Волки Аракана 3 - Пираты Марокко, стр. 23

Почти две недели прошли как в кошмарном сне, а вернее, почти без сна. Мучительно болели раны, спертый воздух подвала, насыщенный влагой, испарениями грязных тел, вонью нечистот, - все это представлялось молодым пленникам настоящим адом, о котором им часто напоминали священники.

Но, проснувшись глубокой ночью, Пьер вдруг ощутил что-то необычное в своем теле. Он чувствовал себя как-то необыкновенно легко, прислушался к самому себе и только тут понял, что все дело в том, что рана совсем не болит, а в теле не ощущается жара. Голова была ясной - головные боли уже прошли и лишь изредка напоминали о себе коротким всплеском.

Он лежал и радовался покою. И адские условия их существования теперь не казались такими страшными и невыносимыми. Он посмотрел на лежащего рядом Армана. Ему хотелось разбудить товарища и сообщить тому радостную весть, но он не решился беспокоить парня.

Пьер лежал, прислушиваясь к бормотанию, храпу, стонам во сне и кряхтению уставших за день пленников. Тут находились девятнадцать мужчин разного возраста и национальностей. Пьер уже знал, что среди них четверо испанцев, семеро французов, два мальтийца, один из которых был рыцарем ордена, пятеро итальянцев и один голландец.

Мало кто знал язык другого, но долгое общение породило какую-то смесь, похожую на тарабарщину, с преобладанием французских слов. На таком жаргоне и изъяснялись между собой несчастные, ожидающие поступления выкупа. Некоторые, правда, ничего не ждали, ибо далеко не все могли рассчитывать на деньги родственников. А благотворительные общества не всех могли выкупить.

Пьер поудобнее устроился на полусгнившей соломе и закрыл глаза. Он не заметил, как проспал до сигнала надсмотрщика, который ударом бича, звучащего громче пистолетного выстрела, поднимал всех в считанные секунды.

– Арман, как ты? - с надеждой в голосе спросил Пьер.

– А что такое, Пьер?

– Мне значительно лучше, Арман. Я выздоравливаю!

– Это радостная весть, только кричать об этом не стоит. Помолчи лучше.

– Понятно… - протянул Пьер и напустил на лицо привычное уже скорбное выражение.

– Еще успеем спину наломать, так что лучше не спешить с этим.

Когда после торопливого, но скудного завтрака все разошлись на работы, в подвале осталось трое больных. Кроме Пьера и Армана на соломе лежал старый священник - его не мог поднять даже красноречивый щелчок бича.

– Отец Бонифаций! - сказал Арман, поворачивая голову к больному. - Вам плохо?

– Да, сын мой. Сегодня я совсем немощен. Видно, Господу нашему угодно за грехи мои наслать на меня еще и эту напасть…

– Да Господа ли это деяния, отец Бонифаций? - подал голос Пьер. - Годы ваши дают себя знать. Ведь седьмой десяток - не очень приятная штука.

– И то верно, сын мой. Но от этого мне не легче.

– Всем тяжело, отец Бонифаций, - успокаивал того Арман. - А что у вас болит? И что слышно про выкуп?

– Видимо, Пьер прав. Просто старость свое берет, и так угодно Господу. А про выкуп за меня ничего не слышно. Да и откуда взяться слухам, коли платить за меня некому…

– А как же ваш храм, а приход? - возмутился Пьер.

– Все в руках Господа! Ничего не слышно. Наверное, мои братья по храму не считают меня таким ценным человеком, чтобы выкладывать за меня триста золотых.

– Стало быть, скуповаты ваши монастырские, - Пьер радовался хотя бы тому, что может теперь поговорить, не морщась от боли.

– Видимо, не достоин я их снисхождения.

– И Господь наш не заступается за вас, отец?

– Наверное, так угодно Богу, сын мой. Наступила тишина, слышно было лишь тяжелое дыхание отца Бонифация.

Мучительно хотелось есть. Заживление раны сильно повысило аппетит Пьера, но приходилось ждать до возвращения всех с работ. Тогда всем давали жидкую похлебку, апельсин, кружку воды. Приходилось терпеть, иначе можно было вызвать ярость надсмотрщиков, и тогда уже битья не избежать. Проходили дни, и Пьеру казалось, что лучше было бы отправляться на работы, чем сидеть в этой вонючей дыре. Они ждали, когда им предложат написать письма родным с требованием выкупа, но пока никто им ничего об этом не говорил. Приятели нервничали и ждали.

За те две недели, что пленники пребывали в подвале, один их товарищ уже получил возможность покинуть тюрьму - был прислан выкуп, и пленник, радостный и счастливый, покинул темницу.

Острая зависть сверкала в глазах оставшихся, когда он покидал их общество, не в силах удержать рвавшуюся на лицо улыбку. Ему давали десятки поручений, он обещал их все выполнить, и каждый полагал, что уж про него-то тот не забудет и поможет вызволить из плена у неверных.

– Скоро к нам опять заглянет мулла, - сказал как-то испанец по имени Хосе.

– Опять будет склонять принять их веру? - спросил его приятель Диего, почесывая спину грязными ногтями.

– Вероятно. Чего же еще ему тут делать.

– И что, выпадает ему удача? - спросил Пьер, поворачивая голову в сторону говоривших. - Вы ведь давно здесь и уже многое знаете.

– А почему бы и нет! Не всякий может выдержать такие мучения, особенно если подворачивается возможность избежать их.

– Да, но после принятия ислама этот человек должен будет оставаться здесь на всю жизнь, - отозвался Диего.

– Не всякого тянет домой, друг мой. Многим нет там места. Разве мало народу ушло за последние несколько десятилетий в разные дальние страны? Многие оказались довольными, разбогатели и вернулись грандами.

– А сколько их осталось в тех землях гнить? Ты об этом подумал, Хосе? По мне, так лучше умереть на родине в бедности и нищете, чем скитаться на чужбине в поисках счастья и подохнуть, как собака.

– Ну, это кому как повезет. Я и говорю, что многим везет. А к тому же и жизнь какая интересная у них получается, Диего, не то что у нас, горемычных. Вот не пришлют выкупа, и придется тебе на галерах сидеть за веслами. Вот тогда и подумаешь, где лучше.

– Господь с тобой, Хосе! Не пугай! Уж лучше сразу помереть, чем к веслу быть прикованным. Это куда хуже скорой смерти!

– Молитесь, дети мои, и Господь смилуется над вами! - Голос отца Бонифация едва проникал в сознание пленных, так он был тих и скорбен.