда, чтобы натирать ими щеки и с визгом совать себе под рубашку.
Прохладный ветер привел его по переулку к небольшой лавке на вывеске которой было написано:
Мелисса Жабб, ведьма
Прачечная
Сдайте свои проблемы до 9 утра
Вечером вы получите их разрешенными
и мельче:
заклятия, зелья против ужасной атмосферы,
как ледяной, так и накаленной.
Настои, побуждающие вашего нанимателя
повысить вас в должности.
Бальзамы, мази, прах мумий
по рецептам древних глав корпораций.
Снадобья от шума.
Средства, разряжающие обстановку.
Растирания для страдающих паранойей водителей грузовиков.
Лекарства, которые следует принять, если появится
желание заплыть за пределы нью-йоркских доков.
На витрине были расставлены пузырьки с наклейками:
Совершеннейшая память
Дуновение ласкового апрельского ветра
Тишина и нежнейшая птичья трель
Он рассмеялся и остановился.
Ибо веяло прохладой и скрипнула дверь. И снова вспомнился холод белых гротов, ледяной дворец детства, мир, выхваченный из зимних снов и сохранявшийся даже в августе.
- Входите, - прошептал голос.
Дверь бесшумно отворилась внутрь.
Внутри царил холод склепа.
На трех козлах гигантским воспоминанием о феврале покоился брус прозрачного льда в шесть футов длиной; с боков его стекали капли.
- Сейчас, - пробормотал он.
Тогда, в детстве, в его родном городке, в витрине скобяной лавки лежала внутри огромного бруса льда жена фокусника и наверху бруса выпуклыми ледяными буквами было написано имя: _м_и_с_с_ С_н_е_г_г. Ночь за ночью спала она там, снежная принцесса. Он и другие мальчишки тайком крались из дому после полуночи смотреть, как она улыбается в холодном прозрачном сне. Половину ночей в то лето простояли они, четверо или пятеро дышащих жаром четырнадцатилетних мальчиков, уставившись на нее, надеясь, что их огненные взгляды растопят лед.
Но _т_о_т_ лед так и не растаял...
- Подождите, - прошептал он. - Послушайте...
Он сделал еще один шаг в темноту ночной лавки.
Боже, да ведь это она! Вон там, в _э_т_о_й_ глыбе льда! Разве не те же очертания были у глыбы, внутри которой всего несколько мгновений назад дремала среди напоенных прохладой сновидений белая как снег женщина? Те же. Эта глыба - такая же полая, такая же красивая, так же скруглены углы. Но... Женщины в ней нет. Где она?
- Здесь, - прошептал голос.
По ту сторону блестящего холодного гроба, в углу, двигались тени.
- Добро пожаловать. Закройте дверь.
Он почувствовал, что она Недалеко, среди теней. Ее плоть, если бы ты до нее дотронулся, оказалась бы прохладной, все такой же свежей благодаря времени, проведенному в ледяном гробу, с которого стекают капли. Только протянуть руку, и...
- Как вы сюда попали? - спросил ее нежный голос.
- Душная ночь. Хожу. Езжу. Ищу прохлады. Мне как-то плохо.
- Вы пришли как раз туда, куда нужно.
- Но это же _б_е_з_у_м_и_е_! Я не верю в психиатров. Друзья меня не выносят, потому что я твержу: мистер Пустозвон и Фрейд скончались двадцать лет назад, и с ними остальные клоуны. Я не верю ни в астрологов, ни в нумерологов, ни в хиромантов...
- Я не гадаю по руке. Но... Дайте мне вашу руку.
Он протянул руку в мягкую темноту.
Ее пальцы нащупали его ладонь. Они были холодные, как у маленькой девочки, только что рывшейся в холодильнике. Он сказал:
- На вашей вывеске написано: _М_е_л_и_с_с_а _Ж_а_б_б, _в_е_д_ь_м_а. Что ведьме делать в Нью-Йорке летом тысяча девятьсот семьдесят четвертого года?
- А какому городу, скажите, ведьма когда-нибудь была нужна больше, чем Нью-Йорку в этом году?
- Это правда. Мы здесь безумные. Но... вам-то что за дело до этого?
- Ведьму рождают истинные нужды ее времени, - сказала она. - Меня породил Нью-Йорк. Все, что в нем есть самого дурного. И вот вы пришли по наитию и нашли меня. Дайте мне вашу другую руку.
Хотя ее лицо казалось в полутьме призрачно-холодным, он почувствовал, как взгляд ее движется по его дрожащей ладони.