Кот, который играл в слова, стр. 21

– Ладно, сыграем кон-другой, – вздохнул Квиллер.

Он шлёпнул по словарю сигнал к началу, – и Коко запустил в край книги когти левой лапы.

Квиллер щелчком перебрал страницы до места, отмеченного Коко, – страница «Г», столбец 2.

– Голодание и гордость , – прочёл он. – Тут и делать нечего. Вытяни парочку потруднее.

Кот впился ещё раз.

– Пицца и пища . Ещё два очка в мою пользу. Коко в величайшем возбуждении припал к словарю и запустил в него когти.

– Полезный и полёвка , – сказал Квиллер и тут же вспомнил, что ни он, ни Коко ещё не завтракали.

Нарезал для кота свежее мясо и, приправляя его капелькой консервированного консоме, вспомнил кое-что ещё. В недавней игре Коко дважды напал на одну и ту же страницу с одними и теми же ключевыми словами. Это произошло на прошлой неделе. Дважды за одну игру Коко вышел на слова радикал и радикулит .

Квиллер почувствовал вещее щекотание в усах.

ТРИНАДЦАТЬ

В понедельник утром, когда Квиллер с Банзеном ехали к Холмам Потерянного Озера, чтобы осмотреть нойтоновский дом, Квиллер был необычайно тих. Он не выспался. Всю ночь грезил, и пробуждался, и снова грезил – об интерьерах цвета жареного арахисового масла и рисового пудинга с оттенками омара и чёрной в полоску патоки. И утром разум его терзали незавершённые скорбные мысли.

Он весьма опасался, что Коки замешана в «розыгрыше» «Прибоя», а ему этого ох как не хотелось – ему нужна была подруга вроде Коки. Сверх того его преследовала возможность Тейтова соучастия в заговоре, хотя доказательства были не более конкретны, чем щекотка над верхней губой и странные опыты со словарём. Он не мог прийти к решению относительно роли Паоло в этом деле: был ли он невинным свидетелем, умным преступником, соучастником или орудием? И была ли Тейтова любовь к коллекции нефрита врожденной его чертой или хорошо отрепетированным действом? Был ли этот человек так предан жене, как казалось людям? Не появилась ли в его жизни другая женщина? Даже имя Тейтовой кошки таило в себе неоднозначность. Йю она звалась или Фрейя?

Квиллеровские мысли вернулись к собственному его коту. Однажды в прошлом, когда преступление было убийством, влажный холодный нос Коко выявил больше сведений, чем раскопало их Бюро убийств в ходе своего официального расследования. Коко, казалось, понимал всё без формальных размышлений. Видимо, инстинкт, минуя мозг, повелевал когтям выцарапывать, а носу вынюхивать верное время и место. Или то была случайность? Но разве по совпадению Коко закогтил страницы словаря на пицце и пище , когда завтрак выпал из распорядка?

В воскресенье после полудня Квиллер несколько раз предложил коту сыграть в словесную игру, но слова, выхваченные Коко, оказались «пустышками» оппозиция и оптимизм, киприот и киприпедиум . Квиллер немножко набрался оптимизма, а киприпедиум , по прочтении оказавшийся видом орхидеи, который также называют дамской туфелькой , лишь напомнил ему пальчики ног Коки, шевелящиеся в роскошном ворсе ковра из козьего пуха.

И всё же квиллеровское мнение насчёт Коко и словаря осталось в силе. По усам Квиллера пробегала дрожь.

Одд Банзен, сидевший за рулём, спросил:

– Ты болен или ещё что? Сидит тут, дрожит и – ни гугу.

– Холодновато, – отозвался Квиллер. – Надо было надеть пальто. – Он полез в карман за трубкой.

– Я захватил дождевик, – сообщил Банзен. – Задувает с северо-востока, а коли так, не миновать нам грозы.

Поездка к Холмам Потерянного Озера вывела их через окраины в деревенскую округу, где начинали желтеть клёны. Время от времени фотограф дружелюбно гудел и махал сигарой людям на обочине. Он отсалютовал женщине, подрезавшей траву, двум мальчишкам-велосипедистам и старику у деревенского почтового ящика.

– У тебя обширные знакомства на этом лесном перешейке, – заметил Квиллер.

