Бастионы Дита, стр. 45
Впрочем, это мне мало помогло – одноглазое чудо-юдо, по-прежнему не выпуская мою ногу, стало пятиться задом. В берлогу, значит, поволокло! Деткам на пропитание! Я ухватился за рельс, но нестерпимая боль в щиколотке тут же заставила меня отпустить руки. Первый раунд я безнадежно проиграл, оставалось надеяться на нокаутирующий удар. Вот только как его нанести? Эх, иметь бы сейчас тяжелое копье вроде того, что я видел в руках чернокожего хозяина зеленой гусеницы. Я бы этому страшилищу все нутро вывернул!
В это время Хавр выбрался из кустов и поковылял в нашу сторону. Это обнадеживало, но просить о помощи я не стал – не люблю унижаться.
– Здорово он тебя прихватил, – сказал Хавр, подойдя.
– Балуется, наверное, – ответил я как можно более равнодушно. – Подожду, может, и отпустит.
– Отпустит, как же! – Хавр перешел на другую сторону дороги и поднял с земли увесистый булыжник.
Вернувшись, он принялся методично долбить чудо-юдо в глаз. Правильно, на его месте я поступил бы так же. Если не знаешь, где у врага уязвимое место, бей по гляделкам. Ошибки не будет.
Клешня сразу отпустила мою ногу и потянулась к Хавру, но тот проворно отскочил и уже издали метнул свой камень, да так точно, что тот остался торчать в развороченной глазнице. После этого чудо-юдо принялось описывать на одном месте круги, попеременно задевая хвостом то рельс, то деревья. Огонь хлестал из его морды, как из горелки испорченной паяльной лампы, а лезвие моего ножа приобрело уже ярко-вишневый цвет. Издали примчалась целая эскадрилья дисков и неподвижно застыла над ослепшим чудовищем.
Я встал на ноги – вернее, только на одну левую. Правую приходилось держать на весу. Проклятый циклоп все же умудрился переломить мне кость.
– Ирлеф похитили! – крикнул я Хавру. – Пока я возился с первой тварью, какие-то люди подъехали сзади на тележке. Не знаешь, кто бы это мог быть?
– Люди, говоришь… – абсолютно спокойно переспросил Хавр. – В этих краях немало всякого народа шатается. К Переправе идут и от Переправы… Но если на тележке подъехали, значит, исконники, а не перевертни. Такие тележки нынче редкость. Раньше их еще делали, пока никто Дороги не опасался, а потом перестали. Но, если хочешь, я тебе такую тележку за полмесяца сооружу. Для этого вот что надо…
– Какое мне дело до тележки, – оборвал я его. – Говорю, Ирлеф похитили! Надо что-то делать!
– А что? – Он пожал плечами и добавил, глянув на мою вывернутую ногу. – Может, вдогонку побежим…
– Я вижу, ты не очень расстроился. Запомни, если в этом деле без тебя не обошлось, поплатишься!
– Тебе-то чего расстраиваться? Забыл разве, как она тебя на Сходке топила? Доносчица! Все наши неприятности из-за нее!
– Но ведь она же с нами шла… – Боль в ноге не позволяла мне громко кричать. – Вместе… Она же верила, что я ее в обиду не дам… Выручала нас как могла. Вспомни.
– Ладно, – он отвернулся. – До берлоги моего папаши уже рукой подать. Там и поговорим. Здесь без его ведома ничего не может случиться. Посоветуемся. Попросим помощи. Может, все и обойдется.
Я понимал, что Хавр прав и сейчас мы ничем не можем помочь Ирлеф, но какая-то неподвластная трезвому рассудку сила гнала меня в ту сторону, где скрылась тележка с пленницей.
Хавр принес из леса две палки – одну, покороче, для шины, вторую, подлиннее, для посоха. Обрывками нательной рубахи я сам прибинтовал первую к голени.
– Пошли, – сказал он, вручая мне посох. – Можешь держаться за мое плечо.
Отойдя шагов на пятьдесят, я оглянулся. Чудо-юдо скрылось в зарослях. Диски исчезли. Рельс, сверкая, как бритвенное лезвие, уходил вдаль.
Дня через два-три кость срастется, подумал я. Свои кости я знаю. За это время нужно объясниться с отцом Хавра. Чего он от меня хочет? Чем может помочь? Что посоветует? А через три дня пойду на поиски Ирлеф.
