Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ, стр. 60

Там я разгреб ногой листья и ветки и осторожно опустил злосчастную голову на землю; сорвав несколько больших листьев, я прикрыл ее ими. Потом, склонив лицо, прочел молитву. А после, когда я все это сделал, я пошел к тому месту, где находился Джозеф Тейт, связанный по рукам и ногам, точно свинья, обреченная на вертел; он висел между двумя шестами на плечах четырех матросов.

Глядя ему в глаза, я ничего не сказал, но был удовлетворен тем, что он отвел взгляд, правда, после того, как прошло много-много секунд.

Сильвер сидел на большом камне, серебряный костыль вытянулся рядом: казалось, это орудие обладает собственной душой. Джон был тих и задумчив и смотрел прямо перед собой; сняв шляпу, он потер голову руками. На нас он не смотрел.

31. Непостижимая бесчеловечность

Привлекательность плана кроется не только в его исполнении и даже не в удовольствии, которое несомненно получаешь от его четкого и успешного завершения. Самое главное его достоинство в том, что он всегда остается с тобой и ждет, чтобы ты снова принялся его осуществлять.

Каждый шаг моего плана был рассчитан с арифметической точностью, поэтому я знал, что должно произойти дальше, и принялся за дело весьма последовательно. День был еще в самом начале – мы сильно выиграли, встав в то утро очень рано. Это преимущество ослаблялось тем, что теперь нам предстоял долгий день со множеством задач, которые необходимо было выполнить, прежде чем благополучно вернуться к шлюпке и приняться за следующий – и, как я надеялся, последний – этап этого рискованного предприятия. Интуиция подсказывала мне (и я оказался прав), что Тейт и поверженный великан были единственными властителями Острова Сокровищ. Так же интуитивно я чувствовал, что Сильвер не в силах дальше делать то, что теперь было необходимо. Я встал перед ним так, чтобы не прерывать хода его мыслей, но тем не менее привлечь его внимание.

– Джон, – начал я.

Он поднял голову и, прищурясь, посмотрел на меня. По выражению его лица я понял, как тепло он ко мне относится. Я никогда не понимал этого его чувства, лишь порой задумывался о том, что – может быть – он видел во мне сына, чье общество (будь у него сын) доставляло бы ему удовольствие.

– Утро выдалось тяжелое, – продолжал я. – Тебе удалось сделать совершенно необыкновенные вещи и за очень короткое время. Если я предложу, чтобы ты сейчас немного отдохнул, ты не обидишься? Я ведь от чистого сердца! Я знаю, как решить нашу следующую задачу… мне даже мысль о ней не доставляет удовольствия, но я не думаю, что это займет много времени.

Сильвер ничего не ответил, а я продолжал настаивать:

– Нам ведь надо какие-то вещи здесь с тобой оставить. Четверо матросов, которые держат Тейта, будут с тобой. Тебе нужна еще чья-то помощь? Может быть, ты мог бы… Может, ты захочешь чем-то заняться… Например, начнешь поднимать клад наружу?

Я хорошо знал этого человека. Он встряхнулся и встал.

– Джим, в тебе точно доброта живет. Помнится, ты как-то говорил, твой отец был человек добрый. У тебя это, видно, от него, упокой Господь его душу. – Он размял члены и посмотрел вокруг. – Ловлю тебя на слове, Джим. Дай мне еще двух матросов и, пока тебя не будет, я займусь этой тяжелой работой, присмотрю за ней.

– Прекрасно, – сказал я, повернувшись, чтобы идти. – Прекрасно.

Однако он подозвал меня к себе.

– Джим… Мне надо одну вещь тебе сказать. – Он заколебался, но затем посмотрел мне прямо в глаза. Солнце сверкало на длинном серебряном костыле с колодкой из черного дерева. – Есть такие, кто считает, что я преступник и творил зло. Только я, если когда человека убивал, мне это не нравилось. Я такой человек, который по ночам спокойно спать хочет. Да вот не может.

Он воспринял мой кивок как знак отпущения грехов.

– Я буду тут. Дождусь тебя, – сказал он.

