Ангелы и демоны, стр. 96
— Бомба! — закричал он. — Все наружу!
Саперная команда, перевернув каменный гроб, недоуменно и несколько растерянно уставилась на источник электронного сигнала. Однако пауза длилась не долго.
— Medico! — выкрикнул один из саперов. — Medico!
Глава 99
— Что слышно от Оливетти? — спросил камерарий у Рошера, когда они вышли из Сикстинской капеллы, чтобы направиться в кабинет папы.
Клирик выглядел смертельно уставшим.
— Ничего, синьор. Я опасаюсь самого худшего.
Когда они достигли цели, камерарий тяжело вздохнул:
— Капитан, больше я ничего сделать не могу. Боюсь, что за этот вечер я и так сделал чересчур много. Сейчас я стану молиться и не хочу, чтобы меня беспокоили. Мы передаем дело в руки Господа.
— Хорошо, синьор.
— Время на исходе, капитан. Найдите ловушку.
— Поиски продолжаются, — не слишком уверенно произнес офицер. — Но оружие спрятано очень хорошо.
Камерарий недовольно поморщился. Казалось, у него не осталось сил выслушивать объяснения.
— Понимаю. Ровно в одиннадцать пятнадцать, если угроза к тому времени не будет устранена, я прошу вас приступить к эвакуации кардиналов. Я вручаю их судьбу в ваши руки и прошу лишь об одном. Сделайте так, чтобы они с достоинством покинули это место. Пусть они выйдут на площадь Святого Петра и окажутся среди людей. Я не хочу, чтобы последние мгновения существования церкви были омрачены видом ее верховных служителей, улепетывающих через черный ход.
— Будет исполнено, синьор. А как же вы? Должен ли я зайти и за вами в одиннадцать пятнадцать?
— В этом нет необходимости.
— Но, синьор…
— Я покину Ватикан, только повинуясь приказу своей души.
«Неужели он решил отправиться на дно вместе с кораблем?» — подумал Рошер.
Камерарий открыл дверь папского кабинета, но, прежде чем переступить порог, оглянулся и сказал:
— Да. Еще вот что…
— Слушаю, синьор?
— В кабинете сегодня почему-то очень холодно. Я весь дрожу.
— Электрическое отопление отключено. Позвольте мне растопить для вас камин.
— Спасибо, — устало улыбнулся камерарий. — Огромное вам спасибо.
Рошер вышел из папского кабинета, оставив камерария молящимся в свете камина перед небольшим изваянием Святой Девы Марии. Это была странная, внушающая суеверный страх картина. Черная коленопреклоненная тень в мерцающем красноватом свете. Едва выйдя в коридор, Рошер увидел бегущего к нему швейцарского гвардейца. Даже в свете свечей Рошер узнал лейтенанта Шартрана — молодого, зеленого и очень ретивого.
— Капитан, — сказал Шартран, протягивая начальнику сотовый телефон, — мне кажется, что обращение камерария подействовало. Звонит человек, который считает, что, возможно способен нам помочь. Неизвестный звонит по одной из частных линий Ватикана. Не знаю, как он сумел раздобыть номер.
— Что дальше? — спросил Рошер.
— Человек сказал, что будет говорить со старшим по званию офицером.
— От Оливетти что-нибудь слышно?
— Никак нет, сэр.
— Говорит капитан Рошер, и я старший по званию, — произнес в трубку офицер.
— Рошер! — раздался голос на другом конце линии. — Вначале я скажу, кто я, а затем разъясню, что вам следует делать.
Когда звонивший, закончив разговор, отключился, Рошер от изумления долго не мог прийти в себя. Теперь он знал, кто отдает ему приказы.
А тем временем в ЦЕРНе Сильвия Боделок отчаянно пыталась как-то упорядочить огромное количество просьб о предоставлении лицензий, поступающих по голосовой почте Колера. Но когда зазвонил личный телефон директора, Сильвия подпрыгнула на стуле. Этого номера не знал никто.
— Да? — сказала она, подняв трубку.
— Мисс Боделок? Говорит директор Колер. Немедленно свяжитесь с пилотом. Мой самолет должен быть готов через пять минут.
