Джим Хокинс и проклятие Острова Сокровищ, стр. 35

Я подошел к нему. На скальной площадке поблескивал свежий белый шрам, будто выцарапанный чем-то твердым и тяжелым.

– Джим, смотри!

Через несколько дюймов от первого поблескивал второй шрам, а за ним – еще один. Я отошел, чтобы убедиться, не образуют ли они какой-то рисунок. Бен опустился на четвереньки и пополз через площадку к ее задней стене, словно по тропе.

– Как ты думаешь, что это может быть, Бен? Могли это сделать козы?

– Нет, Джим. Глубокие очень. И твердо тут. Козьего – они на ногу легкие. – Он поискал еще. – Э-э-э! И еще один!

К этому моменту он добрался почти до вертикальной скалы в конце плато. Он отвел в сторону пару кустов и быстро отдернул руку.

– Ой-ой-ой!

Вся рука была в шипах – огромных и острых, как корабельные гвозди.

– Осторожно, Бен!

Зловоние, шедшее от скалы, сгустилось и стало ужасающим.

Бен поднялся на ноги. Он волновался сильнее, чем я когда-либо видел.

– Джим, теперь хватит? – спросил он. – Хватит уже, Джим?

– Да, Бен. Еще минуту.

Сколько горьких дней и ночей, сколько печальных полдней и грустных рассветов пережил я, жалея об этих двух словах: «Еще минуту».

Бен дернул меня за одежду, но я стряхнул его руку, так как что-то у куста, который поранил его, возбудило мое внимание. Зеленая поросль – но лишь при более пристальном взгляде на нее – казалась не столь плотно прилегающей к скале, как зелень по соседству. Я вытащил из ножен свой кортик и несколько раз ткнул им в колючие ветви. Никакой стены – кортик не царапнул по камню.

– Бен! Иди сюда! Скажи мне, что ты здесь находишь?

Бен подошел и проделал то же, что и я, потом отступил назад. Он ничего не сказал, но по состоянию его одежды я увидел, что бедняга не смог справиться с мочевым пузырем.

Мысли мои сменяли одна другую. В одну секунду я пришел к выводу о том, что могло здесь произойти. Наши товарищи – оба отряда – обнаружили этот вход в какие-то глубокие пещеры и либо все еще оставались там, либо прошли через них и сейчас ожидают помощи на дальней, самой суровой и негостеприимной стороне острова.

– Бен, мы, кажется, сделали открытие. – Он бросился было бежать, но я схватил его за руку. – Нет, Бен. У нас с тобой все в порядке. – Он остановился.

Я кортиком отвел в сторону куст и обнаружил настоящую арку. Теперь странный запах ударил мне в нос, видимо, так же, как говорил мне об этом Бен. Сегодня, когда я слышу упоминание о мертвой человеческой плоти, этот запах снова ударяет мне в ноздри.

– Бен! Это пещера!

Я пролез в арку и придержал куст, чтобы он мог пройти. С какой же неохотой Бен последовал за мной!

С минуту мы постояли там, давая дневному свету возможность проникнуть в этот мрак. Однако мы не могли двинуться вперед без того, чтобы куст снова не возвратился на свое место: мой кортик был слишком слаб, чтобы отсечь его напрочь.

Бен сделал шаг вперед, вглядываясь из-под поднесенных ко лбу ладоней. Я стал уже приспосабливаться к кромешной тьме. Мы осторожно подвигались внутрь – как знать, ведь впереди, у самых наших ног могла быть пропасть. Но тут руки, протянувшиеся из самых глубин преисподней, схватили нас, и я выронил кортик.

18. Бездна зла

Все во мне замерло – мысли, чувства и, может быть, даже сердце. Во тьме я не видел того, кто напал на Бена, а тот, кто атаковал меня, подошел сзади и теперь держал нож у моего горла. Никто не промолвил ни слова. Все, что я мог разглядеть в темноте, были белые штаны Бена и лезвие у меня под подбородком, такое широкое, что им легко можно было бы отрезать мне голову.

Потом я увидел, как Бен мелкими шажками стал подвигаться вбок словно краб: не было сомнений, что его к этому принуждает приставленный к горлу нож. Он исчез во мраке. Разумеется, теперь и меня также понуждали двигаться, но одним лишь лезвием, никакого тела за этим ножом я не ощущал, не чувствовал руки, надавливающей на нож. И все же он упорно понуждал меня двигаться боком, первые несколько шажков очень медленно. Позади себя я слышал чье-то дыхание на такой высоте, какая говорила о существе по меньшей мере моего роста.

