Зависть, стр. 102

– Это к делу не относится.

– А вот я так не думаю. Больше того, я уверен – от этого зависит, что ты предпримешь дальше. Паркер повернулся к клавиатуре.

– Извини, – сухо сказал он. – Я пытаюсь работать, а ты мне мешаешь.

– Прекрасно! Можешь сколько угодно поворачиваться ко мне спиной, можешь хоть до скончания века пялиться на пустой экран и говорить, что ты пишешь, но мы оба знаем: тебе сейчас не до работы!

Паркер, не на шутку разозлившись, снова повернулся к Майклу.

– У меня сложилось впечатление, что ты пришел к какому-то заключению и теперь тебе не терпится высказаться, – прошипел он. – Ну, давай выкладывай! Ведь я же знаю – ты не оставишь меня в покое, пока не выложишь, что у тебя на уме!

– Я не собираюсь ссориться с тобой, – невозмутимо ответил Майкл. – В одном ты прав: я действительно собираюсь сказать тебе кое-что.

Паркер страдальчески поднял глаза к потолку, но Майкл продолжал как ни в чем не бывало:

– Тебе удалось воскресить себя, когда твоя жизнь была фактически закончена – твое бренное тело погибало. Да, я тебе помогал – делал тебе уколы, ставил капельницы и не давал перегрызть себе вены, но я бы ничего не смог, если бы ты сам не захотел вернуться к жизни. Ты проявил стальную решимость и несокрушимую волю, ты преодолел множество препятствий, которые многим, находящимся в том же положении, оказывались не по плечу. И ты выиграл, хотя все шансы были против тебя. И ты не только ожил, но и добился успеха, который не снился большинству здоровых людей, не имевших твоих проблем.

– Я с радостью отдал бы этот успех за здоровые ноги, – вставил Паркер, но Майкл снова не обратил на его слова внимания.

– Да, физически ты исцелился, но душа твоя продолжала болеть, и это неудивительно, ибо ее муки были невыносимее. Нанесенные ей раны были слишком глубоки, чтобы исчезнуть, зарубцеваться даже годы спустя. Титановые штифты и скобки скрепили твои раздробленные кости, и затянулись раны, но душа твоя продолжала кровоточить так, как если бы все, что с тобой случилось, случилось вчера. Вот почему ты, как дикий зверь, рычишь и бросаешься на каждого, кто приближается к тебе с намерением помочь.

– Именно это я и пытался объяснить тебе на протяжении последних лет, – перебил Паркер. – Ничто не в силах мне помочь, Майкл! Я безнадежен…

– Ты не безнадежен, ты просто дурак и трус! – сердито заорал Майкл. – Ты цепляешься за прошлое, а в будущее заглянуть боишься!

– Прекрасная фраза, Майкл. Я непременно должен ее записать. Как ты сказал?.. Я цепляюсь…

– Что это? Никак сарказм? Похоже, в тебе проснулось самолюбие. Что ж, по крайней мере мне удалось завладеть твоим вниманием. – Морщинистое лицо Майкла сделалось жестче и серьезнее. – Слушай, Паркер, откажись от своего плана! Предоставь Ноя Рида богу – или дьяволу. Пусть они между собой решат, кто будет ему судьей и какое наказание ему следует назначить. Не лезь в это! Лучше пойди к Марис и открой перед нею свое сердце. Поговори с ней по душам, объясни все. Начни с самого начала и не останавливайся, пока не доберешься до конца. Пусть она знает, какую роль сыграл в твоей жизни Ной, какие ошибки допустил ты сам. Может быть, Марис простит тебя, может быть – нет, но и в том и в другом случае ты избавишься от того, что тебя гнетет. Впервые за четырнадцать лет у тебя появился шанс освободиться от всего, что произошло в Ки-Уэсте. Воспользуйся им, и ты еще раз спасешь себя, спасешь раз и навсегда. А это единственное, что имеет значение, разве не так?

Сердце Паркера колотилось как бешеное, но лицо оставалось спокойным и бесстрастным.

– Прекрасная проповедь, Майкл! Нет, в самом деле, у тебя вышло ужасно трогательно, но я все же намерен придерживаться первоначального плана.

– И отказаться от возможности быть счастливым с женщиной, которую любишь?!

– Люблю? – Паркер насмешливо надул щеки. – Кто это сказал?

– Ты сам.

