32. Агония мира, стр. 44

Шлагбаум стремительно несся нам навстречу, а Ларри словно загипнотизированный смотрел на приближающуюся планку.

Если бы перед самым столкновением я не потянул его резко вниз, он наверняка остался бы без головы.

Лобовое стекло выбило под самое основание, так что сверху на наши скрюченные тела обрушился ливень осколков. Поперечная перекладина шлагбаума только самым краем задела крышку капота, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы ее сорвало и отбросило далеко по ходу нашего движения...

– Поднимайся. – Милая продолжала корректировать наши действия.

Я разогнулся, одновременно подняв и Ларри...

Это было очень своевременно – бетонная стена неслась нам навстречу с бешеной скоростью.

Надо отдать должное этому сутенеру – он мгновенно сориентировался: ударил по тормозам, рванул ручник и вывернул руль.

Мир закружился в безумном хороводе, так что в поле зрения осталось только размытое темно-серое пятно. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, в течение которых мы успели пару раз провернуться на триста шестьдесят градусов, а затем вдруг раздался резкий удар – машина все-таки врезалась во что-то твердое. Задний бампер и фонари разлетелись вдребезги, а багажник прогнуло дугой. Однако повреждения коснулись лишь внешних узлов и обшивки – кабриолет по-прежнему оставался на ходу, и это было самое главное.

– С другой стороны еще один шлагбаум. Проскочим его – и мы на свободе.

После оглушающего визга тормозов работа двигателя на холостом ходу казалась чуть ли не первозданной тишиной.

Я протянул руку, взял подбородок Ларри в ладонь и развернул его лицо в свою сторону.

– Еще один шлагбаум – и все; считай, что ты вытянул свой счастливый билет.

Страшный, испито-помятый облик незнакомца сказал бы всякому внимательному человеку, что перед ним обычный вооруженный бродяга. Однако глаза, холодные и расчетливые, под стать пистолетному дулу, которое постоянно присутствовало где-то неподалеку, говорили Ларри совсем о другом – это человек, который знает, чего хочет от жизни. А лицо – всего лишь нелепая маска, которую при желании всегда можно сбросить.

– Ты меня понял?

Сутенер молча кивнул.

– Если нет вопросов, тогда чего мы ждем? Поехали.

18

– Сейчас я сделаю вам укол успокоительного, и вы заснете. Вам нужно отдохнуть и набраться сил.

У врача, склонившегося над Вивьен, были добрые усталые глаза и мягкий негромкий голос.

– А потом, когда проснетесь, – продолжал он, – мы еще раз спокойно поговорим, и тогда вы наверняка что-нибудь вспомните.

Ее голова, впрочем так же как и память, была легкая и пустая, словно детский воздушный шарик, наполненный гелием. Не было ни мыслей, ни желаний. Собственно, она вообще не ощущала себя личностью, потому что помнила только одно: ее зовут Вивьен. Откуда всплыло в памяти это имя, она не представляла. И что самое главное – ее совершенно не волновала эта неопредёленность. А скорее даже была приятна. Если бы ее спросили, чего больше всего на свете она хочет в данный момент, она бы не задумываясь ответила: плыть по волнам в неведомую даль, ни о чем не думая и никого не встречая.

Ей хотелось тишины и одиночества, только и всего. А сон мог подарить и то и другое.

Она благодарно улыбнулась и чуть слышно прошептала:

– Большое спасибо, доктор. Вы очень добры ко мне.

На лице человека, склонившегося над девушкой, не дрогнул ни один мускул, а улыбка оставалась по-прежнему доброй и теплой. Прямо сейчас он намеревался при помощи наркотиков и глубокого гипноза снять барьеры, поставленные в сознании пациентки, при этом вскрыв его, словно консервную банку, ржавым грязным ножом.

Глубоко в душе он был мясником, а не доктором, но об этой его второй натуре знали очень немногие. И даже те, кто был в курсе, для собственного же спокойствия старались не вдаваться в детали операций доктора Свенсона.