В пещере посветлело. Все, что я мог разобрать, было то, что я, едва перебирая ногами, двигаюсь по довольно широкой каменной тропе. Впереди плотным черным покрывалом простирался мрак.

Вскоре тропа расширилась, и меня заставили остановиться. Нож убрали от горла. Теперь я почувствовал прикосновение его острия к моей голове, к самой макушке: ощущение было такое, будто меня колют иглой. Нажим острия указывал, что я должен опуститься на землю. Сначала я встал на колени, затем сел на пятки. Нож был убран, но голову и горло у меня саднило от его металла.

Позади что-то чиркнуло – то ли кремень, то ли спичка. Загорелся тусклый огонек; он был поднят над моей головой. Подождав, пока огонек разгорится, я увидел прямо перед собой Бена. Он тоже сидел на земле, и я услышал, как он охнул. Мы сидели боком на узком выступе скалы. Под нами зияла пропасть. Теперь запах определился. Перед нами, на уступе, лежала разлагающаяся человеческая рука. Я почувствовал уверенность, что нас заманили в склеп, где совсем недавно погибли люди. Беднягу Бена, казалось, разбил паралич.

Я пытался прислушаться к окружающей тьме. Так как я не мог далеко видеть, не мог осмелиться к чему-либо прикоснуться, а обоняние мое страдало от отвратительного запаха, самым полезным моим чувством оставался слух.

Сначала я услышал тишину этой пещеры – я слышу ее по сей день. В любом месте всегда есть какие-то свойственные ему звуки. Я бывал на утесе над Логовом Китта в самые погожие на свете зори, когда не слышно было ни ветерка, ни птичьих трелей, и все же там было какое-то звучание – звучание живого мира. Я стоял на дороге перед «Адмиралом Бенбоу» в такие ночи, когда мороз одевал инеем звезды, а волны погружались в сон, и все же там были слышны звуки – звуки ночи и ночной темноты.

Здесь же, в глубине холма Подзорная труба, на Острове Сокровищ, у этой пещеры тоже было свое звучание – самое страшное в мире звучание – звучание небытия.

Однако, если нам отказывают одни способности, улучшаются другие (вот почему слепцы могут собирать часы). Сейчас мой слух обрел дополнительную силу, и я стал слышать другие звуки. Сначала я услышал, как дышит за моей спиной тот, кто захватил меня в плен, – спокойно, легко, примерно в ярде от меня; так дышит человек, сознающий свою власть. Затем я услышал отдаленный стон, слишком далекий, чтобы предположить, что это стонет Бен Ганн, чье испуганное молчание походило на молчание самой пещеры. И, наконец, я расслышал звук, который пробудил мое чувство осязания, – шепот слабого ветерка.

Но ветерок этот шел не от двери (если можно ее так назвать), через которую мы сюда недавно вошли; ветерок обдувал мне лицо так, что я понял – это вовсе не холодный воздух самой пещеры.

Что же здесь произошло? Должно быть, наши люди тоже нашли вход сюда и были пойманы. По-видимому, некоторые из них, а может быть, и многие, были сброшены в эту бездну под нами, что легко было сделать: достаточно столкнуть человека с уступа, на котором мы сидели. Но кто-то один, или даже не один, остался в живых – вот откуда этот отдаленный стон.

Я также пришел к выводу, что отсутствие человеческого подхода к плато и с плато – к пещере позволяет думать, что обычный вход в нее расположен где-то еще. Этим объясняется и ветерок; где-то должен быть более простой, более легкий доступ в пещеру.

Осмелюсь ли сказать, что я воспрянул духом? Кажется невероятным говорить об этом, ибо в любой момент меня могли сбросить вниз головой в бездну, к уже лежавшим там трупам несчастных матросов. Доктор Ливси давным-давно говорил мне, что если он оказывается в невыносимой ситуации, он старается либо избежать ее, либо изменить. У меня такого выбора не было; оставалось лишь одно средство: я заговорил.

– Кто бы вы ни были, я и мой друг не собирались причинить вам никакого вреда. Мы просто пришли искать наших пропавших товарищей. Если вы скажете нам, где они могут быть, то есть, если вы знаете, где они, вы окажете нам огромную услугу. Мы будем благодарны.