– Интересно, когда? Я что-то не…

– Каждый раз, когда ты глядишь на нее, это становится настолько очевидно, что никаких слов не нужно.

– Слушай, Майкл, ты что, начитался дешевых любовных романчиков? Я знаю – ты говоришь, что терпеть не можешь этой макулатуры, но, может быть, у тебя под подушкой все-таки лежит какой-нибудь слюнявый роман, а? Имей в виду, от таких книг повышается кровяное давление.

– О'кей, можешь смеяться, сколько тебе угодно; можешь даже отрицать, что влюблен в нее. Это ничего не изменит. Я отлично вижу: Марис подействовала на тебя сильнее, чем наркотики, которые ты когда-то принимал. С тех пор как она появилась на острове, ты никак не можешь прийти в себя. Ты…

– Марис – жена Ноя! – почти выкрикнул Паркер, теряя самообладание. – Она его «дорогая, любимая, единственная», и только это может иметь значение. Только это и имеет значение, черт тебя побери! – добавил он, яростно рубя ладонью воздух. – Все остальное – чушь, ерунда! Мои чувства, ее чувства – все это пустяки по сравнению с тем, что она жена Ноя, а я с ней спал! Я трахнул ее несколькими разными способами, я имел ее во все дыры, а потом вышвырнул вон. Пусть теперь бежит к Ною жаловаться; насколько я его знаю, он не уступит другому даже старой зубной щетки – не то что жены, даже если она ему давно не нужна!

Паркер стукнул кулаком по столу, и в глазах у него заблестели слезы ярости, которая охватывала его каждый раз, когда он вспоминал о Ное и о его предательстве, но сейчас впервые к ней примешивались жгучий стыд и сознание собственной вины.

Глядя на него, Майкл еще больше помрачнел. На его лице ясно читалось разочарование и… жалость.

– Возможно, ты прав, – сказал он. – Может быть, ты действительно безнадежно болен… В любом случае твоя жестокость по отношению к Марис омерзительна. Она же не виновата, что тебя интересует только собственная месть, а все остальное…

– Наконец-то ты начинаешь меня понимать… – перебил Паркер и усмехнулся.

– И что будет дальше?

– Поскольку Марис швырнула рукопись мне в лицо, я сомневаюсь, что она покажет ее Ною. Придется мне самому послать ему «Зависть» – заказной бандеролью с уведомлением о вручении и сопроводительным письмом, в котором будет сказано, что рукопись отправлена во все крупные издательства Нью-Йорка одновременно. Если и это не заставит его почесаться, тогда, вероятно, придется добавить небольшой постскриптум с описанием того, как ловко его жена умеет надувать мужчин через пипиську.

Майкл покачал головой, не скрывая своего осуждения.

– Ну а дальше, Паркер? Что будет дальше?

– Дальше, как и положено по законам жанра, наступит развязка.

Некоторое время Майкл пристально смотрел на Паркера, потом вздохнул и, отступив в коридор, поднял стоявшие там чемоданы.

– Ты куда-нибудь собираешься?

– Да. Я уезжаю.

– И куда, если не секрет?

– Куда-нибудь подальше отсюда. Не хочу участвовать в этой… в этом спектакле.

Эти слова потрясли Паркера. Майкл уезжает? Бросает его одного? Нет, невозможно!

– Но… Ты не можешь! Не забывай – ты помог мне заманить ее сюда! Ты помогал мне, а теперь…

– А теперь я об этом горько жалею. Как бы там ни было, я тебе больше не помощник.

– Ну и отлично. Давай проваливай! Скатертью дорожка!..

Казалось, Майкл все еще медлил.

– Ты справишься один?

– Теперь это не твоя проблема, так что можешь убираться. – И, развернув кресло, Паркер снова уставился на пустой экран компьютера. Вскоре он услышал, как хлопнула входная дверь.

Паркер остался один.

31

Впоследствии Марис с большим трудом могла вспомнить подробности своего возвращения в Нью-Йорк. Она куда-то шла, предъявляла билеты, сдавала вещи в багаж, но все это она делала совершенно автоматически, как во сне. Вот только подсознательной уверенности, что стоит ей захотеть, и она проснется, Марис не ощущала. Смерть отца и необъяснимое поведение Паркера были двойным ударом, и мозг, стараясь защититься от эмоциональных перегрузок, словно выключил сознание, оставив только автоматические реакции.