Лики любви, стр. 34

И здесь, пока мы имеем эту уникальную и завидную возможность наблюдать за человеком, находясь в пока еще не разоблаченном укрытии, надежно скрывающим нас от встречного пытливого и недоумевающего взора, мне бы хотелось, чтобы ты, мой милый читатель, вновь обратил внимание на лицо Евы. О, нет, конечно же, как ты легко мог понять и в чем безусловно уверен, я не буду вновь обсуждать поистине неисчерпаемую, бездонную тему образов, также не собирался я в этом месте моего повествования затрагивать более узкую тему красоты, я просто хочу, чтобы ты рассмотрел выражение лица Евы, ведь лицо человека, словно открытая книга, которая снимает завесу тайны с многого из того, что без ее поясняющих знаков казалось бы неразрешимой загадкой. Итак, лицо Евы, вернее его конкретное выражение, которое существует лишь в данный момент, расслаблено, меж бровей наконец-то исчезла хорошо мне знакомая пытливая морщинка, являющаяся признаком размышлений, рот слегка приоткрыт, и взгляд ее ничем не опечален. Все выражение лица Евы говорит нам с тобой о том, что наша героиня находится в состоянии столь завидной, сколь и недостижимом для многих состоянии гармонии. Здесь, как не стали мы вновь рассуждать о красоте и зрительных образах, так не станем мы обсуждать сложное, многогранное и загадочное понятие гармонии, а лишь позволим себе заметить, что чем бы в остальном это состояние не определялось, сколько бы проявлений (лиц) оно не имело, лишь одно можно сказать о нем с уверенностью, а именно – состояние гармонии является антиподом рассуждений, ибо рассуждения, как мы уже заметили в начале этой небольшой по объему, но насыщенной по содержанию главе, имеют своей целью дать нам возможность заглянуть из нашего настоящего в будущее, то есть рассуждения имеют цель, а потому представляют собой дорогу и движение, в то время как гармония цели не имеет, и представляет скорее место отдыха на этой дороге, но отдых этот не получит заплутавший в своих собственных мыслях путник.

И снова я просто обязан обратить внимание на твое, как мне кажется, недавно возникшее недовольство, мой дорогой читатель, возможно происходящее от твоего несогласия со мной, которое тем более тебя расстраивает, что в моих рассуждениях я давно не брал паузы, а потому ты не имел ровным счетом никакой возможности для того, чтобы высказать свои собственные замечания. Я постараюсь как можно скорее исправить эту оплошность и внимательно выслушать все твои возражения, а потом, если ты позволишь, я отвечу на них, стараясь при этом подвести итог этой главы самыми главными и убедительными словами.

Ты сказал столь очевидные вещи о том, что гармония несовместима с расчетом и холодным анализом, призванным перенести нас в прогнозируемое нами же будущее, но этим ты не сказал ничего нового, – вот как, скорее всего, будут звучать твои упреки. Как и обещал, я немедленно отвечу на них и в этот раз постараюсь сформулировать мысль так, чтобы не было нужды брать паузу и выяснять причину нашего легкого несогласия.

Но прежде, чем завершить наши рассуждения, мыслью, как мне кажется достойной этого, я все же осмелюсь задать тебе еще один вопрос – как часто тебе, мой дорогой и терпеливый читатель, приходится видеть выражения лиц озадаченных, лиц, чьи прекрасные черты терзают немилосердные морщины, выступившие преждевременно лишь вследствие тяжелой напряженности, вызванной противоречивыми мыслями и трудными расчетами и прогнозами? И как часто тебе доводилось встречать людей, пребывающих в заветном состоянии гармонии, чьи лица были бы расслаблены, а взгляд ясным и чистым, позволяющем максимально приблизиться к незатуманенному стереотипами взгляду на вещи, как они есть. И снова я прошу прощения, но на сей раз причиной тому послужила вовсе не излишняя запутанность и витиеватость моей мысли, которую я не мог привести к одной единственной цели, словно начинающий, без достаточного опыта, пилот, который кружит над аэродромом, не находя в себе силы посадить самолет, а за то, что задал тебе по сути риторический вопрос, да еще и потребовал на него ответа.

