Зеленые холмы Винланда, стр. 31
– Охолони, братка! – остановил Белян. – Что он мог сделать? Один и без оружия? Сам бы и лег с остальными. – Белян оттеснил горячего Сивела от Ньяла. – Когда они убрались, Ньял?
– На рассвете. Сожгли наше судно… Хотели вас дожидаться, но Аульв настоял на отплытии.
Я слушал, затаившись в кустах.
– Аульв настоял! – воздел руки к небу Сивел. – Был трусом, им и остался! Скопец вонючий!
– А старица? – допытывался Белян.
– Все молилась и пряталась. Да меня удерживала возле себя. Боялась, что я брошусь в лагерь, и ее тогда тоже найдут и убьют.
– И не искали?
– Искали, да мы заранее ушли подальше. Спрятались в дупле.
– Эх, теперь и не отомстишь! – в сердцах воскликнул Сивел. – Судно сожгли, трусы!
– Я за одного отомстил… – тихо произнес Ньял.
– Как же?
– Один отошел по нужде, а я выглядывал, сидя в кустах. Вот и всадил ему нож между лопаток.
– И то молодец!
– Так его и еще одного из ихних хоронили тут на берегу. Там крест стоит, увидите. Обрядили во все доспехи, с оружием. Пели грустно.
– А наших? Наших хотя бы тоже захоронили?
– Нет… Там… лежат…
– Что ж, люди, – с тяжким вздохом поднялся Белян, – пойдем на берег. Большая работа нам предстоит. Печальная работа. До темноты и то не управиться. Нас теперь мало…
– Ну, Аульв! – просипел Сивел в безграничной ярости. – Отомстил все же! Нюхом нас выискал, будь проклято его потомство!
– Пустое проклятье, – понуро, но все же пошутил Ленок. – Чего-чего, а потомства у него не будет.
– Но и наших никого уже тоже нет, Ленок.
– Что да, то да…
Они спустились в разоренный лагерь и увидели… Лучше бы они этого не видели. Мертво и недвижимо, все сплошь мертво и недвижимо. Единственное, что двигалось в той страшной картине, – сгорбленная старица Берит, ковыляющая от тела к телу. Но ее недюжинные способности лекарки здесь были зряшны…
Часть вторая
1
Сколько пальцев на руках, столько их осталось. Новгородцы – Белян с Сивелом да Ленок. Ньял – из давних знакомцев. И шестеро исландцев – тоже, конечно, знакомцев, но постольку поскольку. Все они ранее были вне ближнего круга, в который входили Орм, Торд, Веф, Гест…
Да-а, Орм, Торд, Веф, Гест – никого из них уже нет. И никогда более новгородцы их не увидят. Упокоился, почитай, весь ближний круг в чужой земле. Теперь волей-неволей придется поближе сходиться с исландцами. То есть пока вместе на охоте пребывали, уже малость сошлись.
Но одно дело охота, когда у тебя, по сути, одна задача – набить дичи вдосталь и постараться сдуру не подранить напарников, пуская стрелы в густую чащобу.
И другое дело повседневная жизнь, когда отношения надо строить по всему – от сугубых мелочей до главного. А что есть главное для кучки людей, обреченных на совместное проживание? Главное – это кто станет главным.
Конечно, Белян! Двух мнений быть не может! Во всяком случае, у новгородцев и примкнувшего к ним юного Ньяла.
Но у исландцев-то запросто может быть как раз иное мнение. Почему Белян?! Почему не Торм Гудмундссон?! Во-первых, Торм старше, ему уже за сорок. Но не старик, нет, далеко не старик! Матерый мужичина, могучий, вечно хмурый и немногословный. Ну, а хмурость и немногословность – первые качества, определяющие настоящего предводителя. А во-вторых, Торм – исландец. А их, исландцев, здесь полдюжины, ровно вдвое больше, чем новгородцев. Ньял? Ньял еще слишком юн, чтобы иметь право голоса. А значит? Значит, по справедливости, главным должен стать Торм.
И что тогда? Поединок затевать? Между Беляном и Тормом? Кто бы в нем ни победил, одним человеком станет меньше. Битва за главенство – это не турнир «до первой крови», это серьезно. А и одолеет Белян Торма, в чем никак не сомневались ни Сивел, ни Ленок? И что? Исландцы подчинятся, но ведь и затаят недоброе. Сложно бороться за выживание в незнакомом краю, когда, того гляди, еще и в спину возможен удар.
