Потерянные Души, стр. 21

Все трое закрыли глаза и заснули. Всем троим снились кровавые теплые сны. До темноты у них еще было время поспать, а потом, свежие и отдохнувшие, они пойдут веселиться в город.

Когда ночь развернулась над городом, словно бархатный синий плащ, они пробудились от своей влажной и томной дремоты и принялись одеваться. Черные футболки, черные носки, грязные черные кроссовки. Они всегда одевались в черное, потому что на черном не видно красных потеков. Зиллах вдел в ухо серебряную серьгу – крошечный анк, египетский крест. У Молохи и Твига были серьги в виде простых католических распятий.

Твиг достал карандаш и пошел подводить глаза перед зеркалом в ванной. Он заметил у себя на груди алую отметину от зубов.

– Ты меня укусил, – сказал он Молохе. – У меня кровь. Молоха подошел и слизал кровь с груди Твига. Под его языком сосок Твига возбудился и затвердел. Молоха легонько его прикусил.

– Я хочу есть, – сказал он, и сразу стало понятно, что на этот раз дело не ограничится одними конфетами и шоколадом.

Когда солнце село, Зиллах позвонил вниз и распорядился, чтобы им подогнали фургончик. Они поехали в Джорджтаун. Долго кружили по запутанным улицам, постоянно сворачивали не туда, выбирались из тупиков и проулков с односторонним движением. При каждом резком повороте они заваливались друг на друга и громко смеялись. Перед тем, как выйти из отеля, они выпили еще шампанского и сейчас были слишком пьяны, и им было уже все равно, заблудились они или нет.

То ли их упорство было вознаграждено, то ли им просто повезло, но они добрались до Джорджтауна еще до полуночи. На улицах было полно народу: туристы искали ночных развлечений, школьники и студенты оттягивались кто как мог, группа чернокожих детишек со скейбордами и в вязаных шапочках увлеченно расписывала граффити какую-то стену. Молоха приник к окошку.

– Самое свежее, – прочитал он. Твиг облизал губы.

– Самое свежее – это то, что надо.

– Пижоны. – Зиллах брезгливо махнул рукой, как бы отметая все, что творилось на улице. – Выпендрежники и пижоны. Мы найдем себе лучше. Попозже, когда эти пойдут бай-бай.

Они припарковались у пожарного гидранта. Зиллах вручил Твигу сумку с пустыми бутылками.

Молоха оглядел магазинчики и кафешки. Бутик дамского белья, газетный киоск, вегетарианское кафе. Обычная улица. Такая есть в любом городе в Штатах.

– В этом городе нет волшебства, – заметил он. Зиллах прикоснулся к губам Молохи кончиком своего длинного острого ногтя, покрытого черным лаком.

– В каждой крови есть волшебство.

Молоха угрюмо кивнул. Он снова хотел пить. Может быть, волшебство есть в каждой крови, но во Французском квартале кровь была вкуснее.

Девушку нашел Твиг. У него было чутье на индийское карри. Заведение называлось «ДВОРЕЦ КАЛЬКУТТЫ», и на двери висела табличка «ЗАКРЫТО». Но когда Твиг толкнул дверь, она открылась. Интерьер ресторана был выдержан в стиле шатров из восточных сказок: потолок задрапирован алым шелком, стены затянуты красным бархатом, лакированные столы украшены витиеватым узором из черного с золотом.

Зиллах огляделся, оценивая обстановку, и вдруг почувствовал, как напрягся Твиг, который был взвинчен почти до предела. Он проследил за взглядом Твига и увидел смуглую девушку, которая пылесосила ковер в самом дальнем конце зала. За шумом пылесоса она даже не слышала, как они вошли.

Девушка подняла руку и перебросила на одно плечо свои гладкие длинные черные волосы. Твиг пожирал ее глазами. Когда она подняла руку, он уловил ее запах. Запах масла для волос, запах пота у нее в подмышках, запахи жира, специй и сандала, которыми она вся пропиталась. Он почувствовал запах сумеречной крови под смуглой кожей – горячий, и пряный, и экзотический, как сама Индия. Ее кровь будет с привкусом чили и миндаля, кардамона и розовой воды.

Он сделал знак остальным, и они бесшумно шагнули вперед – они двигались слаженно, как одно существо, сплавленные воедино предстоящим убийством. Девушка обернулась и вскинула руки, но она не успела даже закричать – Твиг запечатал ей рот яростным поцелуем, и они навалились на нее все втроем. Зиллах свернул ей шею одним рывком, Молоха задрал ее длинную юбку и впился зубами в свое любимое место, а Твиг прокусил ей горло и ощутил во рту вкус пряных специй.

