Утверждение христианства на Руси, стр. 61

Очень интересным является вопрос о Переяславе, который уже в IX в. выступает в источниках как третий по значению центр Руси. Переяславская епархия, вне всякого сомнения, принадлежит к старейшим, однако проблема усложняется вопросом, где именно находилась резиденция Русского митрополита. Исследователей давно интересуют сообщения, которые связывают деятельность высшего иерарха Руси не с Киевом, а с Переяславом Оставим в стороне свидетельство ”Повести временных лет”, которая называет митрополитом переяславским Ефима Скопца — современника Владимира Мономаха [250, с. 200]. Эту неточность легко объяснить далекой традицией, которая, однако, в свою очередь требует объяснения. Действительно, по некоторым данным существовал другой митрополит — Ефрем, который жил в середине XI в. В списках киевских архиереев он назван после Илариона и перед Георгием [441, с. 473]. В летописном тексте этот иерарх упоминается под 1055 г. [там же, с. 183].

Никоновская летопись прямо утверждает, что во времена Владимира резиденция митрополита находилась в Переяславе [440]. Наиболее серьезным документом является титулатура митрополита Леона — автора трактата ”Про опресноки”: в некоторых списках он назван ”Переяславским” (???????????? ??? ’?? ’????? ??????????) [420, с. 88]. Трудно переоценить значение этого источника. Из него становится ясным, что Переяслав действительно был резиденцией высших иерархов Руси практически от самого основания кафедры. Особенно после переворота 882 г., когда христианство временно утратило значение государственной религии. Поэтому киевские митрополиты стремились (или же были вынуждены) держаться подальше от столицы. Эта традиция существовала некоторое время и после акта 988 г. Исследователи считают, что перенесение митрополии в Киев произошло при Феопемпте около 1039 г. [180, с. 328—329; 331, с. 219; 420, с. 92—93; 452, с. 39]. Возможно, это случилось раньше, при Иоанне I, однако принципиального значения это уточнение не имеет. Оно не может изменить общей тенденции, которая ярко отражает необычайно сложный процесс утверждения христианства на Руси.

ГЛАВА V

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ”ВЛАДИМИРОВОЙ ЛЕГЕНДЫ”

Междоусобицы 1015—1036 гг. Киевский князь Владимир Святославич умер 15 июля 1015 г. [250, с. 115]. Внезапная его кончина произошла в чрезвычайно напряженный момент. За два-три года до своей смерти Владимир раскрыл заговор Святополка, направленный на захват киевского престола. Известие об этом имеется только у Титмара Мерзебургского: ”Упомянутый выше князь (Владимир. — М.Б. ), узнав, что его собственный сын (Святополк. — М.Б ), по тайному наущению Болеслава, готовится к восстанию против него, посадил его в одиночное заключение вместе с женой и ее духовником Рейнберном” [Thit. Chron. 72—73; 247, с. 83; 374].

Святополк, сын Ярополка Святославича, имел больше прав на киевский престол, чем бастард Владимир, поэтому старшее киевское боярство считало его своим лидером. На западе опасную активность проявлял тесть заключенного княжича Болеслав Храбрый. С юга Киеву угрожали печенеги, с которыми Святополк имел союзнические отношения. На севере на открытый конфликт отважился Новгород, где сидел старший (в то время) сын Владимира — Ярослав [250, с. 114—115]. Владимир, боясь оставаться в Киеве, перенес свой двор в хорошо укрепленный Берестовский замок — под надежную охрану ”новой” дружины.

Из Ростова был вызван Борис [250, с. 115; 707, с. 43], которого Владимир, по-видимому, прочил в наследники [634, с. 205]. Он должен был заменить отца на время похода против непокорного Ярослава. Неожиданная болезнь великого князя нарушила все планы и расчеты. В это время с юга пришло известие о движении печенежской орды. Пришлось отложить новгородскую экспедицию и бросить основные военные силы против номадов [250, с. 115].