Теперь передо мной встала трудная проблема. Следует ли мне сказать тем матросам, что пойдут со мной, об ужасах, с которыми им предстоит встретиться? Я решил – нет. Вместо этого я принял решительный и жесткий вид и повел себя как суровый командир. Мы прошли маршем весь путь, проделанный с Тейтом, и я повел их на плато близ вершины холма Подзорная труба.

Поднявшись на эту небольшую площадку, я приказал матросам очистить склон позади хижины от всей буйной и колючей растительности. Я наблюдал, как они ее рубили. Работа потребовала от людей значительных усилий, зато через некоторое время скалистый склон холма стоял голый и холодный, словно ощипанная курица. Тут перед нами открылся вход, такой же широкий, как двери гостиницы «Адмирал Бенбоу».

Двоих матросов мы оставили стеречь оружие, которое принесли с собой, и я велел сделать несколько факелов. Я предупредил всех, что нас ожидает неприятное зрелище и отвратительный запах. Через несколько минут мы были готовы войти в пещеру, и я пошел первым. И только когда все остальные сгрудились за моей спиной, а факелы горели ярче, чем когда бы то ни было в этом страшном месте, я смог сполна осознать весь ужас того, что скрывалось внутри холма.

И доктор Ливси, и доктор Баллантайн – оба говорили мне, что тот, кто видит нечто ужасное, может, как ни странно, страдать от этого сильнее, чем тот, кто сам переживает этот ужас. Доктор Баллантайн заставил меня множество раз рассказывать ему о том, что я увидел в это утро в свете факелов. В один прекрасный день я отважился спросить его, почему он проявляет такое нездоровое любопытство, требуя, чтобы я говорил об этом снова и снова? Он ответил:

– Это нужно вам, а не мне.

Полагаю, теперь я понял, что он имел в виду. Если бы у меня не было возможности говорить об этом, я сломался бы под тяжестью увиденного, а оно было столь ужасно, что я мог рассказывать о нем лишь немногим.

И на самом деле, я предполагаю опустить здесь некоторые, самые устрашающие, подробности того, что мы там увидели, и ограничиться описанием физического строения самой пещеры, а затем рассказать о том добром, что нам удалось сделать.

Прежде всего я до сих пор не понимаю, как нам с Беном Ганном удалось не свалиться в пропасть, когда нас захватили Тейт и его великан. Тропа была такой узкой – шириной с предплечье, а на нас были кожаные башмаки. Тейту и великану легко было пройти по ней – они ведь хорошо знали это место и чувствовали тропу босыми ступнями. А теперь у меня закружилась голова от одного взгляда на нее. Кто-то из моих матросов споткнулся, но другой помог ему удержаться на ногах.

Не могу точно сказать, как глубока эта пропасть. Возможно, в ней мог бы с верхом поместиться большой амбар. В ней не было ничего, что можно было бы спасти; деятельность, в результате которой создалась эта адская груда, явно продолжалась не один год. Я бы предположил, что Тейт занялся этим через несколько месяцев после того, как мы оставили его на острове. Среди обрывков одежды (там можно было увидеть даже целые костюмы или морскую форму) я заметил не только скелеты целиком, но и отдельные голые кости; каждый раз, когда я видел такое, я отворачивался.

У себя за спиной, чуть дальше вдоль тропы, я услышал рыдания и подумал, что это может быть кто-то из несчастных пленников Тейта. Но то был один из моих людей, потрясенный кошмарным зрелищем.

Я заговорил, не только затем, чтобы отдать приказ, но более для того, чтобы наполнить это страшное место теплым звучанием человеческого голоса:

– Следуйте за мной. Я полагаю, нам предстоит сделать доброе дело.

И я повел их вперед очень медленно, советуя идущим за мной не смотреть ни направо, ни налево. Вскоре, так же, как это было со мной и Беном, мы выбрались на более широкое место, и я увидел запятнанные кровью камни, которые Тейт использовал для того, чтобы лишить людей возможности двигаться. Теперь здесь больше никто не лежал, но я опять заметил две-три голые кости.

Может показаться странным мое признание, что я был способен почувствовать удовольствие в таком кошмарном месте; но я должен честно сказать, что именно это я и почувствовал, когда увидел невысокую арку, сквозь которую проникал дневной свет.