Государь, стр. 20
– Теперь уж слишком поздно сожалеть, – тихо сказала она, больше себе, чем Линану.
– Коригана?
Она закрыла глаза, наклонилась и второй раз поцеловала его, но не прижимая к себе. «Слишком быстро!» – подумала она, зная теперь, что он вторично оттолкнет ее. Но затем его губы слегка приоткрылись, и он ответил на ее поцелуй. Его руки двинулись к ней, обнимая и одновременно беря ее в плен. Впервые в жизни она не думала ни о чем, кроме того, что хотела чего-то лично для себя, и о том, какое это замечательное ощущение.
Когда Дженроза проснулась, еще не рассвело. Она вышла из шатра и направилась к небольшому ручью, который увидела днем раньше. Он был не больше двух шагов в ширину и в ладонь глубиной. Встав у ручья на колени, она выкопала поблизости в земле ямку, а затем зачерпнула сложенными ладонями воды из ручья и наполнила ею углубление. Она подождала рассвета, а потом осторожно потревожила спокойную поверхность воды кончиком пальца, наблюдая за тем, как расходятся круги, каждый из которых ловил солнечный свет, превращаясь в золотое кольцо. Она глубоко вздохнула и произнесла:
– Прошлое одинаково, но у настоящего нет границ.
Едва она успела произнести последнее слово, как кольца из золота стали кровавыми кольцами, а затем и вся вода в ямке сделалась красной, словно от какой-то страшной заразы. Дженроза ахнула и быстро встала. Она почувствовала тошноту и нагнулась, но могла лишь всухую терзаться спазмами. Девушка снова выпрямилась и вытерла с губ слюну, перемешавшуюся со слезами.
«Что со мной случилось? Чем я стала?»
Она не могла поверить – не желала верить, – что видела будущее. Конечно, будет кровь, сказала она себе, ведь мы же воюем. Чтобы предсказать это, не нужно быть магичкой.
Так что же тогда происходило? Почему все, что она ни делала, оказывалось окрашенным кровью? Каждое утро она просыпалась, ощущая в горле ее вкус. Ей снились реки крови, растекающиеся бурным потоком по улицам Кендры, столько крови, что та могла наполнить океан.
В глубине души она уже наполовину знала ответ, но отказывалась вытащить его из потемок души на свет сознания. Он имел отношение к Линану и Силоне, но она не хотела смотреть правде в глаза. Пока не хотела. До тех пор, пока не будет уверена.
«Это я виновата, – подумала она. – Виновата во всем».
Она зарыдала, сначала от жалости к себе, но затем по-настоящему горестно – когда в ней всплыло воспоминание о Камале и настолько затопило ее, что Дженроза упала на четвереньки. Слезы ее теперь текли ручьем, стекая со щек в ямку с окровавленной водой, – и когда они стекли в нее, вода очистилась, став прозрачной как хрусталь. Увидев это, Дженроза выпрямилась, сев на пятки, и заставила себя справиться с горем. Камалю было бы стыдно за нее, сказала она себе, и это наконец привело ее в чувство.
Девушка снова коснулась воды кончиком пальца.
– Прошлое одинаково, но у настоящего нет границ, – проговорила она.
На этот раз рябь на воде не несла ни золота, ни крови. Она внимательно наблюдала, пытаясь понять значение множества образов, мелькавших в расходящихся кругах один за другим, и поняла, что все они рассказывают одну и ту же историю. Тысячи четтов лежали мертвыми в длинной зеленой долине где-то в Океанах Травы.
– Одну и ту же историю, – произнесла она вслух. – Значит, это должно быть прошлое.
Последний образ показал стяг с изображенной на нем летящей птицей. Она сперва подумала, что это пустельга Розетемов, а затем поняла, что птица не похожа ни на какую когда-либо виденную ей раньше.
«У нас появился новый враг, – сказала она себе. – И он уже среди нас».
