Путешествия по Европе, стр. 23
Мне бы надо было пойти в кафе, выпить две чашки кофе, а затем сесть на ближайший поезд. Это было бы разумно. Вместо этого, чуть не подпрыгивая от ярости, я понесся прямо к вокзалу, забежав только по дороге в банк на Строгет, чтобы обналичить туристические чеки. Мне нужно было всего 50 долларов, чтобы доехать до Швеции, но с меня содрали кругленькую сумму в тридцать пять крон — десять процентов с суммы. И я внезапно понял, почему ирландец, попавшийся мне прошлой ночью, всех оскорблял. Он раньше меня заплатил по датскому счету. "Это возмутительно, — сказал я, беря банковскую квитанцию как бумажку со смертельным приговором от врача. — Не знаю, почему бы мне просто не приколоть купюры к куртке, чтобы вам было удобнее их срывать! — заорал я и убежал, оставив клиентов и служащих банка переглядываться в безмерном удивлении, словно спрашивая друг друга: «В чем проблема? Ему не хватило кофе?»
В этом мрачном расположении духа я сел на утренний экспресс на Гётеборг. Обругав молодого проводник ка, сообщившего мне, что в поезде нет вагона-ресторана, я угрюмо уселся в углу и стал наблюдать, как за окном мелькали пригороды Копенгагена. Каждый нерв в моем теле дрожал, требуя кофеина.
Гётеборг
На пароме через пролив между Данией и Швецией мне удалось добыть чашечку кофе и немного прийти в себя. Всю дорогу я глядел в окно на синевато-серое море и изучал карту Скандинавии. Дания больше всего напоминала тарелку, которую уронили на каменный пол и разбили на тысячу кусков — все эти острова и полуострова, разделенные извилистыми заливами и глубокими проливами. Названия деревень и городков на побережьях звучали зазывно и интригующе, а проведенные от них пунктирные красные линии вели к отдельно лежащим островам, вроде Анхольта, Энделаве и, конечно, к Борнхольму, находящемуся в Балтийском море ближе к Польше, чем к Дании. Мне вдруг ужасно захотелось посетить их все. Но у меня не оставалось времени даже на еще одну чашечку кофе.
Красновато-коричневый поезд уже ждал нас в Хельсингборге, чтобы отправиться в Гётеборг, расположенный на 152 мили севернее. Я делил купе с загорелым парнем в больших очках и хвостом светлых волос на затылке, который возвращался в Гётеборг из Маракайбо, куда ездил навестить подругу. Однако по прибытии выяснилось, что подругу следует отнести к разряду бывших, поскольку она жила с марокканским торговцем коврами, о чем совершенно забыла упомянуть в письмах. Марокканец вытащил кривую турецкую саблю и пообещал шведу, что если он немедленно не уберется, то отправится домой с яйцами, упакованными в пакет из-под сандвичей. Парень так и не повидался с бывшей подругой. Для человека, совершившего бесполезную поездку за две тысячи миль, парень держался удивительно спокойно и большую часть путешествия читал роман Томаса Манна, отправляя ложкой в рот розовый йогурт из большой банки.
Потом к нам присоединились еще двое. Мрачная пожилая женщина, вся в черном, судя по виду, ни разу не улыбнувшаяся с 1937 года, всю дорогу рассматривала меня так, словно только вчера видела мою физиономию в витрине «Разыскиваются полицией». Ее спутник выглядел намного старше и смахивал на вышедшего в отставку школьного учителя, за что не понравился мне еще больше.
Молодому шведу выпало сидеть рядом с учителе, Тот не только заставил его подвинуться, но и потребовал вдобавок переложить все вещи с багажной полки над ним на противоположную. Затем он ужасно долго выкладывал свои пожитки. Он извлек из чемодана сложенную газету, маленький пакетик слив, еще как кие-то мелочи и положил все на полку. Тщательно ocмотрев сиденье, чтобы на нем не оказалось грязи и проведя по нему на всякий случай рукой, тщательно уложил пиджак и джемпер. Потом, после долгих консультаций со своей спутницей, но не обращая внимания ни на меня, ни на молодого шведа, закрыл окно и опять полез в чемодан, чтобы достать из него что-то забытое. Он проверил свой носовой платок и снова открыл окно. Каждый раз, когда он наклонялся, его старая задница тыкалась мне в лицо, и так хотелось дать ему хорошего пинка! Но каждый раз я встречался взглядом со старой каргой и отказывался от замысла.
