От ненависти до любви, стр. 56

– Потому что чувствует свою правоту.

– Да и я это чувствую. И руководство тоже целиком на ее стороне. Сегодня я первым делом поставил в известность о случившемся адвоката нашей телекомпании. Он мог бы вытащить ее из тюрьмы за несколько часов, так нет же! – Пинки грохнул донышком стакана об стол. – Эта упрямая дура использовала единственный положенный ей по закону телефонный звонок, чтобы позвонить мне и потребовать от меня ничего не предпринимать до завтрашнего дня.

– Она объяснила тебе, почему?

– Несла всякую белиберду, но я полагаю, дело тут в другом: она, видимо, хочет показать своему информатору, на какие жертвы готова пойти, чтобы защитить его.

– Это заслуживает уважения.

– Черта лысого это заслуживает, а не уважения! – заорал Пинки. – Ей придется провести в камере целую ночь! А этот Макки? Как он мог так поступить по отношению к ней!

– Это его работа. – Бонни с обреченным видом погасила огонь под сковородкой. Пинки сейчас в таком состоянии, что еще долго не сможет притронуться к еде. – Я полагаю, что Макки сейчас гораздо хуже, чем тебе.

Она подошла к стулу, на котором сидел Пинки, взяла его голову в свои ладони и положила себе на грудь.

– Хуже, чем мне, никому быть не может, – пробормотал он. – Даже виски не помогает.

Он отодвинул стакан в сторону и еще крепче прижался лицом к матерински теплой груди Бонни, обняв ее за талию.

Женщина погладила его по голове.

– Не волнуйся за Кари, у нее все будет в порядке. Макки не допустит, чтобы с ней что-нибудь случилось. Он любит ее.

– Ты так думаешь?

– Я это знаю.

Пинки поворочал головой, поудобнее пристраивая ее между грудей Бонни.

– Я рад, что сегодня вечером ты со мной, Бонни. Ты мне очень нужна.

Пользуясь тем, что Пинки не видит ее лица, женщина закрыла глаза и прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать рвавшийся наружу крик радости. Интересно, подумалось ей, почувствовал ли Пинки, как сильнее забилось ее сердце от нахлынувшего счастья.

– Если бы ты женился на мне, я была бы с тобой каждый вечер. И каждый день. Я была бы твоей постоянно. Лучше меня тебе не найти, Пинки.

Тот потерся губами о ее грудь и почувствовал сквозь ткань, как напрягся от этих прикосновений ее сосок.

– А я хорош для тебя?

Она снова взяла ладонями его лицо и подняла к себе.

– Ты очень хорош для меня.

Пинки усадил женщину к себе на колени.

– Ну, что ж, коли мы так чертовски хороши друг для друга, почему бы тебе не заняться моим перевоспитанием и не сделать из меня порядочного человека?

Она расхохоталась, но он утихомирил ее глубоким поцелуем.

В камере раздался громкий звонок, и, распрямившись подобно пружине, Кари села, свесив ноги с койки. Все ее мышцы затекли. Она никак не могла согреться от того, что несколько часов пролежала в страшном напряжении, почти не шевелясь, свернувшись под тонким одеялом и пытаясь отогнать от себя страх, навеваемый этим жутким местом.

В коридоре послышались чьи-то шаги, и на нее обрушилась новая волна страха. С пугающей неумолимостью они приближались к ее камере.

Наконец на полу появилась длинная тень, отбрасываемая чьей-то фигурой. Она остановилась прямо напротив камеры. Сердце так громко бухало в груди молодой женщины, что она едва расслышала звяканье ключей. Незваный гость повернул голову в сторону стола дежурной, и на его лицо упал свет.

– Хантер! – задыхаясь, воскликнула Кари.

Глава 13

Он перешагнул через порог камеры. Одно мгновение – и она оказалась в его объятиях. Он крепко прижимал Кари к себе, повторяя ее имя, словно заклятие, и целуя ее в шею.

– Ну, как ты?

– Не отпускай, согрей меня, – будто обезумев, шептала она.

– Конечно, моя маленькая, конечно.

Они отчаянно обнимали друг друга – без слов, без движений. Кари вжималась в тело любимого так, словно хотела слиться с ним, стать частью его самого. Он был сильным и теплым – ее защита, страховка ее жизни в этом кошмаре. Проходила минута за минутой, а они не шевелились.

Наконец мрак вокруг нее стал потихоньку рассеиваться. Невидимая удавка, сжимавшая ее горло, исчезла, и Кари снова смогла нормально дышать.

