Дисбат, стр. 78

– Пусть обратится к мировой общественности. Ведь речь идет о судьбе всего человечества.

– Как же, доверит ему мировая общественность атомную бомбу! Дураков даже среди мировой общественности мало… А что будет с городом? Я имею в виду не тот, где бесы засели, а настоящий. Неужели тебе его не жалко?

– Я ведь уже говорил, что до окончательного слияния пространств еще далеко. Ядерный взрыв в Пандемонии скорее всего не затронет реального мира. Хотя население города на всякий случай можно эвакуировать… В конце концов, даже если и случится что-то непредвиденное, невелика потеря. Это ведь не Венеция и не Тадж-Махал.

– В Венеции я не был, не знаю. А тем более в Тадж-Махале. Зато здесь немало лет провел. Жалко как-то… Слушай, ты про писателя Бертольда Брехта слыхал?

– Слыхал. А что такое?

– Он как считается – прогрессивным?

– Еще каким! Член Всемирного совета мира и лауреат Международной Ленинской премии. Хотя жить предпочитал на Западе.

– Бывал он в наших краях?

– Бывал пару раз. Но в основном проездом.

– Правда, что он назвал наш город самым скучным в мире?

– Не в курсе… Но с него станется. Язвительный был человек. Помню, есть у него одна такая строчка: «Без министров хлеб рос бы внутрь земли, а не вверх».

– Выходит, не верил он начальникам.

– Не верил, – кивнул Додик.

– А ты, остолоп, веришь! Ладно, давай сюда твое донесение…

В этот момент их позвали внутрь лесопилки.

Дарий лежал на боку, подтянув колени к груди и припав щекой к взмокшему от крови рюкзачку с семечками. Димка с отчужденным лицом стоял рядом. Кожанка была небрежно наброшена ему на плечи.

Когда все приглашенные собрались возле умирающего, левый глаз Дария приоткрылся и отыскал ротного. Губы его шевельнулись, но звуки речи были едва слышны. Ясно их понимал только один из присутствующих – Димка, новоявленный колдун.

– Сами понимаете, что я только повторяю чужие слова, – обратился он к ротному. – А теперь слушайте… Примешь командование батальоном… Все остальное у меня уже принял рядовой переменного состава Синяков. Не смей обижать его… Впрочем, это и небезопасно.

Глаз закрылся, давая понять, что с первым пунктом завещания покончено, но тут же открылся снова и уставился на Дашку.

– Тебе, сестренка, мне особо сказать нечего. – Димка, передавая волю Дария, старался избегать любых эмоций. – Ты достигнешь многого… Но еще больше потеряешь. А сейчас бери мой мотоцикл и уезжай.

Веко умирающего мелко-мелко задрожало и бессильно замерло, однако губы продолжали беззвучно шевелиться.

– Он обращается к тебе, отец, – сказал Димка. – Отправляйся в срединный мир и сделай то, на что я не решился… Маг не должен восседать на царском троне… Нельзя вернуть прошлое… Вместе с ним вернутся и все его химеры…

– Не понимаю, – растерялся Синяков. – Какой маг, какие химеры? Нельзя ли объяснить подробнее?

– Нельзя. – Димка провел рукой по лицу Дария, окончательно закрыв его глаза. – Он умер.

На минуту установилась глубокая тишина, а затем Дашка голосом таким отрешенным, словно речь шла не о ее родном брате, а о ком-то совсем постороннем, спросила:

– Когда состоятся похороны?

– Мы не хороним своих мертвецов, а сжигаем их, – ответил Димка. – Иначе бесы не дадут им покоя даже в могиле… Вам я советую поторопиться. Будет лучше, если вы покинете Пандемоний засветло.

Ни с кем не попрощавшись и даже не одарив покойника последним поцелуем, Дашка направилась к выходу. Затем Димка обратился к вновь назначенному батальонному командиру. Обратился не как солдат к офицеру, а как равный к равному. Изношенная кожаная куртка значила в этом мире гораздо больше, чем погоны со звездами.

– Немедленно соберите весь личный состав, – сказал он. – Пока заклятие не потеряло силу и ребята не разбежались, мне нужно еще раз подтвердить его.

Батальонный без лишних слов кивнул и отправился выполнять распоряжение мальчишки-штрафника. За ним покатил на своей коляске Додик. Отец и сын остались вдвоем.