У полковника Фабела выдался один из самых печальных дней за всю жизнь. Таких черных дат за весь его долгий сорокасемилетний жизненный путь было всего три. Первая – когда он потерял обе ноги. Вторая – смерть единственного сына.

И третий такой день – сегодня. День еще не кончился, а семеро из двенадцати его людей уже мертвы. Пустота не вышел на связь после короткого сообщения о своих координатах, а это могло означать только одно: киллер убит.

Годы ушли на то, чтобы в результате безостановочного отбора найти каждого из этих двенадцати. Кропотливо, словно сквозь мелкое сито, просеивал он тысячи людей. Затем – двухлетний цикл подготовки. Еще год – обкатка на незначительных заданиях. И только после всех этих поистине титанических усилий можно было считать, что новый член отряда готов к настоящей работе.

И вот всего за один день все достигнутое перечеркнуто всего одним человеком, обозначенным в скупых строчках отчетов коротким псевдонимом Чужой.

Казалось бы, этого просто не может быть. Нельзя уничтожить три прекрасно подготовленные группы, обладающие поистине уникальными ментальными возможностями, боевым опытом и всесторонней военной подготовкой. Но беспощадная действительность опровергала все теории, вместе взятые, – люди были мертвы. Все семеро. И будут ли жертвы среди оставшихся пяти, не знал никто. Ответ на этот вопрос могло дать только время.

Но Фабела не устраивала такая неопределенность, ему нужно было знать точно, кто противостоит его людям и есть ли у Чужого слабые стороны, которые можно использовать в предстоящей операции.

Полковник некоторое время колебался. Решение, принятое после известия о смерти Пустоты, явно тяготило его. Но другого выхода не было. Отбросив в сторону сомнения, он порывисто поднялся с кресла и отправился на встречу с Полли Лавен – обычной вздорной домохозяйкой, имевшей тихоню мужа и пару крикливых отпрысков. Ни вездесущие соседи, ни даже ее родные не знали, что кроме официального имени, полученного при рождении, у нее есть еще и второе. Те Немногие, кто знал о ее таланте, называли мисс Лавен Проклятой Полли. Эта худая, вечно курящая женщина обладала даром предвидения. Но предвидения не любого, а узконаправленного: она могла предсказывать только несчастья.

По роду своей деятельности Фабел однажды вышел на эту вздорную крикливую домохозяйку. Это было как раз незадолго до смерти его сына.

Они поговорили как будто ни о чем и разошлись – его интересы лежали совершенно в другой области. Но уже перед самым уходом Полли остановила полковника:

– Присматривал бы ты за своим сынком, – хрипло сказала она, не выпуская сигарету изо рта. – Не ровён час, погубят его наркотики.

Он не придал тогда значения ее словам, потому что они показались ему полнейшим абсурдом, Но спустя всего два месяца произошла трагедия, стоившая жизни его сыну, и главным виновником случившегося было то самое наркотическое безумие, о котором предупреждала Проклятая Полли.

Как и в прошлый раз, он сам пришел к ней домой. За прошедшие пять лет здесь, похоже, ничего не изменилось. Все та же мебель, старинная люстра, пепельница, полная окурков, и сама мисс Лавен – худая жилистая женщина неопределенного возраста с неизменной сигаретой в зубах.

– Кофе будешь? – Ни тогда, ни сейчас она не утруждала себя правилами хорошего тона.

Этот простой вопрос неожиданно поставил его в тупик. Полковнику на какое-то мгновение показалось, что он никуда не уходил из этого дома и не было пяти прошедших лет, смерти сына, многого другого...

Усилием воли он стряхнул наваждение:

– Нет, спасибо.

С прошлого раза полковник прекрасно запомнил, что кофе здесь, мягко говоря, неважный. Она усмехнулась:

– Ты, как я смотрю, поумнел – не повторяешь одну и ту же ошибку дважды.

Фабел не стал утруждать себя оправданиями, он пришел сюда не за этим.

– У меня очень мало времени. Ты можешь мне помочь?

– У всех нас очень мало времени.