Повесть о футболе, стр. 38
Я хорошо помню свои сомнения в то время. С одной стороны, иронические намеки: «Что это ты все сзади да сзади трусишь?» Или: «Не успеваешь, что ли, вперед-то, старый стал?» С другой, за моими плечами был горький опыт: мне уже довелось сыграть и против «неистового каталонца» и против Вахаба, свежи были в памяти Куар и Лангара.
Но как бы ни цеплялось за жизнь отмирающее – новое победит. Вчерашнее уступит место сегодняшнему, на смену которому придет завтрашнее.
Я никогда не рассматривал систему, схему, тактический вариант как догму, которая рождает успех. Может быть, поэтому, всегда больше верил в талант игрока, нежели в тактические разработки тренера. Мне довелось однажды видеть, как известный тренер и его помощник изнемогали от бесплодных усилий найти формулу квадратуры круга – добыть на макете с металлическими фигурками двадцати двух футболистов неопровергаемую победу в предстоящем матче.
Уже брезжил в окно утренний рассвет, а они все двигали фигурки, вопрошая в тысячный раз: «Ну, а если я сюда?» – и слыша неизменный ответ: «Тогда я – сюда» – и атакующую фигурку тут же встречал противник. Двухсантиметровый «лангара» никак не мог справится с оловянным центральным защитником. Ничейная смерть на макете торжествовала победу. Лишь однажды – как о курьезе, рассказывал мне об этом Виктор Александрович Маслов – поражение было неопровергаемо. И только потому, что на макете у одной стороны оказался лишний оловянный футболист.
Однако нигилистически относиться к тактике было бы дилетантством. Тактика очень важный компонент футбола. Это все время изменяющийся процесс развития игры, рождающий все новые и новые формы. Речь идет лишь о том, что футбол, как жизнь, не терпит догматизма, а стремится к обновлению.
Такой новой формой и явилась для нас система «три защитника». За последующие два года у нас не осталось ни одной команды, которая не перешла бы на игру по новой системе.
Московский футбол тактически перевооружался быстро. Команда «Торпедо», под руководством тренера С. В. Бухтеева, победоносно начала очередной чемпионат страны. Быстро освоенная расстановка игроков по новой схеме позволила футболистам автозавода имени Лихачева наносить поражение за поражением лидерам чемпионата. Однако спартаковцы не отстали от них в тактическом перевооружении и по спортивным результатам пришли на финиш сезона впереди всех.
Успешно выступая в новом тактическом качестве, московский «Спартак» установил своеобразный футбольный рекорд, не побитый до сего времени. Два года подряд – 1938-й и 1939-й – команда была чемпионом страны и обладателем кубка СССР. Новая тактика «три защитника» укоренилась в московском футболе надолго.
ЧЕМПИОНАТ СТРАНЫ
В 1936 году произошло крупнейшее событие в истории нашего футбола. Высшими спортивными инстанциями было принято решение о проведении первенства СССР для клубных команд и розыгрыше Кубка СССР по футболу.
Теперь уже не сборной команде Москвы, в которой приходилось пребывать половину сезона ведущим игрокам клубных команд, а отдельным клубам предстояло защищать честь столичного флага. Справедливости ради следует сказать, что в то время за сборной Москвы не было славы непобедимой команды. Терпела она поражения и от ленинградских, харьковских, киевских, и других футболистов. Но все же сборная столицы чаще других выигрывала официальные встречи на республиканских соревнованиях, в матчах трех и четырех городов с участием Москвы, Ленинграда, Харькова и в последнее время Киева.
Теперь право представлять Москву в первом чемпионате страны получили «Динамо», «Спартак», ЦДКА, «Локомотив».
Московские болельщики не обманулись в своих надеждах. Успех в первых всесоюзных клубных соревнованиях выпал на долю трех московских команд. Динамовцы выиграли весеннее первенство страны. Они стали первыми чемпионами Советского Союза по футболу.
В острой финальной борьбе «Локомотив» одержал победу над тбилисским «Динамо» и стал первым обладателем Кубка СССР.
Утешение к спартаковцам и их приверженцам пришло осенью того же года.