– Будем прощаться, – Синяков протянул Димке руку. – Надеюсь, еще свидимся… Когда будешь носить эту куртку, не забывай, что она хранит в себе не только тайную силу колдунов, но и память о содеянном зле. Постарайся не запятнать ее невинной кровью.

– У бесов нет своей крови, ты же знаешь. А пролить человеческую кровь я не смогу… Это одно из условий комбата, которое я поклялся выполнить… Прощай, тебя ждут… Передавай привет матери, хотя я и понимаю, как это будет муторно для тебя.

– Прощай…

За стеной на холостых оборотах затрещал мотор мотоцикла.

Глава 18

Едва только Синяков устроился на сиденье за спиной у Дашки и та очертя голову рванула с места, все его опасения относительно умения девушки обращаться с мотоциклом разом рассеялись. Стилем вождения, одновременно агрессивным и расчетливым, Дашка была явно обязана ныне покойному брату. Единственное неудобство состояло в том, что, как ни пытался Синяков половчее ухватиться за свою подругу, под руки ему попадались то нежная грудь, то поджарый животик, то стройное бедро. На каждую такую невинную ласку Дашка отвечала ударом локтя.

Очень скоро тусклый свет Пандемония померк, и она включила фару. Потянулись уже знакомые Синякову норы-туннели, неизвестно кем и как проложенные в пространстве, незримо перетекающем из Пандемония в срединный мир. На этот раз им не встретились ни люди, ни бесы – очевидно, время было неподходящим как для тех, так и для других.

Закончилось их путешествие не в окрестностях заброшенной электростанции, как предполагал Синяков, а в одном из мрачных могильных склепов все того же солдатского кладбища, о чем ему сообщила Дашка, хорошо знакомая с обиталищами подобного рода.

Здесь она с отвращением отшвырнула мотоцикл, к которому, похоже, не собиралась больше притрагиваться, и забилась в самый дальний угол. Смерть брата подействовала на Дашку столь удручающим образом, что Синяков уже начал опасаться за состояние ее психики.

– Может, тебе надо что-нибудь? – Он попытался погладить ее по волосам, растрепавшимся от встречного ветра. – Ты голодна? Хочешь пить? Чем я могу помочь?

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, – она отстранила его руки. – Хотя бы на время. Мне нужно побыть одной. Сама не знаю, что со мной происходит… Раньше я боялась темноты и подземелий, а сейчас боюсь света и неба.

– Разве можно бояться неба? – удивился Синяков.

– Выходит, можно… Оно затягивает меня… Как в пучину, как в бездну… Поверь, это так же страшно, как скитаться по таким вот норам и каждую секунду ожидать, что тебя придавит рухнувший свод… Я даже боюсь выходить на поверхность.

– Это у тебя от переживаний… – попытался успокоить ее Синяков. – Хорошо, а куда же мне тогда деваться?

– У тебя, кажется, были здесь какие-то дела. Вот и займись ими. Не забудь про просьбу Дария… хотя, честно сказать, я и сама ничего не поняла… А потом возвращайся сюда. Думаю, через день или два я приду в норму.

– Как же я оставлю тебя здесь одну? – Синяков прижался лицом к ее ладоням, холодным, как мрамор. – Вокруг столько шпаны болтается. Тебя могут обидеть.

– Вряд ли. Если я перед бесами не спасовала, то уж с людьми как-нибудь разберусь… Можешь за меня не волноваться… Ох, как странно я себя ощущаю. Как змея, меняющая кожу. Я становлюсь другой. Лучше или хуже – не знаю, но другой. Мне не хочется ни есть, ни пить, ни спать, ни даже любить тебя… Ну все, иди. Выход вон там, дальше.

По мере того, как слабосильный аккумулятор мотоцикла разряжался, свет вывернутой на сторону фары тускнел, но, похоже, что Дашка ожидала темноты, как спасения…

Сменить угрюмый и сумрачный мешок Пандемония на просторный и светлый мир людей было примерно то же самое, как после тяжелой болезни покинуть больничную палату, пропахшую лекарствами, хлоркой и не вовремя опорожняемыми утками, и вдохнуть свежий воздух, наполненный ароматами трав, листвы и недавно прошедшего дождя.