Рудная черта, стр. 43

Всеволод словно со стороны наблюдал за невиданной сечей, непосредственным участником коей сам же и являлся. Хотя нет, не совсем еще участником. И именно – со стороны.

К такому Всеволод не привык. Обычно в бой он вступал первым. Но сейчас нужно было лишь держать строй, пока в авангарде и на флангах бились умруны Бернгарда.

А уж как они бились!

Длинные рыцарские копья сломались не сразу. Серебрёная сталь пронзала упырей одного за другим. И еще одного. И еще.

И снова…

Всадники попросту нанизывали тварей на осиновые древки.

Никогда прежде Всеволоду не доводилось видеть по полдесятка корчащихся тел на одном ратовище. Теперь вот видел. И по полдесятка, и по полудюжине. А кое у кого из скакавших впереди копейщиков и поболее выходило.

Разумеется, удержать этакий груз на весу не было никакой возможности. Даже мертвым рыцарям такое не под силу. Под чудовищной тяжестью копья клонились к земле. И в землю же втыкались. Разлетались в щепки, конечно.

А покуда всадники бросали обломки ратовищ и хватались за мечи, топоры и палицы, упырей валили и топтали кони. Рослые, боевые, не хуже людей обученные убивать.

Не зря тевтоны надевали на лошадей шипастые нагрудники с насечкой из белого металла. Не напрасно отделывали подковы серебром. Теперь все это пригодилось в полной мере. В наиполнейшей. Не утратившие еще набранной скорости, а лишь раззадоренные, разгоряченные стремительной скачкой, видом и зловонным запахом черной крови, животные с надсадным хрипом били врага грудью.

Сшибали, бросали, размазывали…

И вновь нечисть разлеталась, как сухие листья под осенним ветром, оставляя на конских нагрудниках клочья белесой плоти в густых потеках темной жижи. Копыта молотили упавших подобно боевым цепам. Сминали в лепешку, втаптывали в пузырящуюся черную грязь.

А вот и умруны, обломавшие копья, орудуют мечами, секирами, булавами и шестоперами. У кого что было. Кто к чему привык при жизни. Кто с чем тег в каменный саркофаг.

А вот вослед за мертвой дружиной в рукопашную вступают живые ратники. Достают, добивают поваленных израненных кровопийц. Кого могут достать, добить…

И живые, и мертвые старались в полной мере использовать разгон. Яростно расчищая путь «свинье». На скаку срубая, сшибая и просто отпихивая с дороги темных тварей. Торопясь вклиниться подальше, поглубже. Покуда есть такая возможность.

Кони сбились с галопа, но все же шли по поверженным бледнокожим телам, по бурлящей черной жиже. Кони спотыкались о трупы, падали под ударами когтистых лап вместе с всадниками. Однако «свинья» не останавливалась.

Сохраняя набранную инерцию и удерживая строй, защитники Сторожи упорно продвигались вперед. Острие клина вспарывало упыриное воинство ряд за рядом, слой за слоем. Фланги-крылья раздвигали брешь. И к тому времени, как она вновь смыкалась позади, тевтонская «свинья» успевала вгрызться в неровный вражеский строй еще на несколько, аршинов, локтей, шажков…

А потом – еще.

И – снова.

Остановить их кровопийцы не могли. Пока – не могли.

Глава 33

Многоголосый дикий вопль вдруг раздался сзади. С чего бы это? Всеволод, привстав на стременах, оглянулся. Ага! Твари, что гнались за ними от Серебряных Врат, тоже добрались до темного воинства и пытаются продолжить погоню за кровью, прокладывая дорогу через рать Черного Князя.

Обезумевшие упыри – лишившиеся своего Властителя и подвластные чужой воле – грызутся друг с другом. Страшно, люто грызутся. Руки, ноги, головы, куски рваной плоти – летят во все стороны. Черная кровь льется потоками.

Ладно… пусть грызутся. Подольше бы!

А тевтонская «свинья» все проламывалась вперед. Разбивая рыло, царапая бока. Теряя отдельных всадников, но не замечая потерь.

Защитники Сторожи напирали. Они входили в колышущиеся ряды завывающей нечисти, как раскаленный нож входит в слой белесого жира. Но ведь когда жира много, он способен и остудить нож, и остановить его – тоже способен.

Упырей было много. Слишком много.

Они тонули в вязкой упыриной массе и пропадали в ней безвозвратно. Они отчаянно барахтались. Они все еще рвались к ущелью. Да только заветная горловина была еще далеко. Очень далеко.