Глава 100
Когда Роберт Лэнгдон открыл глаза и обнаружил, что видит над собой расписанный фресками купол в стиле барокко, он не мог понять, где находится и сколько времени провалялся без сознания. Высоко над головой плавал дымок. Какой-то предмет закрывал его рот и нос. Кислородная маска.
Ученый содрал с лица прибор, и в тот же миг ему в ноздри ударил ужасный запах. Запах сгоревшей плоти.
Стучащая в висках боль заставила его скривиться. Когда он предпринял попытку сесть, рядом с ним присел человек в белом халате.
— Riposati! — сказал человек в белом. — Sono il paramedico.
«Лежите! — машинально перевел Лэнгдон. — Я — фельдшер».
Затем он снова едва не потерял сознание. Голова кружилась, как дымок под куполом. Что, черт побери, произошло? Им снова стала овладевать паника.
— Sorcio salvatore, — сказал человек, представившийся фельдшером. — Мышонок… спаситель.
Лэнгдон вообще отказывался что-либо понимать. Мышонок-спаситель? Человек ткнул пальцем в Микки-Мауса на руке профессора, и мысли Лэнгдона начали постепенно проясняться. Он вспомнил, что включил будильник. Бросив взгляд на циферблат, ученый отметил время. Десять двадцать восемь.
В тот же миг он вскочил на ноги.
Все события последних часов снова всплыли в его памяти.
Через пару минут Лэнгдон уже находился у главного алтаря в компании брандмейстера и его людей. Пожарные засыпали его вопросами, но американец их не слушал. Ему самому было о чем спросить. По всему телу была разлита боль, но ученый знал, что надо действовать немедленно.
К нему подошел один из пожарных и сказал:
— Я еще раз осмотрел всю церковь, сэр. Мы обнаружили лишь тела командира швейцарцев и кардинала Гуидера. Никаких следов девушки.
— Grazie, — ответил Лэнгдон, не зная, радоваться ему или ужасаться.
Он был уверен, что видел Витторию на полу без сознания. Теперь девушка исчезла. Причина исчезновения, которая сразу пришла ему на ум, была неутешительной. Убийца, говоря по телефону, не скрывал своих намерений. «Сильная духом женщина, — сказал он. — Такие меня всегда возбуждали. Не исключено, что я найду тебя еще до того, как кончится эта ночь. А уж когда найду, то…»
— Где швейцарские гвардейцы? — спросил Лэнгдон, оглядываясь по сторонам.
— Контакт установить не удалось. Все линии Ватикана заблокированы.
В этот момент ученый до конца ощутил свое одиночество и беспомощность. Оливетти погиб. Кардинал умер. Виттория исчезла. И полчаса его жизни канули в небытие в мгновение ока.
За стенами церкви шумела пресса, и Лэнгдон не сомневался, что информация об ужасной смерти кардинала скоро пойдет в эфир. Если уже не пошла. Американец надеялся на то, что камерарий, давно рассчитывая на самый худший вариант развития событий, принял все необходимые меры. «Эвакуируй свой проклятый Ватикан! Пора выходить из игры! Мы уже проиграли!»
Лэнгдон вдруг осознал, что все, что толкало его к действиям, — стремление спасти Ватикан, желание выручить из беды четырех кардиналов и жажда встретиться лицом к лицу с членами братства, которое он изучал так много лет, — все эти мотивы куда-то исчезли. Сражение проиграно. Теперь его заставляло действовать лишь одно неистовое желание. Желание древнее и примитивное.
Он хотел найти Витторию.
Вместе с исчезновением девушки к нему пришла полная душевная опустошенность. Лэнгдону часто приходилось слышать, что несколько часов, проведенных вместе в экстремальной ситуации, сближают людей больше, чем десятилетия простого знакомства. Теперь он в это поверил. Чувств, подобных тем, которые бурлили в нем сейчас, он не испытывал много лет. И господствующим среди них было чувство одиночества. Страдание придало ему новые силы.
Выбросив из головы все посторонние мысли, Лэнгдон сосредоточился на самом главном. Ученый надеялся, что ассасин поставит дело выше удовольствия. Если это не так, то он опоздал со спасением. «Нет, — сказал он себе, — у тебя еще есть время. Убийца должен завершить то, что начал, и поэтому, прежде чем исчезнуть навсегда, еще раз вынырнет на поверхность».