Друзья поневоле, стр. 10

Сафрон начал деятельно налаживать связи, готовился и здесь вести торговые дела.

Гардан с каждым днем ходил все увереннее, пытался уже на Алмаса взобраться, но Пахомка ему пока этого не позволил.

– Погодь малость, Гарданка, не спеши. Твое от тебя никуда не уйдет. Обожди немного. К тому ж еще Кузьма углядит. Разъярится поди.

– Алмас мой, Пахомка! Еще надо бы разузнать, куда он мое узорочье подевал, что в сумах лежало? Небось, тоже своим объявил? Уж лучше я со всеми вами поделюсь, чем все одному вору оставлять!

– Будет тебе шуметь. Мы же тоже можем тебя вором окрестить. Пограбил, небось, в городе. Так что и не твое добро-то.

– Пусть так, но нас так жизнь учила. У вас, наверное, другая жизнь. Так пусть Кузьма с хозяином поделится, я не против того. С тобой, со всеми. А Алмаса ему не отдам. За него жизнь положу!

Пахом вздохнул, потоптался малость и отошел.

Когда прибежал Петька, Гардан спросил:

– Ты отцу рассказал про то, что задумал Кузька?

– Рассказывал, да он не внял тому. Отмахнулся.

– Слышь, Петька. Дай мне пистоль твой или мой старый. На худой конец нож какой раздобудь, а то я вовсе безоружный, а мне такое ой как не нравится. Мы с детства при оружии живем. Воин я.

– Зачем тебе? Или чего злое задумал?

– На всякий случай. Место-то чужое. Уважь, ведь сам говорил не раз, что в долгу у меня, вот и помоги. Век буду помнить.

– Так ты что же, зла на меня уже не держишь, да?

– Коли хотя бы нож дашь, то и вовсе все забуду.

– Не врешь? Поклянись Аллахом своим.

– Клянусь, Петька! Пусть свидетелем будет всемилостивейший Аллах и Мухаммед, наместник Бога на земле. Аллах акбар!

– Что ж, пусть по-твоему будет, Гарданка. Принесу я тебе нож.

– А пистоль, а саблю? Саблю мне мой дядька Азиз подарил. Она не меньше коня стоит и дорога мне не просто как подарок. Это честь моя. Стащи у Кузьки и спрячь. Я бы и сам это сделал, да боюсь, не получится из-за ноги. Ведь можем и упустить случай. Кузька в любую ночь убежать может.

– Да будет тебе, Гарданка. А красть я ничего не буду.

Гардан с тоской поглядел на Петьку, вздохнул и отвернулся недовольно. Голова его работала в одном направлении.

– Слушай, Петька, скажи отцу, пусть ко мне придет или допустит до себя. Хочу с ним поговорить. Про Кузьку ведь он знать должен, это ведь его человек!

– Вот пристал! Ладно уж, скажу, да толку-то что?

– Ты скажи, да пострашнее разукрась, авось и допустит.

Под вечер к конюшне неожиданно прибежал Пахом и позвал:

– Гарданка, слышь? Вылазь, хозяин кличет. Поспешай, а то вечерять сядет, тогда не до тебя ему будет.

Приковыляв в горницу, Гардан остановился в дверях, стащил, как принято у русских, с головы шапку, молвил с надеждой:

– Звал, хозяин? Пришел я.

– Вижу. Ну, будь здрав, татарин. Садись, в ногах правды нет.

– Салям, хозяин, – ответил Гардан, прижимая руку к сердцу.

– Ишь ты, по-своему ответствуешь, ну да ладно, это не беда. С чем пришел, выкладывай. Да не тяни, недосуг мне лясы с тобой точить.

– Кузька, хозяин… – заторопился Гардан. И вдруг запнулся, поглядывая на присутствующего здесь же Спиридона.

– Чего Кузька? Это друг мой. Не таи от него ничего, все говори.

– Он хочет сбежать от тебя с добром моим. Тому свидетель Пахомка. А я не могу с таким мириться. Конь и сабля, да узорочье мое в сумах, да пистоль, да кинжал, да и еще многое чего. Он все забрать хотел и грозился тебе чем-то. Пахомка пусть доскажет, может, он лучше об этом дознался.

– Ишь ты, как заговорил! Ну ладно, пусть Пахомка придет, его спросим.

В горнице повисла тяжелая настороженная тишина. Пришел Пахомка, затоптался у порога. Сафрон помолчал малость, потом спросил твердым голосом:

– Врет Гарданка про Кузьму или как, Пахом? Ответствуй.

– Да как-то, хозяин… – и Пахом замолчал, сминая в руке шапку.