А они уже сделали невозможное. Прорубив широкую просеку, они прошли через бесчисленное воинство Черного Князя добрую половину пути.

Но оставалась еще одна. И дальнейшая дорога – многократно труднее. И стоить она будет большей крови. Быть может – всей их крови. И живой крови и той серебряной водицы, что течет в жилах Бернгардовых мертвецов.

Движение побитого, помятого, густо выщербленного клинообразного строя неумолимо замедлялось. Главные преимущества – скорость и напор конного строя были уже использованы. А снова набрать разгон – невозможно. Не дают. Не позволяют. Упыри сами наседали на шипы конских нагрудников, лезли под копыта и серебрёные клинки. И сильные боевые кони постепенно сдавались.

Мечи и секиры всадников разили все так же быстро и беспощадно. Лезвия в отделке из белого металла отсекали змееподобные руки целыми охапками и гроздьями сносили лысые, в уродливых наростах черепа. Булавы и шестоперы сминали плоть и кость. Однако «свинья» увязала. Увязала окончательно и бесповоротно. Не имея более возможности сходу преодолевать сопротивление противника, поневоле приходилось громоздить у себя на пути завалы из бледнокожих трупов. Как прошлой ночью, в Стороже. А растущие груды посеченных тел еще больше препятствовали продвижению вперед.

И все труднее было удерживать строй.

И чем медленнее становился конский шаг, тем больше потерь несла тевтонская «свинья».

Людей – и живых, и мертвых, одного за другим сдергивали с седел когти-крючья. А когда упыри не могли добраться до всадников – валили лошадей. Подсекая ноги, раздирая прикрытые серебрёными кольчужными попонами бока, вспарывая животы, вырывая нагрудники вместе с ребрами.

Сражавшиеся впереди умруны не поддавались вражескому напору. Если кто-то вдруг выбывал из рядов, образовавшуюся брешь мгновенно заполняли всадники, бившиеся рядом. Мертвая дружина Бернгарда постепенно подтягивалась с флангов к авангарду. И, пожалуй, только за счет этого голова «свиньи» еще держала форму непробиваемого треугольного клюва. Голова-то держала, но вот сзади – по бокам и в тылу, где нечисти теперь противостояли живые ратники, оставшиеся без прикрытия умрунов, было совсем скверно.

Там павших заменить вовремя уже не успевали. Не могли.

«Свинья» начинала разваливаться.

В очередной раз оглянувшись назад, Всеволод увидел в хвосте колонны смешавшиеся ряды и целый шлейф из спешенных – лишившихся коней либо вырванных из седел – бойцов.

Пешцы старались не отставать от конного строя – рассыпающегося, распадающегося, но еще слабо продвигавшегося вперед. Старались. И все же отставали… Упыри отсекали их от всадников, разбивали на группки, на тройки, на пары. А после – захлестывали и раздирали в клочья. С малым воем, если под когтями оказывалась живая человеческая плоть и кровь, укрытая посеребренной коркой доспеха. И с воем великим, если из рваных ран брызгала холодная серебряная водица, а жертва продолжала рубиться, даже будучи исполосованной вдоль и поперек.

Темное воинство сминало всех. И живых, и неживых. С тварями, преследовавшими защитников Сторожи от Серебряных Врат и наткнувшимися в этой безумной погоне на рать Черного Князя, тоже уже было покончено. Истерзанная, изломанная «свинья» билась одна посреди белесого моря, и силы ее стремительно таяли.

Всеволод жаждал поскорее дать волю рукам и мечам, да какое там! Его буквально стиснули со всех сторон. Впереди плотными – стремя в стремя – рядами рубятся мертвецы Бернгарда. Если падает один умрун, его место тут же занимает другой – из внешних фланговых линий. Вправо-влево тоже не свернуть. Там – Бернгард, Сагаадай. И орденские рыцари в белых плащах. Живые, мертвые…

И назад поворотить – никак. За спиной – Конрад, Бранко, Золтан, Раду, также пожелавшие встать в голове строя. С ними – тесной кучкой – прочие воины. А следом напирают тевтоны и русские дружинники, расположившиеся в загривке «свиньи». Проталкиваться сейчас куда бы то ни было силой – значит, ломать свиное «рыло» изнутри. А ведь острие клина худо-бедно, но все же продвигается еще вперед. Медленно, махонькими шажками, но – движется.