Переводчик Гитлера, стр. 8

После обмена документами по военно-морскому соглашению между новым министром иностранных дел Великобритании сэром Сэмюэлем Хором и Риббентропом мы оставались в Лондоне еще несколько дней, чтобы покончить с техническими подробностями. Риббентроп триумфально вернулся в Германию как «великий государственный деятель». После этого сенсационного успеха Гитлер особо отличал его как искусного дипломата, тогда как весь мир протирал глаза, удивляясь тому, чего добился в Англии германский «специальный посол и специальный уполномоченный по вопросам вооружений». Французы направили англичанам недружелюбную ноту. «Вопрос, который касается всех подписавшихся под Версальским договором, рассматривался как более или менее частное дело между Германией и Великобританией… Франция сохраняет за собой свободу действий в военно-морских вопросах»,? сердито написал Лаваль британскому министру иностранных дел. Даже Италия отозвалась критически. Идена послали в Париж успокоить негодующих.

Гитлер, казалось, выигрывает по всем статьям.

В течение этого года англо-германского «сближения» мне снова довелось работать с Гитлером. 15 июля он принял в Канцелярии делегацию Британского легиона, беседовал почти два часа с майором Фезерстоном-Годли и пятью сопровождавшими его англичанами. Фюрер попросил каждого из них подробно рассказать, на каком участке фронта тот сражался, и поделился с гостями военными воспоминаниями. В отличие от прочих бесед, это могла бы быть типичная встреча старых боевых товарищей. В заключительной краткой речи Гитлера был намек на политику. Выразив свое сердечное удовольствие от этого визита, он подчеркнул особое значение, которое придавал, в интересах мира, сотрудничеству между солдатами, сражавшимися в последнюю войну.

За завтраком, который был дан английским гостям перед приемом, майор Фезерстон-Годли сказал, что англичане лишь один раз сражались против немцев, и, по мнению Британского легиона, это была ошибка? ошибка, которая не должна повториться. Теперь он говорил словами, сходными со словами Гитлера.

Покидая Канцелярию, эти гости, несомненно, находились под впечатлением того, как принял их Гитлер, но теперь я заметил нечто, часто поражавшее меня в последующие годы.

Воздействие Гитлера на посетителей блекло по мере того, как проходило время. В течение следующих нескольких дней я сопровождал эту делегацию, показывал им достопримечательности и заметил, как все более критическим день ото дня становилось их отношение к Германии. То, что они сами видели в национал-социалистской Германии, казалось, подтверждало то, что они слышали о Германии в своей собственной стране, а не то, что так убедительно рассказывали им Гитлер и его коллеги.

В течение последних месяцев 1935 года конфликт между Италией и Лигой Наций, особенно Англией и Францией, постепенно вышел на передний план. Муссолини, который ожидал, что в ответ на его поддержку западных держав против Германии ему предоставят свободу действий в Абиссинии, теперь вдруг столкнулся с непредвиденными трудностями, в значительной степени обусловленными британской политикой в Лиге Наций. Он автоматически отошел от «союза» Отрезы и перешел на сторону Гитлера.

Вместе с тем 1935-й был для Гитлера годом триумфов в области внешней политики. Удачно завершились англо-германские мартовские переговоры, майская встреча Геринга и Лаваля, и было достигнуто июньское соглашение по военно-морскому флоту. Важнее всего, поскольку это касалось большинства немцев, было достижение военного паритета. В результате этих успехов многие совершенно неправильно судили о дипломатических методах Гитлера. В то время невозможно было понять, что своими успехами он был обязан не столько своему собственному государственному уму, сколько отсутствию решимости и единства среди его оппонентов. И пока события следующего года не подтвердили многократно эту нерешительность великих держав, те, кто пристально следил за событиями, не увидели истинного объяснения никак иначе не объяснимых триумфов германского диктатора.

Глава вторая

1936 г

Когда в марте 1946 года я давал свидетельские показания перед Нюрнбергским судом и смотрел на длинный ряд обвиняемых справа от меня, мой взгляд невольно скользнул по едва узнаваемому лицу Риббентропа. Мысли мои обратились к другому трибуналу, перед которым почти ровно десять лет тому назад стоял Риббентроп. Этим трибуналом был Совет Лиги Наций, созванный на специальное заседание в Лондон, а Риббентроп как представитель Германии был вызван на него для отчета относительно разрыва Локарнского соглашения 1925 года вследствие ремилитаризации Гитлером Рейнской области.

То была действительно полная противоположность строгой и по-американски деловой обстановке в зале большого суда в Нюрнберге, где голубоватое неоновое освещение создавало атмосферу нереальности, и казалось, будто судьи, публика и обвиняемые выглядят давно умершими. Яркий дневной свет лился в окна Сент-Джеймского дворца, где заседал Совет. На стенах висели шелковые драпировки и впечатляющие старинные портреты. Огромное зеркало над камином создавало вместе с теплыми тонами ковров и портьер еще более дружелюбную обстановку. На камине стояли великолепные старинные часы, которые вместе с залом в целом живо напоминали Зал Часов на Ке Д'Орсэ [1] и полные самых больших надежд дни, когда Штреземан подписал здесь Келлогский пакт [2]. Единственными символами современности были стол Совета из Женевы и микрофон, перед которым я сидел рядом с Риббентропом.

Взоры всех присутствовавших были устремлены на представителя национал-социалистской Германии, ставшего сенсацией дня в этом старомодном дипломатическом окружении. Председательствовал делегат от Австралии Брюс? высокий темноволосый человек с типичными англо-саксонскими чертами лица и таким же типичным спокойствием. Справа от него сидел Фланден, который незадолго до этого стал министром иностранных дел Франции и которого я помнил по Парижу и Женеве. Рядом с ним сидел министр иностранных дел Италии Гранди. За столом Совета я увидел многих старых знакомых. Рядом с Риббентропом разместился Титулеску, самым дружелюбным образом постоянно пытавшийся вовлечь его в разговор по-немецки. Но Риббентроп держался отчужденно и на попытки сближения со стороны министра иностранных дел Румынии отвечал с минимальной любезностью. По другую руку от Брюса сидели Иден и Литвинов. Советский Союз в Совете Лиги! Это и в самом деле было сенсацией и самым явным признаком того, как благодаря Гитлеру изменилась ситуация в этой высшей международной организации.

Было вполне естественно, что я узнал многих старых знакомых среди самых разных делегатов. Приветствуя их перед началом заседания, я почувствовал, что они так же, как и я, рады этой непредвиденной встрече. Риббентроп, однако, проявил некоторое недовольство. «Ну, Вы, кажется, весьма популярны здесь»,? заметил он. Может быть, он ожидал, что на причину нашего присутствия здесь? нарушение Гитлером Локарнского договора и ввод немецких войск в Рейнскую область? повлияют мои личные отношения с моими французскими и английскими коллегами и знакомыми.

Вследствие введения обязательной воинской службы в предыдущем году Германия сразу же оказалась полностью изолированной от всех остальных стран? больших и малых. 7 марта 1936 года, вскоре после ратификации франко-советского пакта о взаимопомощи, Гитлер оккупировал Рейнскую область. Он оправдал эту акцию заявлением, что пакт является настолько серьезным нарушением Локарнского соглашения, что оно перестало существовать и, следовательно, Германия больше не связана его условиями, касающимися демилитаризации Рейнской области. Мы были уверены? бумажная война почти наверняка приведет к настоящей войне. «Германия нарушила Локарнский договор»,? писали французы и бельгийцы. «Франция нарушила его первой»,? отвечал рейх, указывая на франко-советский пакт.