Гражданин преисподней, стр. 32

– А сколько дашь?

– Надо подумать. – Фуцел еще раз обнюхал Феодосию, и она этому уже не препятствовала.

– Чего тут думать! – наседал на старика Юрок. – Товар редкий. И стоит соответствующе.

– Погоди… Дай отдышаться… – Глазки Фуцела вновь замаслились. – Время скудное… Не осталось больше в Шеоле хорошего товара… Да и мои закрома опустели… – Вдобавок ко всему он оказался еще и скопидом.

– Не прибедняйся! В могилу с собой добро не захватишь. Хоть поживешь в счастье последние годы. Мы тебе не бабу продаем, а цветок. – Юрок чмокнул кончики своих пальцев.

Тем временем Кузьма что-то шепнул Феодосии на ухо, и та, кивнув, покинула компанию. Правда, далеко она не ушла, а, остановившись у чадящего очага, принялась энергично разминать члены, словно собиралась с кем-то бороться.

Торг между тем принял более конкретные формы. Инициативу перехватил Кузьма, которого не покидали заботы о маленьких крылатых друзьях.

– Перво-наперво нам нужно ведро водяры. Только самой крепкой… Хватит ведра? – Он покосился на Юрка.

– Для начала хватит, – буркнул тот.

– Потом лично мне нужна хорошая походная баклага, – продолжал Кузьма.

– Не мой товар, – ответил Фуцел. – Этим его друзья-темнушники промышляют. Нальешь им полную баклагу, взамен получишь пустую.

– Теперь скобяные изделия… Хороший нож, а лучше пару. Топорик…

– Топориков нет. Бери кухонный секач. Почти то же самое.

– Пусть будет секач… Еще ботинки бы крепкие. – Кузьма глянул на незавидную обувку Венедима. – Вот, пожалуй, и все… Хотя нет. Нужна еще всякая мелочовка для обмена. Иголки там, пуговицы, крючки, зажигалки…

– Может, вам все отдать, что у меня есть? – прищурился Фуцел.

– Все не надо. А то, что я назвал, изволь отвалить.

– Что ты все о себе да о себе! – осерчал Юрок. – Между прочим, я этот торг начал! У меня тоже сильная нужда! Про горючее мы уже столковались. Теперь… – Он стал загибать пальцы. – Чай, шоколад, приличный прикид, не хуже, чем у папы Каширы, часы, лекарство от дурной болезни, как оно точно называется, я потом скажу…

– Это не торговля, а грабеж! – Фуцел выпятил грудь, словно собираясь от обороны перейти в наступление.

Уяснив, что настал решительный момент торга, Кузьма поспешил призвать на помощь ударные силы. Повинуясь его сигналу, Феодосия, по разгоряченному лицу которой уже струился пот, подплыла сзади к Фуцелу и обвила костлявые стариковские плечи своей могучей десницей.

От такой ласки бедняга даже поперхнулся и прыть свою сразу подрастерял – уж слишком весомыми (в буквальном смысле слова) оказались предъявленные ему аргументы.

Тут уже надо было думать не о продолжении торга, а о том, как не потерять лицо.

– Допустим, я ее куплю, – уточнил старик. – Стану, так сказать, собственником. Что дальше?

– Делай с ней что хочешь, – пояснил Юрок.

– Все, что хочу?

– Само собой. Товар-то теперь твой. Можешь дальше продать, можешь сам использовать. В разумных, конечно, пределах. Ведь если, к примеру, я твоим ножом зарежусь, ты за это не ответчик. Понимаешь?

– Как не понять… – Старик даже шевельнуться не мог, так давили на него рука и грудь Феодосии. – Тогда пошли ко мне в лабаз. Там все и обтяпаем. Я такой товар покажу, что вы больше ничего не пожелаете…

Беда за бедой

В гости к Фуцелу отправились всей компанией, даже Венедим не пожелал отделиться.

Феодосия крепко держала старика под руку, и это была гарантия того, что в ближайшее время он от своего решения не отступится. Терпкий запах здорового женского пота легко перебивал смрад, которым Фуцел насквозь пропитался за долгие годы своей бесприютной жизни.

В Шеоле любое место, где собирались вместе больше десяти человек, уже считалось многолюдным. В этом смысле Торжище можно было назвать вавилонским столпотворением, хотя крысы встречались здесь гораздо чаще, чем люди.

