Женщины времен июльской монархии, стр. 13

Ну а если, говорят историки, Орленок мог стать любовником певицы, почему нельзя предположить, что он был любовником и балерины? Опираясь на тот факт, что Фанни Эльслер благодаря своему любовнику барону Генцу бывала на приемах у Меттерниха и что к тому же лучший друг молодого герцога, граф Прокеш-Остен, имел свою комнату у танцовщицы, историки заключают, что Фанни, выбранная австрийским правительством «в помощницы в деле избавления Европы от неудобного наследника», вполне могла быть любовницей Орленка….

Противники этого утверждения — антифаннисты — черпают свои аргументы отнюдь не из сплетен венских горничных. Они ограничиваются приведением двух вполне определенных и бесспорных свидетельств. Первое из них исходит от графа Прокеш-Остена. Когда однажды Наполеон III спросил у него, какова же правда в этом деле, молодой венец написал своему другу:

«Я доказал ему всю лживость утверждений о якобы существовавших отношениях герцога с Фанни Эльслер».

В своих «Мемуарах» он добавляет следующее:

«Поводом для подобных сплетен послужил тот факт, что несколько раз герцогского егеря видели входящим в дом, где жила Фанни Эльслер; но егерь приходил туда, потому что у нас с г-ном Генцем была комната в доме танцовщицы. Эта комната служила нам рабочим кабинетом или читальней, и слуга, знавший, что чаще всего найдет меня именно там, приносил мне туда короткие послания герцога или передавал мне приглашение зайти к герцогу».

Второе свидетельство принадлежит г-ну де Мирбелю. В письме к своей кузине он пишет:

«М-ль Фанни Эльслер — знаменитая танцовщица и очень приятная особа, чей портрет м-м де Мирбель только что заказала. Про нее говорят, что в последние годы своей жизни в нее был влюблен сын Наполеона, но она уверяет, что все это неправда. Приходится верить…»

Сразу же возникает вопрос: почему Фанни Эльслер ждала так долго, прежде чем начать решительно отрицать свою связь с Орленком? В июне 1834 года она вполне могла послать опровержение Шарлю Морису и Жюлю Жанену и потребовать его опубликования в их газетах. Фанни, однако, этого не сделала. Более того, она продолжала оставаться в наилучших отношениях с одним из этих журналистов и даже написала ему очень дружескую записку, текст которой, вполне возможно, заключает в себе разрешение обсуждаемого дела:

«Очень просим вас, месье, продолжать оказывать нам покровительство, как вы это делали до сих пор. Вы так добры! Своей доброжелательностью вы делаете артистов счастливыми. Вы всегда найдете в нас двух преданнейших вам людей.

11 августа 1835 Фанни и Тереза Эльслер».

Что же сделал Шарль Морис, чтобы сестры Эльслер видели в нем «доброжелательного покровителя»? Что мог он написать, чтобы стать объектом такой любезности и признательности двух артисток? Не выдумал ли он сам роман Фанни с Орленком в рекламных целях в духе нашей сегодняшней скандальной прессы? Вещь очень вероятная, и то, что Жюль Жанен высмеял его, нимало не опровергает наше предположение. Мы ведь каждый день читаем газеты, которые тщатся произвести впечатление очень сведущих, набить цену информации, сочиненной каким-нибудь собратом по перу…

Так что связь Фанни с сыном Наполеона может быть легендой, выдуманной журналистом с богатым воображением.

Но легенда эта была слишком красивой, чтобы исчезнуть из-за какого-то опровержения. Простой народ всегда обожал сказки фей и потому продолжал верить в тайную и страстную любовь самой изысканной балерины той эпохи и прекраснейшего принца всех времен.

Для самой Фанни легенда подтвердилась довольно странной историей.

Как-то раз к ней явился молодой англичанин и предложил ей чуть ли не состояние за согласие любить себя. Танцовщица, как мы уже отмечали, не была корыстной. Она отказалась. Англичанин утроил предлагаемую сумму. Общеизвестно, что после определенной цифры у женщин исчезает ощущение, что они продаются. Вместо этого появляется убежденность, что сумма служит выражением признания их красоты. Фанни согласилась одарить его своими милостями. Она разделась, легла в постель и стала ждать.