Они вернулись в отель в тот сумеречный промежуток между «очень поздно» и «очень рано». Глаза у Твига совершенно остекленели; он с трудом фокусировал взгляд на дороге. Молоха лежал, положив голову на колени Зиллаху, и грыз сладкие печенюшки, которыми разжился в ресторане на кухне.

Зиллах наполнил все свои бутылки и долил их водкой из бара при ресторане. В баре был очень достойный выбор. Имелась даже «Столичная» с перцем. Неплохая добавка к крови, замешенной на специях. Этот острый алый коктейль пригодится им позже, во время долгого переезда по пустынным местам отсюда до Нового Орлеана.

Они проехали мимо ночного клуба. На улице перед входом толпились дети. Они махали тонкими руками и провожали фургон глазами, густо подведенными черным. В баре играла мрачная замогильная песня. «Bauhaus». Зиллах склонил голову набок и улыбнулся. – Слушайте их, детей ночи, – сказал он. – Какая дивная у них музыка! [2]

9

Кристиан отвернулся от реки и увидел Уолласа – он стоял совсем рядом, буквально в нескольких футах, и смотрел на него. И было сразу понятно, что Уоллас видел его с мальчиком.

Первое, что испытал Кристиан, – жгучий, кошмарный стыд. Не злость, раздражение или страх, а именно стыд. Уоллас застал его самый сокровенный, почти интимный, а значит, и уязвимый момент, и Кристиану хотелось закрыть глаза и провалиться сквозь землю. Исчезнуть. Он поплотней завернулся в плащ и впился глазами в Уолласа. Он чувствовал, как леденеет его взгляд, и знал, что нельзя поддаваться панике.

Лицо Уолласа в лунном свете казалось опустошенным и мертвым. Глаза как будто запали еще сильнее, морщины у глаз стали глубже. Серебряный крестик сверкнул у него на груди, и Уоллас прикоснулся к нему рукой.

– Вампир, – сказал он, но как будто и не сказал, а с отвращением плюнул. – Мерзкая, проклятая тварь…

– Ты знал, – сказал Кристиан. – Все, что ты мне рассказал, ты это выдумал. Ты не читал ее дневник. Может, его вообще не было, дневника. И тебе вовсе не вдруг захотелось увидеть ее после стольких лет. Ты знал.

Глаза у Уолласа сверкнули – темные, напряженные. Он по-прежнему смотрел в глаза Кристиану.

– Да, я знал.

– Тогда почему? – Кристиан в недоумении развел руками. Плащ взметнулся, как черное крыло. Сейчас Кристиан казался неправдоподобно высоким. Уоллас, должно быть, неправильно истолковал его жест, потому что испуганно отшатнулся. – Почему теперь? Если ты знал еще тогда, то почему ты пришел только через пятнадцать лет?

– Да, я все понял еще тогда, – сказал Уоллас. – Когда Джесси пропала, я стал приходить к тебе в бар и наблюдать за тобой, и я все понял. И я поверил. Я понял, что ты сотворил с моей дочерью. – Он так и не ответил на вопрос Кристиана.

Но тогда еще Джесси была жива, – подумал Кристиан, смущенный и сбитый с толку, – Он ошибается. Она жила у меня наверху, весь день просиживала у окна, а по ночам отдавалась мне…

– С виду ты – сильный вампир, Кристиан, – продолжал Уоллас, а Кристиан задумался про себя, стоит ли воспринимать это как комплимент. – Но я долго не мог поверить. Я сомневался. Моя религия не признает сверхъестественного. У нас считается, что сверхъестественное – нечестиво, и наша вера не принимает его, словно его вообще нет. Так что однажды ночью я дождался, пока ты не закроешь бар, и когда ты вышел на улицу, я за тобой проследил. Я видел, как ты заговорил с каким-то мальчиком у Джексон-сквер, совсем юным мальчиком с длинными волосами и с бусами на шее. Вы пошли к реке, а я пошел следом за вами, и там я увидел, как ты… как ты сделал с ним то же самое, что и сегодня с другим юным мальчиком. И я подумал: а сколько еще детей ты убил и утопил в реке? Я представил, как тело Джесси тонет в этой холодной и мутной воде… – Голос у Уолласа сорвался.