И снова вернемся к нашей героине, и на этот раз обратим взоры не на нее, ловящей лучи ласкового солнца и вдыхающей пряный аромат цветов, покрывающих пестрящий разными красками луг, а на ее мысли, высказанные мне во время одной из наших многочисленных и поистине невоспроизводимых дословно, так уж много их было, бесед. А начала она свою странную мысль с весьма поразивших меня слов, заявив, что на ее взгляд излишние размышления, скрупулезная вдумчивость и зачастую неискоренимое и неуправляемое человеческое желание все подвергать тщательнейшему анализу способствует лишь одному, а именно все это может спугнуть судьбу, спутать клубки и тогда может произойти непоправимое…В ответ на мое недоумевающее выражение в тот момент, на высоко вскинутые брови и округлившиеся глаза (а Ева тоже читает лица как книги) она незамедлительно дала свое пояснение: «Судьба – это кто-то или что-то заранее предопределенное, возникшее еще до нашего появления, что-то, таинственное и скрытое от нас. Но кто-то должен этим управлять. Почти все называют это богом. Но чтобы это ни было, подчинить это себе, а потом спугнуть и этим все испортить, мы можешь лишь единственным способом – пойдя этому наперекор».

Тут мне придется добавить кое-какие пояснения уже со своей стороны, и закончить главу несколько неожиданной, но очень убедительной на мой взгляд мыслью…Хотя, мой дорогой и любезный читатель, за все наши взаимные затруднения и разногласия, которые сопровождали мой рассказ на протяжении всего моего повествования, и возникавшие исключительно по моей неосмотрительности, я просто обязан предоставить тебе возможность самому завершить эту главу, высказав вслух ту мысль. Почему я так уверен в том, что высказанные тобой слова, совпадут с тем, что собирался сказать я, подводя итоги? Еще одну секунду, мой терпеливый читатель, и ты все поймешь сам. А я, в свою очередь, задам тебе вопрос, который тогда так поразил меня, прозвучавший из Евиных уст – вообрази себя на мгновение богом, могущественным создателем, наградившем людей не только жизнью, но и сценарием ее развития, что обычно именуется судьбой, и вносящим в нее коррективы по своему усмотрению, а теперь ответь мне на вопрос, и пусть этот ответ завершит наши рассуждения относительно главной темы этой затянувшейся главы, просто ответь – стал ли бы ты, будь ты богом, вершителем судеб, возиться с людьми, предпочитающими самой жизни анализ всех возможных вариантов ее развития, и в этих расчетах напрочь игнорирующих великое и даже для тебя существующее понятие случая? …Я был уверен в том, что ты ответишь именно так.

Игра

Надеюсь ты простишь мне мою повторяемость, милый мой читатель, ибо сейчас я снова хочу представить твоему вниманию шахматную доску. Я говорил о ней совсем недавно, но раньше я прибег к ее помощи второстепенного, не могущего претендовать на хоть немного важную роль в повествовании образа, здесь же она упомянута мной по схожей причине, однако роль ей будет выделена куда более значительная в виду того, что темы игры ее неявно предполагает и тут не придется мне давать долгие, утомляющие разъяснения относительно причины, сделавшей уместным присутствие этого образа на данном этапе моего рассказа.

Образ шахматной доски суть явление физической реалии. Гладкая или шершавая доска, с контрастными клетками, будь то контраст черного и белого, синего и желтого или любых других различающихся цветов, с деревянными или сделанными из камня фигурами, вот неполный список вариаций физического воплощения шахматной доски. Однако к самой игре это имеет лишь отдаленное отношение. И не ради доски с выстроенными в стройные ряды и готовыми к борьбе фигурами я привлек этот образ. Речь здесь пойдет об игре, об этом тонком, неуловимо сладостном состоянии, когда мысли парят, и в этом движении их ничто не может остановить, лишь красота и изящество, легкость и грациозность могут направлять их движение, ибо сложно представить себе некрасивую игру, игру, лишенную очарования блистательных актеров, ее исполняющих.