Англичанин, оставаясь одетым, неожиданно резким движением отдернул покрывало, вставил в глаз монокль и долго всматривался в изысканную наготу балерины.

Затем он снова прикрыл ее, вынул из глаза монокль и сказал:

— Благодарю! Теперь я увьидель могила герцог Рейхштадский!..

После чего покинул Фанни, не забыв оставить на камине туго набитый бумажник…

МАРИЯ-ЛУИЗА ВЕДЕТ В ПАРМЕ БЕСПУТНУЮ ЖИЗНЬ

Однажды вечером 1821 года в посольстве Англии произошла забавная сцена. На пороге появился некий прелат в сопровождении двух молодых офицеров. К ним вышел секретарь:

— Как мне о вас доложить, монсеньер?

Ответ прозвучал четко:

— Епископ Амьенский и его сыновья.

Заметив, что лакеи, стоящие в ряд в вестибюле, таращат в беспокойстве глаза, а секретарь стал пунцовым» прелат с испугом подумал, не окажется ли он объектом какого-нибудь скандала. Улыбнувшись, он повторил еще раз:

— Доложите, что пришел епископ Амьенский и племянники его брата.

Что и было сделано к общему удовлетворению трех бесхитростных душ.

Этот полный рвения епископ, надо признать, не был церковником обычного типа. В свое время ему приходилось быть командиром мушкетеров во время Семилетней войны, капитаном гусар, послом Франции в Венеции и духовником герцогини Беррийской. Но самым необычным и славным должен был для него однажды стать титул «свекра экс-императрицы Марии-Луизы»…

Каким образом это случилось?

Именно это мы и посмотрим.

Монсеньер де Бомбель, епископ Амьенский, принял постриг лишь в возрасте шестидесяти пяти лет, после кончины своей жены, Анжелики де Мако. У него было три сына. Первый стал австрийским министром в Тоскане, второй — гувернером императора Франца-Иосифа, а третий — подполковником австрийской армии.

Этот последний, по имени Шарль, впоследствии тайно женился на экс-императрице Франции.

Мария-Луиза была вдовой с 1829 года. Ее муж, генерал Непперг, не мог, по словам людей злоязычных, вынести скуки, которую испытывал при любом разговоре с герцогиней Пармской. Другие уверяли, что бедный генерал умер от потери сил, пытаясь удовлетворить никогда не утихавшие желания своей буйной супруги.

Сведения, которые нам удалось добыть из хроник и мемуаров современников, наводили на мысль, что именно второе объяснение является верным. В описываемое время Марию-Луизу томила любовная лихорадка, толкавшая ее раз по десять-пятнадцать в день и в местах, самых не приспособленных для этого, на поиски ни с чем не сравнимого наслаждения, которое доставляют пылкие атаки любовника на самую большую драгоценность дамы.

Во время прогулок, которые она совершала в деревню, Марии-Луизе случалось внезапно ощутить «укол любви». Тогда она покидала свое окружение и отправлялась на поиск сельского приключения.

Автор «Скандальной хроники времен Реставрации» рассказывает по этому поводу забавную историю: однажды немногочисленный пармский двор углубился в небольшой лесок, и герцогиня, чьи ноздри уже начали трепетать от нетерпения, приказала остановить карету и сказала:

— Поезжайте дальше, а я пройдусь немного. Мы встретимся на повороте.

Она пошла пешком по тропинке и вышла на поляну, где молодой дровосек рубил дрова.

Мария-Луиза подошла к нему и с прелестной непосредственностью, свойственной знатным людям, попросила его пойти с нею в кусты.

Молодой человек, которому и в голову не могло прийти, что такая красивая дама может заговорить с ним, совершенно онемел, стоя рядом с кучей нарубленных дров, не понимая, чего хочет от него герцогиня.

— Ну давай, пошли, — сказала ему Мария-Луиза.