Зависть, стр. 50

И снова Паркер поднял голову и посмотрел на Марис:

– Ну как? Можно продолжать или лучше сразу выбросить все это в корзину?

– Продолжай. Пожалуйста, – тихо попросила она, и Паркер поправил лежавшую у него на коленях рукопись.

– «Лесли терпеливо ждала, пока его гнев окончательно остынет. Только когда Рурк замолчал, с несчастным видом завернувшись в куртку, она осторожно сказала, словно обращаясь к пугливому зверьку:

– На самом деле то, что произошло сегодня, скорее хорошо, чем плохо.

– Хорошо?! – удивился Рурк. – Как это может быть? Объясни мне ради бога… хотя я в него и не верю.

Он знал, что эти последние слова будут неприятны Лесли, которая была убежденной католичкой и весьма болезненно реагировала на любые, самые невинные шутки, направленные против ее веры. Каждый раз, когда Рурк допускал что-то подобное, Лесли довольно резко его осаживала, но сегодня она предпочла пропустить его слова мимо ушей.

– Главная причина, по которой ты так остро это воспринял, заключается в том, что твоя литературная работа много для тебя значит.

Рурк немного подумал и решил, что Лесли права, но этого ему было мало. Он хотел знать, что еще она скажет.

– И что из этого следует? – спросил он.

– Из этою следует, что раз для тебя это так важно, значит, рано или поздно ты добьешься успеха, – просто ответила Лесли. – Если бы ты не обратил особого внимания на инцидент с Хедли или даже вместе с Тоддом посмеялся над тем, какое было у профессора лицо, когда ты пытался втолковать ему, что пришел вовремя – тогда я бы посоветовала тебе избрать какую-нибудь другую специальность. Но литература стала твоей страстью, твоей единственной любовью, и именно поэтому ты не смог отнестись к этой истории спокойно.

Твоя реакция… Она показала глубину твоей увлеченности литературой, писательством. То, что ты так расстроился из-за… нет не из-за пустяка, а из-за простого дефекта в существующем порядке вещей, наглядно свидетельствует о силе твоего желания писать, и писать хорошо. Удар, который нанесли тебе обстоятельства, угодил в самое больное место, и это тоже подтверждает – ты нашел свою судьбу, свое предназначение в этом мире… – Лесли улыбнулась. – Впрочем, мне и не нужно было никаких доказательств, но, возможно, в них нуждался ты сам. А раз так, значит, твой сегодняшний опыт стоил всех переживаний, отчаяния, гнева… – Она взяла его руку в свою и несильно пожала. – Подумай о том, что я тебе сказала, и ты убедишься, что я права».

Паркер замолчал, и молчал довольно долго. Наконец Марис не выдержала.

– А девушка мудра не по годам! – сказала она.

– Ты думаешь?

Марис кивнула. Потом она заметила, что на коленях у Паркера еще осталось несколько листов бумаги.

– А как отреагировал на ее слова Рурк? – поинтересовалась она.

– Так, как большинство мужчин реагирует на стрессовые ситуации, – уклончиво ответил Паркер.

– А именно? – настаивала Марис.

– В зависимости от обстоятельств, нам хочется либо кого-то трахнуть, либо трахнуться. Угадай, какой из этих вариантов предпочел Рурк?

Марис неуверенно хмыкнула.

– Я… я не думаю, чтобы Рурку захотелось ударить Лесли.

– Разве не ты предложила мне развить любовную тему?

– Да, я, но…

– Тогда слушай дальше. Они поцеловались, а дальше все покатилось по накатанной колее. Рурк расстегнул ее куртку и блузку и прижался к ее груди. «Бархатно-мягкой, теплой, душистой женской коже», как у меня написано. Впрочем, развивать так развивать – над этой сценой я еще поработаю, – сказал Паркер, делая в рукописи какую-то пометку.

– «Рурк ласкал ее груди. Впервые за время их знакомства он использовал губы и язык, и Лесли поняла, что такое настоящее наслаждение и какие приятные возможности открываются перед мужчиной и женщиной, если они не боятся их исследовать»…

Марис почувствовала, что ее сердце забилось чаше.