Так прошло утро.
Я задремал, положив ногу на ногу и уронив голову на грудь, — увы, это является зловещим признаком старения. А проснувшись, обнаружил, что мои спутники тоже спят. Учитель громко храпел, широко открыв рот. Еще я заметил, что мой башмак трется о его небесно-голубые брюки, оставляя на них грязный след. Осторожно двигая ногой, я выяснил, что могу увеличить площадь загрязнения почти от колена до лодыжки. Позабавившись таким образом несколько минут, я слегка повернул голову и обнаружил, что за моими развлечениями пристально наблюдает старая леди. Пришлось опять притвориться спящим: если бы она произнесла хоть слово, мне пришлось бы задушить ее своей курткой. Но она промолчала.
Так прошел день.
Я не ел со времени легкого ужина предыдущей ночью и был так голоден, что съел бы что угодно, даже бабушкину жирную ветчину с кубиками моркови, от которой меня в детстве рвало. Вечером пришел проводник с тележкой, на которой стояли чашки кофе и закуски. Все быстренько проснулись и стали изучать предлагаемую еду. У меня было двадцать четыре шведские кроны, что я считал вполне приличной суммой, но ее хватило только на один безнадежно скромный сэндвич, украшенный кусочком салата и восемью крошечными фрикадельками. Питание в Швеции — сплошная череда огорчений.
Я купил сэндвич и осторожно снял целлофан, но как раз в этот момент поезд дернулся, бутылки в тележке проводника панически зазвенели, а все фрикадельки с моего бутерброда посыпались на пол как моряки с тонущего корабля. Я тоскливо проследил взглядом их падение и последующее превращение в комочки грязи.
Дама в черном стала смотреть на меня с еще большим презрением, хотя я считал, что это невозможно.
Школьный учитель ловко убрал ногу, чтобы шарики не упали на его блестящий ботинок. Только молодой швед и проводник смотрели на меня сочувственно, пока я собирал с пола фрикадельки и выбрасывал их в мусорку. После этого мне осталось только печально грызть салат с черствой булочкой и мечтать о том, чтобы оказаться в любом другом месте вселенной. Осталось только два с половиной часа, уговаривал я себя, уставившись на старую даму взглядом, из которого она могла бы понять, какое это огромное удовольствие — схватить ее в охапку и выбросить в окно.
Мы добрались до Гётеборга к шести часам. Хлестал холодный дождь, барабаня по тротуарам и потоками стекая в канавы. Я проскочил через вокзальную площадь, прикрыв голову курткой и едва не попав под трамвай, перепрыгнул большую лужу, пролез между двумя припаркованными машинами, чуть не сбил телеграфный столб и двух изумленных уличных торговок, после чего ворвался, запыхавшийся и промокший, в первый же отель.
Я остановился в вестибюле ходячей лужой, протирая стекла очков уголком рубашки и с ужасом понимая, что попал в чересчур шикарное место. В вестибюле стояли кадки с пальмами и все такое. Мне сразу захотелось удрать, но молодой администратор со змеиным взглядом уже смотрел на меня так пристально, словно опасался, что я сверну ковер и унесу его под мышкой. Пришлось повести себя дерзко. Будь я проклят, если какое-то 19-летнее ничтожество в галстуке-бабочке заставит меня почувствовать себя последним говном. Я подошел к стойке и вызывающе осведомился о стоимости одноместного номера на одну ночь. Он назвал мне сумму, за которой пришлось бы идти в банк с тележкой.
— Понятно, — сказал я, стараясь говорить как можно небрежнее. — Полагаю, в нем есть ванна и цветной телевизор?
— Конечно.
— Шапочка для душа?
— Да, сэр.
— Набор гелей для ванны и мазей?
— Да, сэр.
— Набор иголок с нитками? Гладильная доска?
— Да, сэр.
— Фен?
— Да, сэр.
Я разыграл козырную карту:
— Одноразовая губка для обуви?
— Да, сэр.
Вот дерьмо. Я рассчитывал, что он хоть раз скажет «нет», чтобы я мог издевательски заржать и удалиться, покачивая головой. Но он не сказал «нет», и мне оставалось либо оплеванным уползти на карачках, либо взять номер. Я взял номер.