Москва тогда располагала лишь одним крупным стадионом – динамовским, в Петровском парке. У «Спартака» своего стадиона в Москве не было, нет его, к сожалению, и сейчас. Играть приходилось в Сокольниках и на Стромынке. Этот осенний матч на финише чемпионата, в котором решалась судьба золотых медалей, проходил на Стромынке. Болельщики у «Спартака» – люди преданные и решительные. Ни осенний дождь, ни холодный ветер, ни расстояние, ни давка не помешали им приехать на стадион. Народу собралось видимо-невидимо. Многие остались за воротами. Я не очень удивился, когда на деревянной трибуне стадиона увидел Алексея Николаевича Арбузова и режиссера Валентина Николаевича Плучека. Они, видно, решили присутствовать при рождении успеха или пережить вместе с нами великую печаль.
Вдруг под напором болельщиков ворота стадиона не выдержали и широко распахнулись. Неудержимым потоком в них устремился народ. Лавина неслась к трибунам и, к великому моему изумлению, из гущи толпы вынырнули Юрий Карлович Олеша и Александр Александрович Фадеев.
С взлохмаченной гривой седеющих волос, в пальто, застегнутом на одну верхнюю пуговицу и фалдами расходящимися книзу, Олеша возбужденно выкрикивал:
– Вот, наш голубой Сандро решил доставить мне удовольствие!
А Фадеев – молодое, задорное лицо, седые в голубизну волосы – заливисто смеется, отшучиваясь словами из своей любимой песни: «Любо, братцы, любо, любо братцы жить!..»
Я припомнил нашу первую встречу. Это было в Сухуми. У буфета гостиницы «Рица» стояла очередь пестро одетых отдыхающих. Жара разморила людей, в обеденное время всем хотелось освежиться. Последним в очереди стоял высокий, с моложавым лицом, не по погоде одетый человек: он был в защитной гимнастерке, галифе и сапогах.
– Вы последний? – спросил я его, встав за ним в очередь.
– Теперь вроде бы вы, – ответил он.
Задиристый на иронические выпады на этот раз я совсем не почувствовал язвительности в ответе: чего, дескать, спрашиваешь, – не видишь, что ли. Наоборот, тон был полон благожелательности. Да и весь облик его светился какой-то голубизной. Потом я понял почему: у него были ясные, голубые глаза и не по возрасту седые в голубизну волосы. Открытое лицо с чуть припухлыми губами, улыбка, которая приоткрывала белые зубы, загар цвета светлой бронзы – все дышало простотой, жизнерадостностью и вызывало ответную улыбку. Помнится только, что я никак не мог взять в толк несоответствие, даже несуразность его костюма. Впоследствии он мне разъяснил, заливисто смеясь, что какая-то спешка не позволила ему «принять вид джентльмена».
Мы разговорились. Коснулись футбола. Наша команда как раз плохо сыграла в Сухуми. Я искусственно (любые неудачи я переживал тяжело) отшутился: играли, мол, по малому счету, игра никакого значения не имела. Он, став серьезным, сказал, что играть надо «всегда по большому счету».
Когда подошла наша очередь, буфетчица вопросительно поглядела на нас в ожидании заказа: сухое вино наливалось в маленькие и большие кружки.
– Две больших, – попросил я и, обратившись к своему собеседнику, добавил: – Будем играть по большому счету?
Он ответил заливистым смехом. Мы немало времени просидели в буфете. Я прикипел к нему сразу, еще не зная, с кем веду беседу: он отрекомендовался просто Саша.
Но когда мы сели в лодку и выгребли в море, я уже знал, что он Фадеев, знаменитый автор «Разгрома». Это выяснилось в разговоре. Однако свойственная людям стеснительность при знакомстве со знаменитостями в данном случае меня не сковала: не было к этому повода. Наоборот, отношения упрощались с каждой минутой: он опустил весла, снял гимнастерку, стянул сапоги, размотал портянки, освободился от галифе и остался в коленкоровых белых исподних, завязанных у лодыжек тесемками. Встав на сиденье и вытянув вверх руки, он, как завзятый пловец, ринулся в воду.
Пловец я не ахти какой, но сидеть в лодке было почему-то неловко, и, раздевшись, я последовал за ним. Здесь я сыграл действительно по большому счету: мы были далеко в море и до берега я бы не доплыл. Вся надежда была на лодку, к которой я и старался быть поближе.