– Чего тянешь кота за хвост? Отвечай, как на духу, если я тебя спрашиваю.

– Да я ж не слыхал, о чем Гарданка сказывал, хозяин.

– Чего там Кузя затевает? Вот про какие дела спрашиваю.

– Да то и затевает… Сам хозяином решил заделаться. У меня, говорит, теперь добра хватит, а то и прихватить что можно.

– Какого такого добра и что прихватить?

– Да Гарданкиного добра, которое с конем взял, а что прихватить, то мне незнаемо. Об этом у него самого спроси, хозяин. Это мне неведомо.

– Что за добро твое с конем? – это Сафрон спросил уже у Гардана.

– Я же, хозяин, сказывал. Клинок, узорочье…

– А, ясно. Так сам-то награбил небось, а? Однако это и мне не нравится. Ладно, Пахом, иди отсель. Сами разберемся. – И когда за Пахомом затворилась дверь, Сафрон помолчал и молвил:

– А что ты, Гарданка, думаешь про свое добро, а?

– А то и думаю, хозяин. Без коня и сабли мне жизни нет. А остальное добро можно и поделить, я не против того. Однако все отдать Кузьке – я на такое не согласный. Пусть лучше всем, поровну.

– Смотри-ка, Спиридон, как парень-то рассудил, а?

– А что, он дело сказывает. И я замечал в Кузьке неладное. Не нравится он мне, наглости набрался больно много.

– Это верно. И я то же самое замечаю. Однако что ж нам порешить? Ты, Гарданка, человек настоящий, спасибо тебе. Хорошо, что тогда на дороге тебя не ухлопали. Иди пока. Мы тут теперь обо всем сами покумекаем.

Дня через два Петька забежал в конюшню и, заговорщицки оглядываясь, забрался на сено к Гардану.

– Глянь, что я приволок тебе, – сказал он и вытащил из-под полы кинжал.

– Мой! Вот хорошо, якши! Молодец, Петька! – и Гардан вопросительно глянул на него.

– С другим не вышло пока, – пожал плечами Петька. Он замолчал, не желая обнадеживать Гардана. Тот тяжко вздохнул, но просить больше не стал. Видно, гордость не позволяла.

– Однако, Петька, пригляди хорошенько за Кузькой. Недоброе он дело задумал, а я не могу так просто смотреть на это. Ведь что ни говори, а вы мне жизнь спасли. Хоть все в руках Аллаха, однако и ты мне много помог.

– Так и мы все под Богом ходим, Гарданка, – горячо заметил Петька. – А как же иначе? Добро ведь Христос нас учил творить и без всяких наград за это. Христос за нас, грешников, и жизни лишился на кресте, знаешь об этом?

– Слыхал. И все ж, Петька, не спускай глаз с Кузьмы.

Гардан лишился сна. Лишь на некоторое время его мозг отключался, но тут же он вздрагивал и просыпался. Его постоянно что-то тревожило и держало в напряжении. Он много ходил по двору на костылях, ласкал коня, и тот, как бы понимая его состояние, тоже с доверием и любовью прикасался к его лицу мягкими теплыми губами.

Глава 6

Схватка в ночи

Петька прибежал в конюшню раскрасневшийся, запыхавшийся, с горящими глазами. Гардан сразу понял, что вести весьма важные. Вопрос застыл в его глазах. Он ждал, когда Петька отдышится, а сам стоял у яслей своего коня и оглаживал теплую шею красивого животного.

– Знаешь, Гарданка! – наконец проговорил Петька, протискиваясь вперед, – Кузя-то дружка заимел себе. Видел я, как они встретились и шептались.

– Гм, – неопределенно хмыкнул Гардан и так же вопросительно глянул на Петьку, приглашая продолжать рассказ.

– Я, значит, решил, что в одиночку ему несподручно будет свое дело обделывать. Вот и решил подглядеть. Удалось!

– И что за дружок?

– А кто его знает? Тоже молодой, совсем вроде обыкновенный.

– Отцу сказывал про Кузьку? Небось забыл.

– Да сказывал, уже говорил я тебе, да только ничего из этого не выйдет.

– Пистоль бы достал, а?

– Я свой притащу. Он по-прежнему у меня. Тятя не забрал.

Петька умчался, а Гардан с беспокойством стал обдумывать услышанное.

Дни текли медленно и тоскливо. Морозы крепчали. Нога Гардана потихонечку поправлялась. Татарин довольно свободно передвигался по двору с помощью костылей, что когда-то сделал ему Пахом. Однако он помнил предостережение лекаря и старался не натрудить ногу.