Дикое сердце, стр. 63

Повернувшись спиной к Рафаэлю, Фелипе налил себе еще бренди из изящно украшенного хрустального графина и поставил его назад на серебряный поднос. Мысли вертелись в его голове как торнадо, выдвигая идеи и отбрасывая их, и каждый мускул его тела был напряжен как струна. Рафаэлю конец. На этот раз он не покинет Каса-де-Леон живым. Хуарес близко — слишком близко, — но у него еще есть шанс спасти свое имущество. Должен быть способ! А этот ублюдок не получит ничего. Фелипе подавил смех, наслаждаясь разочарованием и яростью, которые, он знал, должен ощущать сейчас Рафаэль. Они были почти материальны, как будто черная грозовая туча заполнила комнату: молнии трещали и вспыхивали при каждом слове и движении. Еще несколько правильно подобранных слов, и Рафаэль потеряет контроль над собой — тогда Фелипе позовет телохранителей и прикажет застрелить его. Это будет идеальный выход, и Фелипе никогда не обвинят в убийстве…

— Почему ты так волнуешься об освобождении Аманды из рук французов, братец? Юридически она все еще моя жена, и я позабочусь, чтобы ею и этим ее вечно орущим чадом — от кого бы оно ни было — распорядились должным образом.

Стакан с бренди взлетел в воздух, орошая каплями дорогого напитка ковер и мебель, после чего Фелипе обнаружил себя лежащим на спине на полу. Хотя он и гордился своей физической формой, но не мог противостоять смертоносной ярости брата. Сильные загорелые руки вцепились в идеально отутюженную ткань сюртука и рывком подняли Фелипе. Прежде чем медленно реагирующий Фелипе мог предотвратить это, кулак Рафаэля врезался в лицо, расквашивая нос и рот. Кровь брызнула во все стороны.

Оправившись, Фелипе смог блокировать следующий удар, рванувшись вперед и обхватив рукой живот Рафаэля. От этого стремительного движения они оба пролетели через всю комнату. Резкие выкрики, тяжелое дыхание и глухие удары заполнили пространство, а маленькие мраморные столики, уставленные редкими произведениями искусства, со стуком и звоном повалились на пол. Парчовый диван, стоявший когда-то во дворце Людовика XVI, минуту раскачивался на двух ножках, когда братья боролись на нем, а потом ножки подломились, и оба рухнули на пол, катаясь, словно два дерущихся диких кота, огрызаясь и рыча от гнева и ненависти.

Слишком долго сдерживаемая ярость выливалась в первобытную, необузданную жестокость, когда они избивали друг друга как безумные, не обращая внимания на попытки слуг разнять их. Теперь осталось только желание убивать, и не каким-то там безликим оружием, а голыми руками.

Вдруг воздух взорвал звук выстрела, оба дерущихся наконец остановились и подняли окровавленные головы. Это был Хорхе — он стоял на пороге зала с ружьем в руках, а позади него в холле сгрудились перепуганные слуги.

— Alto! [30] — Хорхе чуть приподнял ружье. — Вы мужчины, а не бойцовые петухи, чтобы убивать друг друга, — добавил он с ноткой сарказма в слабом старческом голосе. — Однако, возможно, мне следовало бы позволить вам продолжить.

— Ты заходишь слишком далеко, старик, — наконец отозвался Фелипе, выплевывая кровь из разбитого рта. — Дай мне ружье и позови охранников.

— Нет, дон Фелипе, я не могу этого сделать. — Хорхе спокойно встретился с его разъяренным взглядом. — Я видел, как вы оба росли, и не хочу, чтобы уничтожили друг друга. Сейчас вы позволите вашему брату уйти. А ты, Рафаэль, убирайся побыстрее. Иди — vete! — Хорхе махнул ружьем и держал его нацеленным на Фелипе, пока Рафаэль шел, не оглядываясь. Только немногие слышали тихое благословение, которое пробормотал Хорхе.

— Ты все испортил, старик, — холодно произнес Фелипе, косясь из-под багровых распухших век. — Я держал его в руках, а ты позволил ему уйти.

— Si. Но он вернется за женщиной и ребенком, как только узнает правду о вашей лжи, дон Фелипе. Тогда у вас будет еще одна возможность совершить убийство.

— Убийство? — Темные брови Фелипе поднялись, и он рывком встал на ноги. — Это будет просто давно отложенная казнь, вот и все. И я больше не дам тебе шанса остановить ее.