Именно в это время и произошла трагическая развязка. Создалась необычайно напряженная обстановка. Владимир умер, не оставив распоряжений относительно своего преемника. Борис находился в Печенежской степи вместе с основными силами ”новой” дружины. В Киеве, в заточении, сидел Святополк — особа с бесспорными правами на великокняжеский стол. Приближенные умершего властелина растерялись, боясь прихода к власти Святополка. Возник план: утаить от общественности смерть великого князя, немедленно уведомить о ней Бориса, дождаться его возвращения вместе с войском и далее действовать согласно обстоятельствам. В Печенежскую степь поскакали гонцы.

Узнав о внезапной смерти отца, Борис прекратил поход и форсированным маршем двинулся в Киев. Однако сохранить тайну не удалось. Поддерживавшие Святополка бояре вывезли тело умершего князя из Берестова и выставили в кафедральном соборе [250, с. 115; 707, с. 44. См.: 109; 247, с. 201—205; 755, с. 70—74]. Святополк был освобожден из тюрьмы и провозглашен великим князем. Тем временем Борис дошел до Альты и стал там лагерем. Там он получил новое известие о киевских делах. Он понял, что ситуация изменилась и до-рога к престолу лежит через гражданскую войну. Дружина требовала от княжича немедленно идти в Киев, но тот не решился на военный конфликт. Тогда войско, разочарованное нерешительностью своего вождя, покинуло его и разошлось кто куда [250, с. 118].

Если бы Святополк вовремя узнал о самороспуске дружины Бориса он, очевидно, воздержался бы от рискованных действий. Но в его представлении ростовский князь был опасным претендентом, который во главе восьмисоттысячного войска двигался на Киев. Поэтому он решил ликвидировать соперника. Замысел был осуществлен четырьмя вышгородскими боярами: Путшей, Тальцем, Еловичем и Ляшком [250, с. 118—120].

Однако убийство ростовского князя не решило проблемы окончательно. Источники приписывают Святополку широкую программу полного истребления дома Владимира [250, с. 122; 707, с. 46]. Трудно сказать, в какой степени это обвинение отвечает действительности, но во всяком случае еще два княжича из той династии были убиты: Глеб Муромский и Святослав Древлянский [250, с. 122—126].

Следующей жертвой должен был стать Ярослав, который сидел в Новгороде, однако он получил предупреждение от сестры Предславы. Оно пришло в напряженный момент, когда новгородский князь вступил в конфликт с местной общественной верхушкой [250, с. 127—128; 441, с. 174—175].

Получив известие Предславы о киевских событиях, Ярослав созвал совет из влиятельных новгородцев и просил у них помощи. На удивление новгородцы проявили готовность поддержать своего обидчика в его борьбе против Святополка [250, с. 128; 441, с. 174—175]. Отметим, что в действиях Ярослава, который искал поддержки у обиженных подданных, и в позиции местной знати проявилось дальновидное понимание политической ситуации и взаимной выгоды. Новгородская знать считала Ярослава своим лидером, склонным защищать ее интересы перед Киевом. Под стенами города был заключен договор между местной верхушкой и князем, который гарантировал в случае успеха обеспечение прав и привилегий великого города над Волховом специальным юридическим актом [37].

Сборы в поход не потребовали большого времени, и где-то в августе войско Ярослава, состоявшее из 3000 новгородцев и 1000 варяжских наемников [38] [441, с. 175], выступило в поход. Решительная битва произошла в ноябре или декабре 1015 г. под Любечем и закончилась полным поражением Святополка [250, с. 129; 441, с. 175]. Ярослав вступил в Киев победителем и был провозглашен великим князем. Его соперник бежал в Польшу под защиту своего тестя Болеслава Храброго. Последний вел длительную войну против своего сюзерена, императора Генриха II, и поэтому не имел возможности немедленно оказать зятю военную помощь. Только в начале 1018 г., заключив мирный договор в Будишине, он смог активно вмешаться в русские дела.

Ярослав, выступивший против польского войска, потерпел решительное поражение под Западным Бугом и с несколькими приближенными, минуя столицу, бежал в Новгород [250, с. 130]. 14 августа польские войска вошли в Киев и Святополк вторично стал великим князем [250, с. 130; 581, отд. II., с. 1—2].