Цвет крови – серый, стр. 33

Она не смогла закончить начатую фразу. Друид же не мог отпустить вздорную девчонку на верную смерть только из-за того, что кипящая лава, бурлящая в ее жилах, толкала полукровку все к новым и новым безумствам. Если Сарг дал в руки этой ослепленной ненавистью лучнице стрелы судьбы, значит, он знал, что делает.

Легкого, едва уловимого взмаха руки вполне хватило, чтобы ноги девушки обвили неожиданно появившиеся прямо из-под земли прочные ветви лиан. Чрезвычайно простое, но эффективное заклинание, которым владеет каждый друид. Освободиться из мертвой хватки живого переплетения практически невозможно.

– Мы продолжим наш разговор утром, перед началом битвы, – пообещал друид и встал, чтобы уйти.

– Постой!!!

В этом полувыдохе-полувскрике смешалась воедино целая гамма чувств, так что было невозможно определить, что он такое: покорная мольба или глас неистовой ярости.

Человек, медленно удаляющийся в сторону поляны, на которой расположились несколько сотен отдыхающих воинов, не остановился и даже не повернул головы. Он знал наверняка: глаза плененной девушки затмила сейчас мутная пелена бессильного гнева и не имеет смысла продолжать этот никчемный разговор.

– Ты совершаешь большую ошибку, не дав мне уйти! – Иту била крупная нервная дрожь, а голос захлебывался от горя и смертной тоски, которая прикоснулась к ее сердцу своими безжизненно холодными пальцами, оставив после себя кровоточащий шрам. – Ты совершаешь большую ошибку! – еще раз выкрикнула она, даже не замечая, как по щекам катятся крупные слезы. – Ты... – Не выдержав нервного напряжения последних минут, ее сознание померкло, и мягкое покрывало тьмы укрыло весь мир.

Друид уходил все дальше и дальше от неподвижно застывшего изваяния – лесной нимфы, увитой зеленым покрывалом листвы, – не подозревая о том, что в последних словах девушки было намного больше правды, чем могло показаться на первый взгляд.

Он действительно совершил большую ошибку, не дав ей уйти, но, пожалуй, еще большей ошибкой была попытка скрыть место расположения лагеря при помощи заклинания.

Гольстерры слепы от рождения, но обладают особым внутренним зрением, которое позволяет им беспрепятственно видеть магию во всех ее проявлениях. И волшебная паутина, раскинувшаяся над частью леса, где безмятежно уснули несколько сотен людей, явилась путеводной нитью – лучом маяка в темном бушующем море, который безошибочно вывел охотников к месту кровавого пира.

Глава 11

Мир изменился.

Это не подлежало сомнению и не требовало доказательств. Бессмысленно оспаривать то, что очевидно буквально всем.

Фаса все так же сидела в тронном зале среди непередаваемой роскоши огромного замка, своды которого терялись в необъятных далях, а шпили пронзали миллиарды миров и вселенных.

Она была задумчива и печальна, потому что со временем большинство чувств отмирают, оставляя после себя лишь тихий налет мягкой грусти. И в тот самый миг, когда бог перестает что-либо чувствовать, он исчезает в темной реке мироздания, на дне которой, словно драгоценные жемчужины, мерцают неясные отблески призрачных звезд.

Она потеряла файта. Его убили смертные, хотя, казалось бы, в принципе не могли этого сделать. Но ее мятежный сын раскачал маятник мироздания, сдвинув эту реальность с устойчивого фундамента – и мир изменился. Невозможное стало возможным, а ее самый верный и преданный друг, тот, кто любил ее искренне и беззаветно, так, как можно любить только один раз за всю вечность погиб.

Это начиналось так.

Пылкий и самоотверженный паж, до потери сознания влюбленный в свою королеву. Что может быть банальнее и глупее этой, в общем-то, ничем не примечательной истории? Ничего. Даже уставшие от скуки небеса не проявили ровным счетом никакого интереса к мальчику, бросившему вызов богам, потому что сочли – из этого юношеского порыва ничего не выйдет. И просчитались. Жестоко. Он не стал плести интриги и заговоры, потому что считал это ниже своего достоинства. Настоящий романтик до мозга костей, он вошел в тронный зал с первым ударом гонга, возвещавшего начало великого бала.