Нет, всеми силами добиваться дружбы и согласия надобно. Порознь супротив всех тутошних склерингов не попрешь. А как добьешься? Дружбы и согласия-то? Исландцы, пока хоронили всех павших, пока лагерь хоть как-то восстанавливали, трудились исправно, командам Беляна подчинялись. Но взгляды бросали исподлобья. Мол, вот закончим дело неотложное, а там сядем рядком, поговорим ладком: как дальше жить, как отношения строить, кого признаем главным на долгие годы.
Сивел, чуя угрюмость исландцев, был горяч и нахрапист по отношению к большинству. Все покрикивал да подгонял:
– Что, морды, еле шевелитесь! Увальни вы ленивые! Копай шибче! Уже дух пошел мертвячий! Сами все здесь ляжем, заразу поймав от трупов. Но нас-то уже закапывать некому будет. Давай, давай! Копай, копай! Делай как я! – И лихо рыл землю, похваляясь силой и гибкостью. Мол, вы не смотрите, морды, что нас вдвое меньше, чем вас. Да я один ваших троих сто2ю! И не только в землеройстве, но и в ратном деле. И поберегитесь это проверять, на слово верьте.
Раздражал исландцев Сивел, будто нарочно нарывался. Да так и было. Нарывался нарочно. Исландцы глядели темно, не огрызались, но давали понять: вот закончим дело неотложное, а там…
В общем, не так верно вел себя Сивел, как надо.
А как надо? Вот Ленок щуплый вел себя иначе. Балаболил непрестанно. Себя уговаривал и остальных:
– Делать нечего, други! Тут сильно не разбежишься. Остались живы, и на том вознесем благодарность богам нашим. Остальное само собой устроится, – и суетливо заглядывал в глаза большинства. Мол, мы теперь одна ватажка, нам бы держаться друг друга и не ссориться.
Слабость таким манером показывал исландцам – и свою, и через себя друзей своих, Беляна да Сивела. Тон искательный, мирный. А говорливость, она хороша у костерка на отдыхе, но не в тяжкой работе. Раздражал исландцев Ленок. Исландцы отводили глаза, когда Ленок пытался в них заглянуть, даже кивком утвердительным не отвечали на его увещевания, сопели неопределенно. В общем, не так верно вел себя Сивел, как надо.
А как надо? А кто его знает!
Вот Белян под стать Торму Гудмундссону был хмур и немногословен, начальствуя при работах. Осекал Ленка:
– Само собой ничего не устраивается. Тут не запаниковать суметь надо. Кругом врагов тьма, и подумать не мешает, как от них оборониться. Про склерингов говорю, конечно… – поправлялся тут же, чтобы исландцы не приняли на свой счет.
Но слово сказано, а как его истолкует большинство, уже дело большинства. Исландцы запросто скажут: мол, тьма врагов – это мы, что ли, для вас, новгородцев? И доказывай им, не доказывай… Мол, да нет, вы как раз други! Ну, а если други, запросто скажут, тогда и будем дружить – все вместе против склерингов. А главенствовать над всеми нами станет Торм. Поладили? Как други с другами. А коли не поладили, то какие же вы, новгородцы, нам други?!
Так и шли работы неотложные, пока не окончились. К тому времени напряжение в ватажке наросло изрядно. Как перед грозой, когда тишь повисает глухая, а небо все в тяжелых тучах, и дышать все трудней. Вот-вот грянет и забушует.
* * *
И тут все решила старица Берит.
Сидели вокруг ночного костра, переводили дух после трудного дня. Сидели разделившись – исландцы с Тормом слева, новгородцы с Беляном справа. Молчали, глядя на огонь. Вроде бы отдыхали, но ждали, кто первым скажет про то, что назрело. Долго молчали. Даже обычно словоохотливый Ленок затих, чуя кожей, что не ему сейчас голос подавать.
Из темноты вышла к свету сгорбленная старица – бесшумно, как призрак возникла. Даром, что здоровенные мужичины у костра, а вздрогнули разом, будто испугавшись.
Старица Берит криво ухмыльнулась. Пугающая у нее была ухмылка. В зрачках сверкнул отсвет костра – будто сама она полыхнула огнем из глаз. Ладони держала лодочкой, прижав к иссохшей груди. Опустилась на корточки, бережно ссыпала то, что в ладонях было, в плошку подле костра. Зерна…