Распутный век, стр. 38

Людовик, если ты хочешь посмотреть

На незаконнорожденного, рогоносца и шлюху, —

Посмотри в зеркало на себя,

Дофина и королеву.

Однажды вечером это четверостишие оказалось рабочем столе Людовика XVI. Он прочел его с понятным неудовольствием и вернулся в свои апартаменты, на всякий случай избегая смотреть в зеркала…

В июне 1783 года Ферзен вернулся во Францию и остановился в Париже, в особняке на улице Матнньон. Отец хотел видеть Жана-Акселя женатым и торопил его предложить руку и сердце богатой наследнице, девушке с большим приданым Жермене Некер, дочери Женевского банкира. Но Ферзен-сын не мог ни о ком думать кроме королевы, и потому искал повод избежать переговоров с банкиром. Неожиданно таковой подвернулся: его друг де Стайль влюбился в эту богатую, веселую и живую девушку и через два месяца женился на ней. Так Жермена Некер, которая должна была стать м-м Ферзен, стала м-м де Стайль.

Раздосадованный сенатор выбрал сыну другую достойную невесту — м-ль Лиэль. Снова молодой человек оказался в затруднительном положении, но, к счастью его, девушка вскоре вышла замуж за виконта де Капталу, и он во второй раз вздохнул свободно. В тот день, когда Жан-Аксель узнал об этом союзе, он написал сестре Софи: «Теперь я спокоен — мне об этом больше не будут говорить. Я не хотел бы когда-либо связывать себя брачными узами — это противоестественно. Разделить свою судьбу с единственной женщиной, которая любит меня, — невозможно, а никто другой мне не нужен…» Этой женщиной, конечно, была Мари-Антуанетта. Он не забыл ее и, несмотря на трехлетнее изгнание, по-прежнему любил. После своего возвращения он несколько раз видел ее с глазу на глаз, они тайно переписывались: она называла его в письмах Риньон, а он ее — Жозефина.

В сентябре 1783 года Ферзен, желая остаться во Франции, решил купить Шведский королевский полк, но не хватило денег. Тогда Людовик XVI сделал красивый жест — подарил ему полк, что вызвало бурю насмешек. Став в полковником, Жан-Аксель смог иногда являться в Версаль. Он встречался с королевой между поездками в Швецию, куда его беспрерывно вызывал Густав III. Стали ли они любовниками? Все говорит о том, что нет. Даже Мишеле, относящийся к Мари-Антуанетте далеко не благосклонно, не осмеливается это утверждать. Таким образом, любовь королевы и Жана-Акселя может расцениваться как сверкающее украшение в грязи XVIII века.

Весной 1784 года Мари-Антуанетте пришла в голову очаровательная идея — подарить любимому праздник. Предлогом послужил визит шведского короля Густава III. Королева разослала приглашения на 21 июня. Это был восхитительный вечер. Приглашенные, одетые по желанию королевы во все белое, пошли по освещенному парку к Храму любви. Там собралась толпа, так как Мари-Антуанетта позволила войти в парк «всем честным людям», если у них есть белое одеяние.

Внезапно за храмом вспыхнуло пламя — и через несколько секунд весь парк, казалось, был в огне. Столбы искр поднялись к вершинам деревьев, обагрив облака, Это пламя, питаемое тысячами вязанок хвороста окружало Храм любви и послужило чудесным символом, избранным Мари-Антуанеттой, чтобы выразить силу своей любви. Ничего не понимающая толпа захлопала в ладоши. Взволнованный Ферзен, стоя под деревом, созерцал этот спектакль, значение которого было ясно ему одному. Вдруг нежный голос прошептал ему на ухо:

— Вы довольны?

Он обернулся: это была королева… Лишь мгновение они неотрывно смотрели друг на друга, затем она сжала его руку и исчезла в ночи…

После сожжения храма в павильонах ухоженного сада подали ужин. Па рассвете Густав III, восхищенный грандиозным праздником, поблагодарил Мари-Антуанетту. Бедняга, откуда ему было знать, что не было бы любви, Франция наверняка не оказала бы столько чести его стране.

КАВАЛЕР Д'ЭОН ОДЕВАЕТСЯ ЖЕНЩИНОЙ, ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ ЧЕСТЬ АНГЛИЙСКОЙ КОРОЛЕВЫ

Пока Мари-Антуанетта и Ферзеи разделяли — увы, только символически! — пламя своей любви в Версальском парке, Людовик XVI заинтересовался неопределенным полом кавалера д'Эона. Чтобы понять интерес короля Франции к столь странному подданному, нам придется вернуться на несколько лет назад. Вспомним, что в 1770 году д'Эон находился в Лондоне, куда с поручением подготовить высадку французов его послал Людовик XV.