ГЛАВА 9
Поул опаздывал на встречу с несколькими приходскими священниками и решил срезать путь, пройдя через библиотеку. По дороге его перехватил послушник с досаждающим теологическим вопросом, суть которого потребовалось излагать так долго, что слушая, Поул оперся одной рукой о пюпитр. Когда же послушник закончил, прелат, у которого не было ни времени, ни желания отвечать, отделался от юнца вежливым обещанием поговорить с ним как-нибудь позже. Тот поклонился и шмыгнул прочь. Поул вздохнул – от досады из-за задержки и туманных воспоминаний о временах, когда он сам был послушником – и убрал руку с пюпитра. Вот тогда-то он и увидел на нем книгу. Какую-то секунду он тупо смотрел в нее, а затем узнал почерк.
– «Молю о руководстве, – прочел он, – и за души всего моего народа; молю о мире и о будущем для всех детей моих; молю об ответах и о новых вопросах. Я один, в одиночестве и все же не одинокий. Я один; человек, который знает слишком много тайн. И молю о спасении».
«Его последние слова», – подумал Поул. Напоминание о предшественнике заставило чувство вины подняться в нем, подобно черной желчи, но он подавил его силой воли. И все же воспоминание о примасе Нортеме не желало так легко исчезать, и Поул счел возможным вспомнить, как сильно некогда любил его. Нортем был ему наставником и отцом, примером и духовным руководством. А под конец Нортем предал Поула и стал его жертвой. «Как странно, что одно божье создание может быть всем этим».
Примас снова прочел абзац и понял, что не вполне понимает эту молитву. «Я не имею на это права», – сказал он себе, но знал, что ему все равно полагалось бы понять молитву, самый основополагающий элемент – самую суть – всей веры. Он перечитал абзац вновь, но ничуть не приблизился к разгадке его тайны. Зато заметил, что остаток страницы и противоположная ей оставались совершенно чистыми.
Это же Книга Дней, с удивлением сообразил он; и страницы оставались пустыми потому, что заносить в книгу новые записи бьио обязанностью преемника Нортема. Как же он мог забыть? Как он мог столь ужасно пренебречь своим долгом? Поул поднял голову и увидел полку, на которой стояли все переплетенные Книги Дней. Сам того не сознавая, он нарушил традицию – традицию, которая поддерживалась с самых ранних времен существования Церкви Подлинного Бога. На какой-то миг Поул ощутил отчаяние. Как он мог так серьезно нарушить свои обязанности примаса? Как Господь мог позволить ему это сделать? И как могли это допустить его собратья-священники?
– Отец?
Поул обернулся. К нему обращался отец Роун, его секретарь и преемник в должности исповедника королевы Аривы. Роун смотрел со смесью озабоченности и любопытства.
– Да?
– Приходские священники ждут.
– Конечно.
– Отец, вы здоровы?
Поул помотал головой, прочищая ее. Роун истолковал этот жест неверно.
– Тогда мне сказать им, что вы идете?
– Да.
– Вы уверены, что с вами все в порядке?
Поул выпрямился и, нахмурясь, посмотрел на Роуна.
– Спасибо, у меня все прекрасно. – Роун повернулся, собираясь уйти, но Поул окликнул его. – После встречи я хотел бы кое-что с вами обсудить. Кое-что важное.
– Конечно, отец. – Роун кивнул. – У вас в кабинете?
– Нет. Здесь. Прямо здесь. – Он постучал по лежащей на пюпитре Книге Дней. – Прямо здесь.
Оркид деловито носился между своим кабинетом и кабинетом секретаря королевы, Харнана Бересарда, организуя первое заседание совета с тех пор, как на Гренду-Лир обрушились катастрофы. Канцлеру удавалось какое-то время откладывать его, но давление со стороны знатных семей и представителей торговых интересов Кендры, требующих возобновить регулярные заседания, росло с каждым днем: они хотели знать, что Арива здорова и по-прежнему способна править королевством, хотели сами увидеть ее. Чтобы подвигнуть на это Ариву, ему потребовалось целую неделю уговаривать ее и спорить с ней, но в конечном итоге она все-таки согласилась. Теперь у него была одобренная королевой повестка дня, и он шел к Харнану, чтобы тот отправил вызовы членам совета. Дорогу ему преградила внушительная фигура Деджануса. Оркид оторвал взгляд от своих заметок, коротко кивнул и двинулся обойти его.
Деджанус вытянул руку, преграждая ему путь.