Слабый звук выстрела расколол воздух и привлек внимание Рафаэля, направлявшего свою лошадь по краю оврага. Он донесся со стороны асиенды, и Рафаэль на мгновение подумал, не вернуться ли, но отбросил эту мысль. Теперь у него не было причины возвращаться. Никогда.

Глава 17

— Ты действительно так думаешь, Агнес? — Лениво обмахиваясь кружевным веером из слоновой кости, Аманда вопросительно взглянула на принцессу дю Сальм-Сальм. Агнес была американской женой младшего сына одной из королевских семей Германии и обожала своего вспыльчивого мужа Феликса, часто замечая, что он был «точно как заряженный пистолет, всегда готовый выстрелить». Хотя некоторые недоброжелатели принца — искателя приключений заявляли, что Агнес гораздо умнее своего мужа, они все же относились к ней со сдержанным презрением, предназначенным для женщины, которая когда-то была цирковой наездницей.

— Si, эти напыщенные дамы, думающие, что они по положению гораздо выше, пытались унизить меня, — смеясь, призналась Агнес. — Но они не намного лучше, так что я не позволила им докучать. — Ее глаза озорно блеснули. — Почему они говорят, что Феликс покинул Австрию, чтобы скрыться от кредиторов, когда многие из них сами хотели бы сделать то же самое? Феликсу по крайней мере хватило мастерства стать бригадным генералом армии северян во время Гражданской войны. Ах, видела бы ты моего Феликса в бою, Аманда! Он безрассуден, признаю, но и бесстрашен тоже.

— Я сама была свидетельницей его бесстрашия, когда он спас меня от легионеров, — ответила Аманда, вспоминая, как Феликс дю Сальм дерзко потребовал освободить ее. — Думаю, они хотели расстрелять меня на месте.

— Застрелить красивую женщину? — возмутился Феликс. — Это в высшей степени нелепо и невообразимо. Император никогда не простил бы мне, если бы я позволил этому случиться. — Он вспомнил огорошенного французского капитана, который уныло смотрел, как Феликс усадил Аманду с ребенком в свою коляску, чтобы отвезти их к жене в Мехико.

— Такой он, мой Феликс, — ласково рассмеялась Агнес. — И видела бы ты, как все таращили глаза, когда вы с ним подъехали к парадным воротам. Весь город просто гудит от сплетен.

Ничто из этого не имело значения для Аманды. Они здесь совершенно чужие, и Агнес была первой, кто предложил свою помощь.

Агнес отправила телеграмму Фелипе, сообщая, что его жена находится в безопасности в Мехико и по совету императора останется там на неопределенное время, а потом занялась наполнением дней Аманды всевозможными развлечениями.

— Здесь становится ужасно скучно, — заметила она, ласково поглаживая своего терьерчика Джимми, — а все эти жирные генеральши такие правильные! — Агнес задрала нос и надула губы, изображая надменных мексиканских аристократок, изгнавших ее из своего общества.

Смеясь, Аманда повторила свой вопрос:

— Ты действительно считаешь, что нам стоит поехать в Орисабу? Мехико гораздо безопаснее.

— Ну разумеется, стоит! Ты когда-нибудь была в Орисабе? Думаю, нет. — Агнес восхищенно захлопала в ладоши, почувствовав, что Аманда сдается. — Это будет восхитительно!

Захваченная энтузиазмом Агнес, Аманда вдруг поняла, что с головой погрузилась в водоворот приготовлений к путешествию. Все последующие недели прошли в бесконечных балах и tertulias [31], посещениях театров и веселых маскарадов — все, что угодно, чтобы отвлечь ее от мыслей о Рафаэле.

Боже, как же она скучала по нему! Мысли о нем приходили без спроса и мучили ее. Однажды, флиртуя с красивым офицером в егерском мундире, Аманда вдруг поразилась, как форма его глаз напоминает глаза Рафаэля. Но у него они были не такого цвета расплавленного золота, как у Рафаэля, и ресницы не такие густые и длинные; а когда он наклонился ближе, думая, что, возможно, она флиртует более серьезно, Аманде пришлось хлопнуть его сложенным веером и вежливо укорить. Долгие ночи под усыпанным звездами небом и при мерцающем лунном свете, когда весь мир, казалось, был влюблен, Аманда лежала одна в широкой постели.