– «Ее запах… Ее теплое дыхание. Привкус ее кожи на языке. И все это после долгого, трудного дня, до краев наполненного разочарованиями и тревогами… Одними объятиями и поцелуями этой проблемы было не решить, поэтому Рурк расстегнул джинсы и направил руку Лесли туда, где – как ему казалось – сконцентрировалось напряжение целого дня…» Мягко говоря, – пояснил Паркер, подняв глаза на Марис, – Лесли завела его с помощью «пусковой рукоятки».

– Это называется «мягко говоря»? – Голос Марис неожиданно прозвучал хрипло, и Паркер удивленно приподнял бровь.

– Да, особенно по сравнению с известными мне вариантами.

– Ну, хорошо, продолжай.

– Рурк сказал Лесли, что любит ее.

– Он действительно имел это в виду?

– В тот момент он верил в это всей душой и всем сердцем. «А также своей „пусковой рукояткой“», – хотела сказать Марис, но, увидев серьезное лицо Паркера, сдержалась.

– Так, – сказала она. – И как отреагировала на это признание Лесли?

Паркер нахмурился.

– Эта, так сказать, «ручная работа» оказалась прощальным подарком Лесли. Она его бросила.

– То есть ушла от него? Прямо там?

– Да.

– И она поступила так по причинам, о которых ты писал в первом варианте?

– Верно.

– В таком случае, – задумчиво проговорила Марис, – Лесли не просто умна. Она по-настоящему добра и милосердна. Как ни больно ей было… поступать подобным образом, она все же сделала то, что считала необходимым для обоих, в особенности – для Рурка. В эти минуты она думает не о себе, а о нем, о его карьере.

– Не исключено, – кивнул Паркер. – Но должен сказать откровенно: мужчина, который только что кончил, чувствует себя не очень приятно, когда женщина вдруг встает и уходит. Это все равно что пощечина, даже хуже…

– Может быть. Я как-то не думала…

– Я тебя не обманываю. – Паркер со знающим видом кивнул. – Спроси любого мужика.

– Лучше я поверю тебе на слово.

– С точки зрения Рурка, Лесли поступила, как последняя дрянь. Он не нуждается ни в ее милосердии, ни в жалости. Да кем она себя вообразила – Матерью Терезой? Короче говоря, он обиделся и разозлился…

Марис хотела возразить, но Паркер жестом остановил ее:

– Во всяком случае – сначала. – Он взял в руки оставшиеся страницы. – Читать?

– Да, конечно.

– «Скверно начавшийся день закончился сущим кошмаром. Рурку хотелось напиться до полного беспамятства, но, поразмыслив, он понял, что это ничего не даст. Сегодняшние потери и разочарования не исчезнут и даже не забудутся – они будут подстерегать его завтра утром, когда он проснется, а с похмелья ему будет еще труднее с ними справиться.

К тому же, подумал Рурк, никакого права напиваться у него нег. Настоящий мужчина пьет только от большой радости или с большого горя. А какое горе у него? Если бы свалившиеся на него несчастья были обусловлены поворотом Судьбы или Провидения, тогда, пожалуй, он бы еще мог оплакивать свой горький жребий, но рыдать за бутылкой над собственными ошибками?..

Да, как бы ни хотелось ему возложить всю ответственность за происшедшее на Лесли, на Тодда, на профессора Хедли, в глубине души Рурк знал – основная, если не вся вина лежит на нем. Он давно понял, что Лесли умна и разбирается в жизни куда лучше его. Кроме того, она была честна – отказать ей в этом Рурк не мог, хотя ее честность и прямота часто причиняли ему боль.

Ах, Лесли, Лесли… Их желания, их мечты оказались слишком разными, чтобы они могли быть счастливы вдвоем. И никакого будущего у них не было и быть не могло. Уже сейчас их цели и стремления противоречили друг другу; в будущем же они начнут то и дело сталкиваться, высекая искры, пока чья-нибудь жизнь не окажется разбита вдребезги. Расставание было неизбежно, вопрос заключался лишь в том, как много глубоких ран они успеют нанести один другому прежде, чем это произойдет.

Рурк понимал, что решение Лесли вернуться в свой провинциальный городок, к своему провинциальному ухажеру, к своим делам, к своим маленьким радостям было единственно правильным, но от этого его боль не становилась слабее. Ему было жаль терять ее именно сейчас, жаль прерывать отношения, которые только-только начались, однако ему было ясно, что, поступив так, Лесли избавила их обоих от еще более сильных страданий.