Внезапно слева от нас кто-то закричал – угрожающе, как голодный лев, и в то же время тревожно, как сирена пробирающегося сквозь туман корабля. От неожиданности я вздрогнул и взглядом отыскал источник столь впечатляющего звука. Неужели опять придется драться?
Всего в пяти шагах, у самого края леса, торчало какое-то создание в полметра высотой, похожее не то на гриб, не то на настольную лампу. В землю оно упиралось тонкой ножкой, состоявшей из множества полупрозрачных трубок. Реагируя на интенсивность звука, его шляпка из молочно-серой превращалась в коричневую, а потом опять светлела.
– Пугает, – сказал Хавр…
…Но я в неожиданном приступе ярости уже взмахнул посохом. Поганый гриб, продолжая жутко завывать, улетел в заросли, рассыпая по пути какие-то похожие на сахарный песок кристаллики.
– Забыл сказать, – я вытер рукавом пот со лба. – Когда ты уходил искать Забытую Дорогу, мимо нас кто-то прокрался. Скорее всего человек. Мне показалось, он похож на того чернокожего воина, которого мы встретили на Вольном Тракте.
– Эти ребята служат в гвардии моего брата. Родина их здесь – в Приокаемье. Но только совсем в другой стороне. Если ты не обознался, значит, за нами следят. И, наверное, уже давно. Они и Ирлеф могли похитить.
– Нет, – я испытующе глянул на Хавра. – Это не они. Среди похитителей Ирлеф не было ни одного чернокожего.
Часть третья
Папашу Хавра звали Мишшол Таюр Накча, что означало – Человек, Живущий В Дупле.
Он и действительно последние двадцать лет жил в дупле, правда, дупле не совсем обычном. Находилось оно в средней части большого бочкообразного дерева, разметавшего во все стороны длинные гибкие ветви. Там, где любая из этих ветвей касалась земли, росло точно такое же или чуть меньшее дерево, тоже обладавшее дуплом (выполнявшим у этих растений функции, аналогичные тем, какие у животных выполняет желудок) и тоже широко распространившее вокруг свои веткопобеги. Эта связанная в единый организм роща занимала уже не один десяток гектаров и продолжала разрастаться, о чем свидетельствовали густо покрывавшие ее периферию деревца-бочонки, размером не превышавшие мяч для регби. Населяли эту рощу свирепые обезьяноподобные существа, организованные в тесно сплоченную иерархическую орду. С деревьями обезьяний народ состоял в симбиозе – за кров и пищу платил всякой мелкой живностью, собственными экскрементами и телами сородичей, павших от старости или болезней. Все это сваливалось в нижнюю воронкообразную часть дупла и постепенно всасывалось сосудами древесины.
Первое такое дерево, населенное дюжиной несчастных перепуганных обезьян, занесло сюда то самое Сокрушение, которое разрезало пополам дом Хавра. Именно тогда он впервые открыл в себе способность влиять на Сокрушения, после чего и перешел на службу к дитсам. Судя по смутным намекам Хавра, причиной этому послужил давний разлад в семье, из-за которого его брат и сестра покинули родное гнездо еще раньше.
Оставшийся в одиночестве отец (тогда еще не парализованный старик, а вполне бодрый мужчина, обладавший к тому же многими необыкновенными способностями) выходил дерево, помог ему разрастись, спас от неминуемой гибели обезьян и нынче на положении полубога пребывал под защитой свирепого и преданного войска, клыки и когти которого были не менее страшны, чем мечи и дротики златобронников.
И вот сейчас толпа этих косматых воинов приближалась к нам с самыми недобрыми намерениями. Завидев их, Хавр сел и заставил меня сделать то же самое. Как ни странно, такой нехитрый маневр остановил обезьян, и некоторые из них тоже присели, не спуская с нас маленьких багровых глазок. Впрочем, мне эти существа больше напоминали хвостатых остромордых медведей, чем обезьян. Не было в их поведении свойственной приматам суетливости и проказливого любопытства, а только мрачная, я бы даже сказал, целеустремленная, решимость до конца защищать свои владения.
– Сиди тихо и старайся не вертеть головой, они этого не любят, – прошептал мне Хавр. – Им известно, что отец ожидает кого-то из сородичей, но они не уверены, что это именно мы. Сейчас я передам отцу весточку.