Отпустив его, она сделала шаг назад.

– Что ты здесь делаешь?

– Говоря официальным языком, я пришел сюда, чтобы провести допрос заключенного. Неофициально я здесь для того, чтобы успокоить тебя и сказать, что я очень тебя люблю. – Он нежно поцеловал ее в губы. – Ты что-нибудь ела?

– Недавно сержант Гопкинс приносила мне ужин, но я отказалась. Мне не хотелось есть.

– Я принесу тебе что-нибудь. – Хантер направился к двери, но Кари, как одержимая, вцепилась в его руку и стала тянуть обратно.

– Нет, не уходи! Пожалуйста! Обними меня!

Хантеру с трудом удалось подвести ее к койке и уложить на нее. Он присел рядом и заглянул ей в глаза. Он специально попросил сержанта Гопкинс не включать верхний свет. Вообще-то с целью проведения допросов окружной прокурор имел свободный доступ в любую камеру с любым содержащимся в ней заключенным, однако сюда, да еще в такое время суток он пришел вовсе не для этого. В данный момент Хантер явно превышал свои служебные полномочия, и это лучше было делать при потушенном свете.

– Ну что, очень плохо? – мягко спросил он. Кари взяла его ладонь и приложила к своей щеке.

– Да. Я никогда не думала, что может быть так плохо. Сначала мне представлялось даже экзотичным провести ночь в тюрьме, а втайне я надеялась обрести таким образом известность, привлечь к себе внимание. Но в реальности это оказалось чудовищно. Мне было очень страшно. Я понимаю, это глупо и бояться нечего, но мне и впрямь было страшно. Мне показалось, что я очутилась в какой-то ужасной беде, из которой уже никогда не выбраться.

Кари была на грани истерики. Хантер еще никогда не видел ее в таком состоянии.

– Ш-ш-ш, – успокаивающе прошептал он, поглаживая ее ладонью по волосам. – Я бы ни за что не допустил этого.

– Но ведь может случиться так, что ты будешь не в состоянии мне помочь, – вопреки здравому смыслу упиралась Кари. – Мне было так холодно…

Не успев задуматься над тем, что делает, Хантер лег рядом с ней и натянул одеяло на них обоих. Поскуливая, словно раненый зверек, Кари прижалась к любимому. Ее руки обвили его шею, а лицо спряталось у него на груди.

– Я люблю тебя. Я люблю тебя. Мне так страшно! Обними меня покрепче.

Жалость бритвой резанула по сердцу Хантера.

– Я тоже люблю тебя, родная.

Он обнял ее и крепко прижал к себе. Но Кари хотела ощущать его еще ближе, и ее губы стали судорожно искать его рот. Через несколько нескончаемых минут ему с трудом удалось оторваться от нее.

– Что мы делаем! Боже, это безумие! – Он несколько раз поцеловал ее в шею. – Тебя надо бы задушить за то, что ты втянула нас обоих в такую кошмарную передрягу.

Кари потерлась щекой о щеку Хантера.

– Наверное, я этого заслуживаю. Я хотела встать на защиту права журналиста не раскрывать свои источники информации, но выяснилось, что я не создана для роли мученицы. Приходится признать тот факт, что я – обычная трусиха. Не представляю, как осужденные могут выносить тюремное заключение – днями, годами!

– Немногие из них отличаются такой чувствительностью, как ты, любовь моя.

– Когда-нибудь я обязательно сделаю репортаж о заключенных. Я изучу их…

Из горла Хантера вырвалось глухое ворчание.

– Давай сначала ты отсюда выберешься, а уж потом будешь думать о собратьях по несчастью и о том, как привлечь внимание общественности к их страданиям. – Хантер поднял подбородок Кари и посмотрел ей в глаза. – Почему ты не позволила адвокату телекомпании вытащить тебя из тюрьмы?

– А что бы это изменило? Ведь речь в данном случае идет о первой поправке. Я понимаю, ты считаешь меня занозой в пальце, упрямой ослицей и…

– Я с уважением отношусь к твоему поступку. – Видя, как удивленно раскрылись глаза Кари, Хантер пояснил: – Сейчас я говорю как мужчина, а не как окружной прокурор. Прокурор во мне по-прежнему негодует на тебя. Но я люблю тебя, Кари Стюарт, – тебя и все, во что ты веришь. – Он прижал ее голову к своей груди. – Разве стал бы я рисковать своей карьерой, приходя сюда и лежа на тюремной койке с заключенной, если бы думал иначе? Да если об этом узнают, меня просто насмерть затопчут.