Тогда, вечность назад, молодые властители Хаоса еще находили забавным держать при себе двор, чья пестрая суета являлась приятным разнообразием среди бесконечной череды монотонных будней.

Двери распахнулись, и на пороге возникла странная человеческая фигура, передвигающаяся на трех конечностях. Третьей был осколок ледяного кристалла, сросшийся с рукой. На бедре зияла страшная рана, из которой по ноге медленно стекали капли тяжелой темно-бордовой крови. Ему было трудно идти, поэтому он опирался на ледяной костыль, являвшийся не чем иным, как обломком «темного айсберга» – одной из неразрешимых загадок Хаоса, чья природа необъяснима в той же мере, как неизвестно то, где начало этого мира.

Никто никогда не смел нарушить покой огромной глыбы, медленно дрейфующей на самой границе сферы Хаоса. Считалось, что даже крохотный осколок айсберга может наделить смельчака невиданной силой, но лишь на ничтожно короткое время. Откуда взялись эти слухи, доподлинно неизвестно, но то, что ни у кого и никогда не хватало мужества проверить их на собственном опыте, – бесспорный факт.

Гонг ударил во второй раз, однако никто из присутствующих в зале не обратил внимания на этот призывный звон, возвещающий о начале первого танца. Всем уже было не до бала. Публика расступилась в стороны, уступая дорогу истекающему кровью безумцу, который с обреченной решимостью медленно ковылял к подножию королевского трона, где восседали Алт и Фаса – лорды Хаоса, бессмертные боги, попирающие ногами мир и открыто, без всякого страха смотрящие в глаза самой Вечности.

Паж шел, напрягая последние силы, и было очевидно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом. Этот отчаянный вызов, при всей его неразумности, по крайней мере, заслуживал уважения, так как был продиктован возвышенным чувством. Но блестящий Терьсен – избалованный красавец, привыкший быть центром внимания высшего общества, – не понял, что бывают случаи, когда лучше промолчать.

– Какое нелепое зрелище, – негромко, но достаточно внятно произнес он, при этом с картинной небрежностью поднеся кружевной платок (дар очередной пассии) ко рту, с трудом подавляя наигранный зевок.

Он был прекрасным дуэлянтом и, несмотря на показную вальяжность, обладал феноменальной реакцией. Однако против осколка «темного айсберга» все эти качества были бессильны.

Даже не обернувшись к источнику звука, как будто речь шла о докучливой мухе, жужжащей над ухом, паж только слегка повел рукой – и с конца ледяного костыля сорвалась капля.

Словно пчела, устремившаяся к цветку, она в считаные мгновения преодолела расстояние до жертвы и расплылась влажным пятном на крахмально-белой поверхности кружевного платка.

– Какая гадость! – Красивое лицо скривилось в брезгливой гримасе, а рука отбросила прочь оскверненный платок.

Презент пылкой возлюбленной пролетел несколько метров и упал под ноги пажа, который, не останавливаясь и не обращая внимания на это оскорбление, прошествовал дальше. При этом с набухшей от крови штанины сорвалась еще одна капля, но на этот раз – темно-бордовая, которая тоже упала на смятый платок.

Кровь расплылась на увлажненном материале бутоном нежно-розового цветка и...

Терьсен умер.

Но прежде его безупречно красивое белое лицо потемнело, пойдя мелкими трещинами, как будто состояло из высохшей глины, а затем, развалившись на части, осыпалось мелкой пылью к ногам. Некогда блестящий светский лев, покоритель сердец и любимец света, лишился головы из-за одного неосторожно сказанного слова.

В дальнейшем его кончина обрела некий мистический ореол, и при дворе сложилось мнение, что он погиб «под колесами любви», безжалостно раздавленный силой, для которой не существует преград и препятствий. Но все это будет потом, а прямо сейчас взоры присутствующих были прикованы к пажу, теряющему остатки сил вместе с вытекающей кровью, которая оставляла уродливый темный шлейф на кристально чистом полу.