– У меня? Да я их отродясь не знаю, – сказал Банзен, – но эти фермеры хоть смогут испытать какое-никакое волнение. Теперь они целый день потратят, соображая, кто же это из их знакомых водит иномарку и курит сигары.

Они свернули на проселок, который демонстрировал мастерство дизайнера—пейзажиста, и Квиллер стал читать по клочку бумаги указания; «Ехать по берегу озера, с первой развилки налево, свернуть к вершине холма».

– Ты когда договорился об этой халтуре? – пожелал узнать фотограф.

– В ночь на воскресенье, у Лайка на вечеринке.

– Надеюсь, в трезвом виде диктовали. Обещаниям, которые даются за коктейлем, – грош цена, а путь-то долгий: рулишь, будто за диким гусем гонишься.

– Не беспокойся. Все о'кей. Натали хочет, чтобы Дэвид получил кое-какой кредит под то, как он оформил этот дом, а Гарри Нойтон надеется, что наша публикация поможет ему этот дом продать. Цена собственности – четверть миллиона.

– Надеюсь, его жене из этого ни пенни не достанется, – сказал Банзен. – Женщина, которая отказалась от своих малышей, как она это сделала, – шлюха.

– У меня сегодня утром был ещё один звонок из Дании, – сказал Квиллер. – Нойтон хочет, чтобы его почта пересылалась в Орхус. Это университетский город. Интересно, что он там делает?

– Он, видать, приличный парень. Разве ты не понимаешь, что он и связывался с особами такого именно рода?

– А по-моему, не стоит тебе осуждать Натали, пока ты с ней не познакомился, – ответил Квиллер. – Она искренняя. Не слишком яркая, но искренняя. И у меня есть подозрение, что люди извлекают выгоду из её простодушия.

Дом в конце извилистой, петляющей трассы имел замысловатую конфигурацию: стены из розового кирпича стояли со странным наклоном, а громадные балки крыши выпирали во все стороны.

– Вот выпендрёж! – изумился Банзен. – Как тут найдёшь входную дверь?

Лайк говорит, что дом «органически современен». Он представляет собою единое целое с местностью, а обстановка – единое целое с архитектурой дома.

Они позвонили и, ожидая, пока им откроют, изучали мозаичные панно, окаймлявшие вход, – закрученные солярные узоры, составленные из гальки, цветного стекла и медных гвоздей.

– Психи! – сказал Банзен.

Они довольно долго прождали, прежде чем повторить звонок.

– Слышишь? Что я тебе говорил? – сказал фотограф. – Дома ни души,

– Это большой дом, – отозвался Квиллер. – Натали, вероятно, нужны роликовые коньки, чтобы побыстрее добраться из ткацкой студии до входа.

Через миг раздался щелчок замка, и дверь осторожно приоткрылась на несколько дюймов. В этом проеме возникла женщина в одежде горничной.

– Мы из «Дневного прибоя», – представился Квиллер.

– Да? – не шелохнувшись, вопросила горничная.

– Миссис Нойтон дома?

– Она сегодня никого не может принять. – Дверь начала закрываться.

– Но она нам назначила!

– Она сегодня никого не может принять.

– Мы приехали издалека, – насупился Квиллер. – Она говорила нам, что мы сможем осмотреть дом. Она не будет против, если мы быстро оглядим его хотя бы снаружи? Мы рассчитываем сфотографировать его для газеты.

– Она вообще не хочет, чтобы кто-нибудь фотографировал дом, – отрезала горничная. – Она передумала.

Газетчики переглянулись, а дверь меж тем захлопнулась у них перед носом.

На обратном пути в город Квиллер с горечью размышлял о грубом отказе.

– Это вроде не похоже на Натали. Что тут, по—твоему, не так? Вечером в воскресенье она была весьма дружелюбна и покладиста.

– Люди меняются, когда дерябнут.

– Натали была столь же трезва, как я. Может, она больна, и горничная выставила нас на свой страх и риск…

– Если тебе интересно моё мнение, – высказался Банзен, – так у твоей Натали, по-моему, винтиков не хватает.

– Остановись у первой же телефонной будки, – попросил Квиллер. – Я хочу позвонить.

В будке на деревенском перекрестке репортёр набрал номер студии Лайка и Старквезера и поговорил с Дэвидом.