Не говори никому, стр. 27

Пожевывая зубочистку, Димонте отвел доходягу – его звали Артуро – в сторону. Парень был невероятно бледен. Возможно, наркотики. Правда, именно он и обнаружил труп, там же его и вывернуло…

– Вы можете отвечать? – спросил Димонте, демонстрируя притворную заботу.

Артуро кивнул.

Димонте осведомился, не заметил ли он в последнее время чего-либо необычного в поведении жертвы. Артуро ответил, что да, было. «Что было?» Странный телефонный звонок, который явно смутил Ребекку. «А кто звонил?» Артуро не знает, но где-то через час к Ребекке приехал мужик. Когда он ушел, Ребекка была вся на взводе. «А как звали мужика?»

– Бек, – ответил Артуро. – Она называла его Бек.

Шона засунула в сушку простыни Марка. Линда подошла и встала рядом.

– Марк опять намочил постель, – констатировала она.

– Ах, как ты наблюдательна!

– Перестань.

Линда отвернулась. Шона хотела извиниться, но передумала и промолчала. Когда они с Линдой расстались в первый – и пока единственный – раз, Марк начал писаться в постель. Позже семья воссоединилась и мальчик, казалось, выздоровел. А теперь вот снова.

– Он чувствует, что происходит, – сказала Линда. – Напряжение висит в воздухе.

– И что ты хочешь от меня, Линда?

– Все, что ты можешь.

– Я больше не уйду, я обещала.

– Как видишь, этого недостаточно.

Шона скривила лицо. На что ей сдалась такая жизнь? Она – преуспевающая топ-модель и просто не имеет права демонстрировать на людях мешки под глазами и потускневшие волосы. Надоело все. Надоел семейный быт, к которому она оказалась совершенно не готова, надоели дурацкие советы доброжелателей. Мало того, что они с Линдой не совсем обычная пара. Так их угораздило еще и завести ребенка. Все это, вместе взятое, вызывало к ним повышенный интерес и обеспечивало совершенно ненужную, навязчивую «поддержку», которая лишь запутывала ситуацию. Раскол их семьи станет ударом по лесбийскому движению. Как будто разнополые пары никогда не разводятся! Шона не считала себя подвижницей и не собиралась жертвовать собственным счастьем ради достижения каких-то «высших целей». И пусть ее считают эгоисткой!

Интересно, а что думает по этому поводу Линда?

– Я люблю тебя, – сказала Линда.

– И я.

Они посмотрели друг на друга. Марк опять намочил постель. Шона не пожертвовала бы счастьем ради «высших целей». А вот ради Марка…

– И что мы будем делать? – спросила Линда.

– Что-нибудь придумаем.

– Думаешь, получится?

– Ты меня еще любишь?

– Знаешь ведь, что да.

– И веришь, что я – самое яркое и восхитительное существо на этой земле?

– Конечно, – сказала Линда.

– Я тоже верю, – улыбнулась Шона. – А еще я – шило в заднице.

– Не спорю.

– Но я – твое шило.

– Верно подмечено.

Шона шагнула к подруге.

– Я не создана для спокойной жизни, вокруг меня все бурлит.

– Ты на редкость сексуальна, когда бурлишь.

– И когда не бурлю – тоже.

– Заткнись и поцелуй меня.

И тут зазвенел сигнал домофона. Линда и Шона переглянулись. Шона пожала плечами, Линда надавила кнопку ответа:

– Да?

– Это Линда Бек?

– А вы кто?

– Специальные агенты Кимберли Грин и Рик Пек из Федерального бюро расследований. Разрешите войти и задать вам несколько вопросов?

Шона перегнулась через плечо Линды, прежде чем та успела ответить, и прокричала:

– Нашего адвоката зовут Эстер Кримштейн! Вы можете задать ей любые вопросы.

– Вы ни в чем не подозреваетесь. Просто…

– Эстер Кримштейн, – повторила Шона. – У вас наверняка есть ее телефон. Приятного вечера.

Шона выключила домофон. Линда с удивлением глядела на нее.

– Что, черт подери, происходит?

– У твоего брата неприятности.

– Какие?!

– Сядь, я сейчас все объясню.