Завсегдатаи Торжища слонялись из одного его конца в другой, причем никто не рисковал расстаться со своим товаром хоть на минуту. Разделить присутствующую публику на продавцов и покупателей было практически невозможно. Если, к примеру, один человек отдает другому человеку мешок торфа взамен на плащ, сшитый из шкурок летучих мышей, – то кто из них кто?

Юрка узнавали и даже здоровались с ним. Темнушников здесь встречалось немало, хотя нельзя было сказать, чтобы их товар пользовался особым спросом. Медную проволоку еще брали – вещь в хозяйстве нужная. Интересовались и противогазами – воздух в недрах Шеола был почти непригоден для дыхания. А вот полевые телефоны никого не интересовали – больно дорого, да и хлопотно. Проще послать гонца – ему аккумуляторные батареи не нужны. То же самое можно было сказать про всякие вольтметры, амперметры, осциллографы. Попробуй найди им здесь применение!

Светляки, бойко торговавшие свининой (в этом деле они были монополистами), тоже заметили земляков – Венедима и Феодосию, однако вида не подавали, а только шушукались между собой. Никто из них даже предположить не мог, каким ветром занесло на Торжище отпетую блудницу и известного страстотерпца.

По настоянию Юрка завернули на невольничий рынок, чтобы прицениться к местному товару и сравнить его со своим.

Ажиотаж здесь не наблюдался. Даже наоборот, имело место полное запустение. Бригада темнушников привела на продажу своего же товарища-»волка», осужденного за убийство родича. Конкуренцию им составляли аборигены, отловившие в какой-то глухой пещере голое и косматое человекообразное существо, не владевшее речью и способное передвигаться только на четвереньках. Если этот товар на что-либо и годился, так только для котла Шишкаревых.

Были здесь и такие, кто продавал себя сам – калека с клюкой, испитая лахудра неопределенного возраста, явно не способная к деторождению, и мрачная деваха, хоть и молодая, но сплошь покрытая жуткими багровыми струпьями, которые она даже не пыталась скрыть.

Цену за Феодосию тут, конечно, назначили, но столь мизерную, что это можно было счесть за оскорбление. Нет, надо было обеими руками держаться за Фуцела, а в случае его капризов даже сбавить оговоренную мзду.

Внутрь лабаза он гостей не пустил, оставив дожидаться в жилой половине пещеры, где пахло хуже, чем в свинарнике. Пока хозяин отсутствовал, Феодосия ногой вышвырнула вон остатки смердящих шуб. Внушительную колонию многоножек, оставшихся без крыши над головой, тут же обуяла паника.

– Ничего, я здесь наведу порядочек, – пообещала Феодосия. – Дайте только время. Не таких приходилось обламывать. А если что – затрахаю до смерти.

(Эти слова косвенно подтверждали версию о причинах преждевременной кончины предыдущего игумена – Трифона Прозорливого.)

– Он вроде до баб не особо охоч, – засомневался Юрок. – Ему бы только нюхать…

– Куда он денется! – зловеще ухмыльнулась Феодосия. – Навалюсь – и дух из него вон. Ляжками задавлю.

– Вот уж это не надо, – попросил Кузьма. – Лучше живите в любви и согласии. Ты только пореже мойся. Аромат сохраняй.

– Да я, честно сказать, и не большая охотница до мытья, – призналась Феодосия. – Смысла не вижу. Перед завтраком умылась, а к ужину опять грязная. Только время зря теряешь.

– Согласен, – поддержал ее Юрок. – У нас, между прочим, в этом смысле полная воля. Хочешь – мойся, а хочешь – так ходи. Зато метростроевцы моются регулярно. Для этого особый приказ пишется. Попробуй только не выполни.

– Сам Господь Бог предписывал рабам своим совершать регулярные омовения. И не только для пользы телесной, но и для очищения от скверны. – Говоря это, Венедим явно не надеялся, что кто-нибудь обратит внимание на его слова.

Так и случилось, только Феодосия, нетерпимая, как и все отступницы, бросила через плечо:

– Если бы не Божьи заветы, вы, наверное, и задницу бы себе не подтирали.

Вернулся Фуцел, отягощенный всяким добром. Первым делом он накинул Феодосии на плечи шелковый платок, очень роскошный, хотя и сильно побитый молью. Его можно было бы назвать свадебным подарком, только женщине, добровольно запродавшейся в рабство, никакая свадьба не грозила.