Кавалера, однако, не занимала целиком эта деликатная миссия: много времени он проводил с королевой Соофи-Шарлоттой, снова став ее любовником.

Короче, однажды ночью в 1771 году, в то время, когда он находился в апартаментах королевы, неожиданно вошел Георг III. Вот как сам д'Эон рассказывает об этой сцене в «Мемуарах»

« Вот уже несколько часов, как мы вместе были в комнате, соседствующей с той, где спал ребенок. Во дворе все спали, когда вдруг вбежал испуганный Кокрель, оставшийся в галерее на страже, и крикнул на,. что дверь апартаментов короля только что открылась и вышел Георг III и направляется сейчас к этой комнате. Описать охватившее нас после этих слов волнение было невозможно. Кокрель соображал медленно, а королева и того медленнее. Лишь я не потерял хладнокровия. Софи-Шарлотта в полуобморочном состоянии упала на стул. Кокрель бегал из одной комнаты в другую в поисках — отнюдь не в переносном смысле… выхода. Но другого выхода не было, кроме как через дверь, к которой сейчас направлялся король… Никакой возможности для отступления! Как только раздался стук в дверь я решился.

— Смелее, — сказал я королеве, — или мы все пропали!

Я беру Кокреля за руку и притягиваю его к нам — дело одного мгновения. Дверь открывается. Увидев нас троих или, скорее, увидев меня, Георг III от удивления пятится и бросает на королеву и Кокреля страшный взгляд.

Д'Эон, чтобы объяснить свое присутствие у королевы в два часа ночи, рассказал, что немного смыслит в медицине и потому его позвали к постели принца Гальского, почувствовавшего недомогание. Король Англии сделал вид, что поверил этому объяснению, и отпустил его домой. Но, как только кавалер покинул дворец, он устроил жене жуткую сцену. Тогда Кокрелю, слышавшему все это из коридора, пришло в голову, как выручить королеву. Зная, что Д'Эон был когда-то чтицей русской императрицы Елизаветы и путешествовал по Европе под именем м-мль Лиа де Бомон, он решил внушить королю, что кавалер был на самом деле девицей. Когда Георг III немного успокоился, церемониймейстер явился к нему и поведал то, что Д'Эон якобы сообщил ему в приливе откровенности: он — женщина…

— В течение нескольких лег, ваше величество, он служит тайным агентом короля Людовика XV и носит попеременно то мужское, то женское платье. Он на самом деле — женщина, — впрочем, об этом уже начинают шептаться в Лондоне.

Озадаченный Георг III произнес:

— Довольно странная история. Я напишу своему послу в Версале, чтобы Людовик XV просветил его по этому вопросу.

Кокрель растерялся… Он побежал к королеве и рассказал ей что получилось из его попытки спасти ее честь.

Софи-Шарлотта разрыдалась.

— Надо предупредить короля Франции.

— Я займусь этим, — пообещал церемониймейстер Мы составим послание, которое я тайно передам герцогу дЭгийону.

На следующий день во Францию отправились два письма: одно — от Георга III, с воспросом, другое — от Кокреля, с мольбами и готовым ответом. Вернемся к «Мемуарам» д'Эоиа (не забудем — все это происходило при жизни Людовика XV): «Получив оба послания от супруга и супруги, своих коронованных брата и сестры, Людовик XV оказался в довольно затруднительном положении. Любезность предписывала ему выполнить просьбу королевы, но совесть не позволяла лгать королю. Сам он не мог придумать выхода из этого положения и обратился за советом к м-м дю Барри». Та, естественно, высказалась в поддержку королевы Англии, — во-первых, «потому, что, по ее мнению, не следовало мешать любви», а во-вторых, потому, что лучше избежать скандала, в котором замешан француз. Так Людовик XV согласился участвовать в игре Софи-Шарлотты. Д'Эон продолжает: «Чтобы убедить короля Георга, Людовик XV отнесся к его письму по-братски внимательно — послал ему досье расследования, когда-то произведенного герцогом де Прасленом по поводу моего пола (а он имел честь заинтересовать этого министра). Он собрал письма, министерские и личные депеши, адресованные мне или написанные моей рукой во время женской карьеры в Санкт-Петербурге. К этому присовокупили несколько записок самой государыни своей личной чтице».