Раиса Маркова, сиделка деда доктора Бека, открыла на стук. Специальные агенты Карлсон и Стоун, теперь работавшие вместе с сотрудниками убойного отдела Димонте и Крински, предъявили документы.

– Ордер на обыск, – пояснил Карлсон.

Сиделка безропотно пропустила агентов в квартиру. Она выросла в Советском Союзе, и появление в доме людей в штатском не возмутило ее.

Восемь человек рассыпались по помещениям и прилегающей территории.

– Фиксируем обыск на видео, – приказал Карлсон. – Я хочу, чтобы все было законно.

Они действовали в спешке, пытаясь хоть на полшага опередить Эстер Кримштейн. Карлсон знал, что Кримштейн, как и большинство искусных адвокатов, вдохновленных делом О. Джея Симпсона, [15] цепляется к любому недочету полиции, как назойливый поклонник к поп-звезде. Карлсон, будучи не менее искусным сыщиком, пытался лишить ее этой возможности, документируя каждый шаг, каждое движение, чуть ли не каждый вздох.

Когда Карлсон и Стоун появились в студии Ребекки Шейес, Димонте им совершенно не обрадовался. Играло свою роль привычное противостояние между нью-йоркской полицией и ФБР, и мало что могло его прекратить.

Разве что наступающая на пятки Эстер Кримштейн.

И те и другие прекрасно знали: Эстер не только ловкий адвокат, но и въедливый журналист, обожающий выносить сомнительные дела на суд публики. И те и другие не желали оказаться в такой ситуации. Это подгоняло их и заставило заключить своего рода альянс, отличающийся той же теплотой и дружественностью, что и арабо-израильские перемирия. Кримштейн дышала в спину, и старые счеты пришлось на время отложить.

ФБР получило ордер на обыск – им это было удобнее: всего лишь пересечь Федерал-Плаза и войти в здание федерального окружного суда. Если бы то же самое захотели сделать полицейские, пришлось бы направлять запрос в суд округа, [16] в Нью-Джерси, и Кримштейн точно бы их обскакала.

– Агент Карлсон! – крикнул кто-то с улицы.

Карлсон вылетел наружу, Стоун за ним. К ним присоединились Димонте и Крински. На углу, возле урны, стоял юный фэбээровец.

– Что там у вас? – спросил Карлсон.

– Может, и ничего, сэр, но…

Юнец указал на пару перчаток из тонкого латекса.

– Упакуйте их, – приказал Карлсон, – и направьте в лабораторию, пусть проверят, не ими ли сжимали пистолет.

Карлсон смерил взглядом Димонте. Перемирие перемирием, но надо периодически указывать копам их место.

– Сколько времени займет такое исследование в вашей лаборатории?

– День. – Димонте как раз сунул в рот новую зубочистку и принялся яростно ее жевать. – Может, два.

– Долго. Придется сделать это у нас.

– Придется, а то как же, – проворчал Димонте.

– Мы ведь договорились действовать так, как будет быстрее.

– То-то мы здесь и стоим уже полчаса.

Карлсон кивнул. Он-то хорошо знал: если хочешь, чтобы нью-йоркский полицейский всерьез занялся каким-то делом, пригрози это дело у него отобрать. Хорошая штука – соревнование.

Следующий крик раздался из гаража. Все рванулись туда.

Стоун присвистнул, Димонте вытаращил глаза, Карлсон нагнулся, чтобы рассмотреть находку.

В корзине для бумаг, под обрывками старых газет, лежал пистолет. Калибра девять миллиметров. Судя по запаху, из пистолета недавно стреляли.

Стоун повернулся так, чтобы его улыбка не попала в объектив камеры, и сказал:

– Берем его.

Карлсон не ответил. Хмуро оглядев пистолет, он о чем-то надолго задумался.

23

Срочный вызов касался Ти Джея, мальчик поцарапался о дверную ручку. Для большинства детей это означает всего-навсего полосу зеленки на руке, для Ти Джея – ночь на больничной койке. Когда я приехал, его уже положили под капельницу. Гемофилия лечится вливанием консервантов крови, таких, как криопреципитат, или замороженная плазма.

Я уже упоминал, что впервые увидел Тириза шесть лет назад, закованным в наручники и изрыгающим проклятия. За час до этого он ворвался в приемную со своим девятимесячным сыном на руках. Принял их дежурный терапевт.